Муха, или Шведский брак по-русски

Подгаевский Евгений

— Не буду есть! — возмутился Вася.

Окошко захлопнулось. Вася закричал:

— Ты прекрасно знаешь, что дверь я выламывать не стану! Мне же с ней потом и муздыкаться! А тут и без этого… весь ремонт на мне! Этого никто не видит и не ценит!

В ответ — молчание.

…Прошло какое-то время. Люба постирала кое-что из белья, развесила во дворе.

— В суд подам за незаконное удержание личности, — донеслось из-за закрытого окошка.

— Я нашу районную судью видала, — ответила Люба. — Крупная женщина. Мать-одиночка, сама воспитывает троих детей.

Когда будешь перед ней выступать, не забудь рассказать про преимущества шведского брака. Она тебя прямо в зале заседаний по стенке размажет.

Ещё через некоторое время из окошка донеслось:

— Любаш, подойди-ка сюда.

Люба открыла окошко, заглянула.

— Любаш, — сказал Василий. — А можно я борщ съем, но муху выброшу. Петька-то муху не ел. Честно говорю. Вспомни, я тебе рассказывал.

— Муху выброси, — разрешила Люба. — А борщ лопай!

— Ага! — Василий уже орудовал ложкой.

— Потом в спальне кровати раздвинешь, — добавила Люба.

— Но это же глупо, Любаша, — обиженно сказал Василий, приостановившись. — Я же голодный во всех смыслах. Неужто тебе меня не жалко?

— А тебе меня?

— Ну, Люба-аш… не будем ворошить…

— Хорошо. Я подумаю. После того, как продырявишь все свои носки.

— Матерь божия! Ты у Петьки и носки усмотрела?

— Ага! Лучше носки с дырками, Васенька.

— Ну, Петька, гад! Ну гад! — Василий слил из тарелки в ложку последние капли борща, как алкоголик последние капли из рюмки. Протянул Любе тарелку. — Добавочки, пожалуйста.

Всё потихоньку улеглось, вошло в свою колею. Потекла обычная жизнь. Но как-то Любу встретила на улице тётка Нюрка и осуждающе покачала головой:

— А ты что же, Любаня, теперь своего Василия обедами дома не кормишь? Не годится так, пожурила мужа, поучила немного — и будет. А то отлучишь мужика от дома.

Люба даже обиделась:

— Почему это не кормлю? Да каждый день в перерыв, хоть на полчаса, да домой прибегает. Ложка с вилкой так и мелькают! С чего Вы взяли, тётя Нюра?

— Да? — тетка Нюрка с сомнением пожала плечами. — А чего же он тогда в нашу поселковую столовую ныряет?

— Когда? — похолодела Люба. Страшное подозрение закралось в сердце.

— Дык на этой неделе я раза два видала. И сейчас, вот, только что. За солью в магазин ходила, смотрю — Зубанчиха на пороге столовой стоит. Тут Василий к ней подходит, ну и за ней, в дверь…

Побледневшая Люба рванула с места.

Дверь в столовую оказалась запертой. На гвозде болталась замусоленная картонка с надписью «Технический перерыв». Люба скорей-скорей забежала во двор, нырнула в дверь чёрного входа, пробежала в коридоре мимо больших кастрюль, эмалированных вёдер, мешков с картошкой, ящиков с овощами и уперлась в дверь на кухню. Она была заперта. Люба затарабанила в неё, дверь затряслась, но не поддалась, а в образовавшуюся щель стал частично виден накинутый изнутри крючок.

Внутри кухни Василий, крепко обнимавший уже полураздетую повариху, припёртую им

к стене, резко отстранился от неё:

— Кого это принесло?

— Постучать да уйдуть, — спокойно ответила Зубанчиха.

Но дверь затряслась с новой силой, и послышался громкий голос Любы:

— Открывайте немедленно! Я не уйду!

Василий побледнел и засуетился:

— Супружница! Елки-моталки!.. Прячь меня скорей!

— Ды куды ж?

— Хоть в помойную яму! Лишь бы не увидела!

— Што испужалси так? Ну увидить — и што?

— Уже не смогу отбрехаться. А это кранты! Быстрей давай!

Зубанчиха откинула дверной крючок и едва успела увернуться от мгновенно распахнувшейся двери — в кухню ворвалась Люба. Но Василия в кухне не увидела.

— Где он?

— Ды хто?

— Не придуряйся! Почему сразу не открыла?

— Ды бочку, вон, с огурцами перекатывала. Хто ты такая, шоб я отщитывалася?

— Сама ты бочка! Кто только не затыкал, да?

— Ой, интилигенка, а как выражаисси! — Зубанчиха спокойно вытирала руки о свой грязно-белый фартук с жёлтыми разводами на животе.

Люба стала быстро поочерёдно открывать дверцы шкафов — Василия не было. Открыла даже большой холодильник — Василия не было. Зубанчиха улыбнулась стальным зубом:

— Ишо в холодильнике не хватало! Иди отседа, нету тута никаво.

Но Люба обнаружила вход в узенький коридорчик, пошла по нему, Зубанчиха за ней:

— Да тама помойный чан у нас. Ошурки от картошки, объедки всякие, каша прокисшая, помои от борша. На хверму забирають. Не чуди, баба, ни здеся ищишь!

Люба постояла у громадного чана с тяжёлой крышкой. В самом деле, делать здесь было нечего. Повернулась уходить. И надо же — в чане раздался какой-то глухой звук — как вроде кто-то сдавленно, через нос, чихнул.

Люба, что есть силы, толканула крышку с чана. С тяжёлым металлическим грохотом, крышка ухнула на бетонный пол. Аж задрожало всё!

Василий сидел в чане, скрючившись, наполовину погружённый в пищевые помои. Молча глядел на Любу во все глаза и хлопал ресницами.

— Во-от он где-е-е, наш брезгливый чистю-ю-юлечка! — злорадно протянула Люба. — Наконец-таки, нашёл для себя достойное местечко. Ай да старший сержант Штопоров! Высший пилотаж показал, спикировал, куда следует! Долго и упорно, много лет шёл к цели, все преграды преодолел, но достиг! А как же иначе? Да чтобы свинья да грязь не нашла!.. Ну так если без помоев жить не можешь, то и оставайся в них!

Люба схватила ведро с пищевыми отходами, стоявшее тут же, рядом с чаном, и вывалила его содержимое на голову Василия.

— Эй, куды, куды, это я для свово кабанчика приготовила, — закричала Зубанчиха. — Вот же зараза, самые лучшие объедки!

Перепачканный помоями Вася бежал по улице вслед за Любой.

— Сама виновата, — кричал он. — То она кровати сдвигает, то она кровати раздвигает! То сдвигает, то раздвигает! Сколько лет уже!

Люба не отвечала, не останавливалась.