Муля, не нервируй…
Шрифт:
— А меня товарищи из первого отдела в свой отряд берут, — с видом дурачка восхищённо похвастался я, — поэтому я хотел секретно посоветоваться. А служба в их рядах как-то будет влиять на мою профессиональную карьеру? Мне отдельный кабинет дадут?
— Какая карьера! Вы о чём, Бубнов! — замахала руками кадровичка и её лицо пошло пятнами. — Идите и работайте! И прекратите эти глупые разговоры! Если я ещё хоть слово от вас услышу…!
— Но я же только вами хотел посоветовать, как с более опытным товарищем… — промямлил я, тем
— Идите работать, Бубнов! — прошипела женщина и практически вытолкала меня из кабинета.
Я очутился в коридоре и, как только дверь за мной захлопнулась, не смог сдержать ехидную ухмылку: ну-ну, товарищи… ну-ну…
И да. Я всё рассчитал правильно. Я притаился за углом и злорадно наблюдал, как кадровичка сразу же после моего ухода выскочила из кабинета и побежала доносить в первый отдел о моём хвастовстве и недалёкости. Потому что больше со мной никто связываться не стал. Очевидно, признали профнепригодным.
Излишне говорить, что остаток дня я провёл, как в тумане, а вечер дома тоже помню смутно. Настолько вымотал меня этот разговор эмоционально. Так что я упал на подушку и отключился ещё где-то часов в восемь вечера.
И даже тарелку забыл Ложкиной обратно вернуть.
Глава 20
На следующий день я сказал Козляткину, что согласно моему индивидуальному графику я запланировал сходить в театр и проконтролировать промежуточные результаты. То есть как они выполняют наши предписания.
Козляткин моей инициативой был доволен. Хотя мне кажется, он больше был доволен тем, что меня в первый отдел вызывали по столь малому поводу, как поступление на заочный в институт. Он мне даже несколько советов дал, какой институт лучше выбрать. Но когда я сказал, что товарищ из первого отдела советовал Высшую партийную школу, он моментально переобулся в прыжке и тоже начал советовать только Высшую партийную школу.
Ну, а я что? Раз такие ответственные товарищи советуют, то пообещал поступать туда (на самом деле я осознавал, что без этой корочки сделать карьеру, как я её представлял, будет значительно сложнее).
В общем, я отпросился и со свободной совестью отправился… в НИИ, где трудился Мулин отчим, Модест Фёдорович.
В Москве хорошо, что большинство схожих по профилях НИИ находятся более-менее компактно. Так что нужное здание я нашел довольно быстро. Оно было новым, с большими окнами и бетонными конструкциями. В просторном вестибюле сидел дедок в переделанной из фуфайки жилетке, и, напялив очки на переносицу, читал газету «Правда». На моё появление от вообще не отреагировал от слова никак.
Вот и ладненько.
Я прошел к широкой лестнице и задумчиво остановился. Я ведь не знал, где искать Мулиного отчима. Интересно, Муля раньше бывал у отца на работе?
На моё счастье, как раз по лестнице спускалась группка молодёжи: две девушки и парень.
—
При виде меня ребята переглянулись и одна из девушек, чуть скривившись, сказала:
— Если вы в аспирантуру поступать, то имейте в виду, к Бубнову десять человек на место. И он берёт только по целевому или по рекомендации от Учёного совета вашего учреждения.
— Нет, нет, я не поступать, — с улыбкой постарался успокоить их я, мол не конкурент я вам, ребятишки, — это мой отец и я по личному вопросу.
Парень сориентировался первым. Он подошел и протянул мне руку, которую я пожал. А девушки доброжелательно мне заулыбались и принялись строить глазки.
— Давайте я провожу вас! — моментально проявила инициативу первая девушка. Она была некрасивая. В роговых очках, длинной юбке и глухой блузке с жабо, которое закрывало её цыплячью шейку почти до самого подбородка (вторая девушка, к слову, была ничем не лучше. Если не хуже.).
Кстати, при этом у второй девушки от злости некрасиво исказилось лицо. А у первой наоборот — расцвело от удовольствия.
— Эммм… ну, хорошо, — кивнул я, — если это не меняет ваши планы.
— Да какие там планы! — хихикнула девушка и кивнула куда-то наверх. — Нам туда.
Мы поднялись по лестнице. И очутились перед массивной дверью с красивой латунной табличкой.
— Вот мы и пришли, — смущённо заулыбалась девушка, стараясь не показывать в улыбке неровные, выдающиеся вперёд зубы. — А вы обратно когда будете?
— Не знаю. Спасибо, — вежливо поблагодарил я и постучав дважды, толкнул дверь.
За моей спиной раздался разочарованный выдох.
Ну не судьба, не судьба. Что поделаешь…
Кабинет Бубнова Модеста Фёдоровича был роскошен, как только может быть роскошен аскетический кабинет крупного учёного. На стенах густо висели карты самых разных кусков мира с отметками в виде красных флажков и синих треугольничков. На самом верху, над картами — портреты. Вместо коммунистической триады, здесь была другая, портретная, триада. Правда я затрудняюсь её классифицировать — Ломоносов, Менделеев и Ленин. Ну и, само собой, Сталин. Но его портрет был самым большим и в полный рост. В результате получалась эдакая небольшая картинная галерея.
С одной стороны, у стены, выстроились в два ряда кадки с фикусами, китайскими розами и тому подобным ботаническим гербарием, который почему-то так любят во всех этих советских НИИ. С другой стороны — стояли стеллажи с какими-то колбами, кусками минералов, модельками молекул, книгами и прочим столь необходимым для науки хламом.
По центру всего этого великолепия был массивный письменный стол, ещё дореволюционный, крытый зелёным сукном. К торцу которого был приставлен ещё один стол, но только длинный, очевидно, для совещаний.