Муля, не нервируй…
Шрифт:
Еле-еле отдышавшись, я сказал:
— А что?
— Ну, это же совершенно меняет дело, — улыбнулась она и быстро добавила заискивающим тоном. — Может, сходим сегодня в кино?
— Ой, Ольга, сегодня я не могу, — с грустным видом развёл руками я.
— А завтра?
— А завтра тем более не могу, — вздохнул я и быстро добавил, — извини, что не сказал. Но тут не о чем говорить — меня изгнали из рода. И вычеркнули из завещания. Поэтому я и живу в коммуналке, и денег хватает только вот на компот.
Про завещание я приврал, ясное дело. Но зато так драматичнее.
Лицо Лёли вытянулось и приняло странное выражение.
А я спросил:
— А давай послезавтра сходим?
Её аж перекосило, и она сердито фыркнуло: — А послезавтра я не могу! И вообще — отстань от меня, Бубнов. Ты себя в зеркале видел?! Ты не в моём вкусе!
Выпалив эту обличающую тираду, после которой Муля, видимо, должен был заплакать и, как минимум, пойти повеситься, она подскочила и ушла из столовой, гневно цокая каблучками.
А я допил компот в одиночестве. И на лице моём блуждала довольная- довольная улыбка.
В кабинете начальника, Сидор Петрович сказал мне:
— В общем, Муля, ты хорошо выступил. Правильно, — он покивал с глубокомысленным видом, а потом сказал, — проблемы, конечно, из-за Барышникова будут…
Он сделал паузу, а я злорадно подумал, что он такой довольный, так как проблемы если и будут, то у Мули. А не у него.
Тем временем он сказал:
— Ты в театре неплохо так поработал… мда…. очень неплохо. И все выявленные тобой замечания мы вынесли в предписание товарищу Глориозову. Так что я подумал и решил, что лучше, если ты завтра сам съездишь туда, к ним, и покажешь им этот документ.
Он подсунул ко мне несколько листов, отпечатанных на машинке.
— Так-то мы по почте им ещё утром отправили, но ты же сам понимаешь. Пока дойдёт, пока то да сё. А работать уже сейчас надо. Так ты им скажи, что до конца декады они должны уже выполнить три пункта замечаний и подать нам промежуточный отчёт.
Он немного помялся и добавил:
— И да. Финансирование мы им увеличили. Немного, правда, но увеличили. На дополнительное отопление театра и на уборщиц. Пока так. На этом всё. Иди и работай.
Я вышел из кабинета, сжимая предписание. И на лице моём блуждала улыбка. Пока всё идёт по плану. Да. Со скрипом. Но по плану.
А вечером мне предстояла встреча с Модестом Фёдоровичем Бубновым, отчимом Мули, человеком, который его всю жизнь воспитывал, как родного сына.
Глава 14
Нужную улицу и дом я нашел на удивление быстро. Да и невозможно было его пропустить. Массивное здание, богато отделанное мрамором и лепниной в стиле неоклассицизма, сильно выделялось на фоне остальных построек. Дом был высокий, красивый, аж дух захватывало.
Подъезд
Я вошел в подъезд и поискал глазами кого-нибудь, чтобы спросить.
И тут услышал:
— Муля! — оглянулся и увидел старушку, божьего одуванчика. Она уютно куталась в вязанную шаль, а на ногах у неё были домашние войлочные валеночки.
— Здравствуйте, — невольно улыбнулся я.
— Муля, достань мне бром, а то я не могу, — попросила вдруг бабулька. Мулю она, оказывается, хорошо знала.
— Бром? — изумился я так, что чуть челюсть не уронил. — Как бром? Зачем вам бром?
— Да он паршивец между ящиками застрял там. А я руку тяну, тяну, а рука короткая, не достаю.
— Эмммм… — замялся я, не зная, как аккуратно отделаться от сумасшедшей старушки, — а где вы живёте?
Каюсь, мелькнула мысль позвать её родственников. Пусть занимаются. Сколько я таких старичков и старушек знаю, что вроде как бы и нормальные с виду, а периодически впадают в сумрачное состояние и несут вот такую чушь. Тут главное не спорить и поддакивать.
— Да я на соседней улице живу, — с ласковой улыбкой сказала старушка, — ты что забыл, Муля? Я же тебя с детства вот таким маленьким помню. Ты же на моих глазах рос.
Мне стало жалко бабушку, и я предложил:
— А давайте я вас домой провожу? Поболтаем по дороге, посекретничаем?
— Да куда же мне сейчас домой, я ведь только-только на дежурство приступила, — всплеснула руками старушка, — ты мне бром достань, говорю!
Я только выдавил:
— А где он?
— Да вон же он, между ящиками, говорю! — сердито ткнула пальцем на два огромных деревянных ящика, явно из-под чего-то спиртного. — Забился и сидит, почти весь день сидит.
Я послушно заглянул между ящиками в щель, чтобы не провоцировать бабульку, и увидел там два светящихся котячьих глаза:
— Так это котёнок, что ли? — сообразил я и облегчённо рассмеялся.
— Да он это, паршивец такой! — обрадованно закивала головой старушка, — это котик профессора Иванова. Но они с супругой и дочерью в санаторий, в Кисловодск уехали. А Брома на меня оставили. А он вишь, непослушный какой. У-у-у-у! Злыдень!
Я осторожно достал порядком испуганного котёнка. Он был смешной, белый-белый, а на мордочке рыжее пятнышко. И ещё одно ухо было рыжее.
— Бандит и хулиган малолетний, — усмехнулся я и протянул ей котика.