Муравьи революции
Шрифт:
Экономическая разруха сильно отразилась и на питании каторги: мясо уже стало являться в виде роскоши в редкие дни, хлебный паёк уже сполз до трёх четвертей фунта в день. Горох и кислые капустные щи «с ароматом» были постоянной нашей пищей. Тюремная лавка постепенно опустела и перестала быть продовольственной поддержкой населения каторги. Особенно долгосрочные сильно страдали от недостаточной пищи: лишённые свежего воздуха, сжатые как в тисках в тесных камерах, быстро ослабевали и болели.
В августе у меня окончился кандальный срок, меня вызвали в контору. Надзиратель извлёк из шкафа наковальню, молоток и зубило:
— Ну, снимай казённое
— Принимай, жертвую…
Я подставил ногу. Надзиратель аккуратно пристроил на наковальню бугель, наставил зубило на заклёпку:
— Ну, господи, благослови! Люблю расковывать. Всё равно на волю человека выпускаешь, — надзиратель стукнул тяжёлым молотком по зубилу, заклёпка лопнула, и кандалы со звоном слетели с ноги, та же процедура с другим бугелем, и — я «свободен».
— Ну, катись, в новый разряд… цепи спали, душе легче… ходи как по маслу…
Второй раз в жизни я переживаю радость освобождения от цепей. Восьмифунтовые цепи требовали усилия ноги при ходьбе, и когда цепи спали, ноги при ходьбе дёргались: не сразу привыкаешь к нормальному шагу.
Окончание кандального срока означало окончание и срока «испытуемых», и я по закону перечислялся в разряд «исправляющихся», однако фактическое применение этого разряда относится только к тем, кто действительно «исправился», т. е. не имел побегов, вёл себя примерно с администрацией, не скандалил. Такие могли выходить на внетюремные работы, но у меня всех этих качеств не имелось, наоборот, мой «послужной список» пребывал в таком состоянии, что моё пребывание даже в общей камере было не совсем законным, поэтому-то моё «правовое» положение осталось прежним. Однако одно было неоспоримо — это радость освобождения ног, радость спать без цепей и не просыпаться от боли ноги, причинённой во сне неосторожным ударом.
Зима наступила ранняя и холодная. Сокращённая и плохо обработанная посевная площадь принесла скудный урожай. Нехватка продовольствия била по пролетарским центрам, по транспорту и по фронту. Сократилась добыча угля и руды: гражданская металлообрабатывающая промышленность замирала. Сократилось поступление хлопка, шерсти и кожи. Лёгкая промышленность сокращалась до размеров военного производства. Техника не обновлялась, машины приходили в негодность. Транспорт с каждым днём терял свою провозоспособность. Всё хозяйство страны с катастрофической быстротой двигалось к параличу. Армия обессиливала и теряла свою боеспособность, дезертирство достигло огромных размеров. Дезертиры уходили с фронта группами, жили вблизи своих сёл и деревень, скрываясь в лесах, болотах, по ночам приходя к своим семьям. Каторжные тюрьмы быстро переполнились солдатскими массами. Пользуясь продовольственными затруднениями, пышно расцветала безудержная спекуляция предметами широкого потребления. Продовольственные магазины и лавки пустели. Не хватало топлива, и рабочие от холода и голода туже подтягивали свои пояса. У продовольственных пунктов нарастали бесконечные хвосты в ожидании привоза хлеба. Голод грозным призраком нависал над разорённой Россией.
Холод и голод тяжело отражались на положении каторги: хлебный паёк был доведён до полуфунта, мясо совершенно исчезло, сократился и спасительный горох: приносили в ушатах больше воды, чем гороха. Сократилось топливо, и к тому же давно не ремонтированные печи не нагревали камер.
Четырнадцатая камера была угловой, и две её стены покрылись толстым слоем льда. Изношенные
Тяжёлое экономическое положение в стране, поражения на фронте привели в уныние наших оборонцев. Каждая стачка рабочих, каждый протест против войны вызывали с их стороны злобные нападки против нашей группы. Меньшевики и эсеры стёрли между собой политические грани и единым политическим фронтом выступали против большевиков. Они ясно учитывали, что непримиримыми и смертельными врагами будут не буржуазия, не военщина, а вот эти ничтожные пока по своей численности, но железобетонные кучки большевиков, поэтому по ним и только по ним нужно бить, сминать и уничтожать их авторитет. И они старались бить всеми средствами и способами, пуская в ход гнусные передёргивания и инсинуации.
— Радуйтесь, радуйтесь, «прихвостни» немецкие, как немцы избивают рабочих и крестьянскую бедноту на фронте, о которых вы так много ратуете.
— С вашей патриотической помощью бьют. Этого вам не замазать. Скоро рабочие и вот эта самая крестьянская беднота заговорят с вами своим языком.
— Посмотрим, что вы запоёте под сапогом Вильгельма.
Злобность спора не смягчалась даже тяжестью жизни каторги. Ни одного выпада, ни одного жеста не спускали друг другу. Но мы дрались уверенно и спокойно, наши позиции были крепки. Революционно-политическая обстановка в России была за нас. Отказ новобранцев идти в армию в Лебедяни и других местах России, избиение ими городовых, продовольственные беспорядки на юге России, в Кронштадте, в Оренбурге и в Сормове, охватившие более 10 тысяч человек, беспорядки в Костроме — всё это давало нам уверенность, что революция уже развёртывается и что царская Россия находится накануне конца.
Оборонцы терялись перед фактами нарастающей революции и вслед за буржуазной и монархической прессой приписывали это движение действиям «немецких агентов».
Однако под натиском разрухи в стране и широкого рабочего движения многие оборонцы скисали. Стала образовываться группа так называемых «сомневающихся», которую мы окрестили «болотом». Оборонческий фронт в коллективе трещал, «болото» отслаивалось и теряло свою активную оборонческую силу, только oголтелыe оборонцы — патриоты держались и продолжали злобную борьбу с пораженцами.
В начале ноября мы получили радостное потрясающее известие. Мастерские извещали:
— В Питере всеобщая политическая стачка протеста против суда над кронштадтскими моряками. Бастуют полтораста тысяч человек.
— Провокация! — завопили оборонцы.
— Слушай, слушай дальше: столкновение рабочих с полицией на Выборгской стороне.
— Провокация! — орут оборонцы.
— Не мешай, не мешай, буржуазные прихвостни! Читай, читай дальше.
— На поддержку рабочим выступили солдаты 181-го запасного полка.
— Ложь, ложь, провокация, долой!
— Слушайте, слушайте дальше!
— Путиловцы устроили на заводе огромный митинг, вызваны были конные жандармы, которые набросились на рабочих. Проходившие мимо ополченцы по призыву рабочих вбежали в завод и бросились на жандармов со штыками. Жандармы ускакали с завода, рабочие разошлись. Идёт суд над матросами Балтийского флота, принадлежащими к «военной организации» при Петербургском комитете РСДРП (б).
Известие и обрадовало и ошеломило нас… неужели уже революция?