Муж есть муж
Шрифт:
И я принялась молоть, держа мельницу между ног, как в старые времена, и мягко сказала ей:
– Мадам Леблез, почему вы не приехали почистить медь и проветрить дом? Вы мне обещали…
От возмущения, она уронила кольцо для салфетки:
– Почему я не приехала?! А как я могла приехать?! Может быть на такси?! Кто меня мог отвезти, а?! может быть мой сын ?! Этот негодяй! Я все время удивляюсь, что он до сих пор не в тюрьме! Ему бы все кутить! Но поехать, показать мою ногу доктору у него никогда нет времени! А ведь она плоха! Ужасно! Я вам ее покажу! Когда я вижу свою дочь, которую я никогда не вижу (у Мадам Леблез всегда море бесподобных выражений и стилистических находок) и я осталась одна! Боже
Она утерла глаза полировальной тряпочкой. Кофе мололся плохо.
– Пёшер, мой муж, я никогда не найду никого похожего! Такой мужчина! Такой серьезный! (ее муж пил по-черному, но надо сказать, у него были оправдания.) Подумать только, провести всю свою жизнь на железной дороге! В Эсэнэсэсэф*!( SNCF-Soci'et'e Nationale de chemin de fer Francais-Национальное общество железных дорог Франции)! всхлипывала она, и от надрыва этой плакальщицы служба на железной дороге превращалась в труд Магеллана и Колумба. Всю свою жизнь! А я здесь! Но я знаю, откуда все это идет! Давайте, я хорошо понимаю, что это значит! Я вижу руку за всем этим! Больше некому, кроме молодости и Испании! Девчонки, которая моет ножи вашей несчастной бабушки с Жэксом* ( средство для мытья посуды)!
Кофе был готов.
– Он не очень-то крепкий, - сказала она.
Я глубоко вдохнула. В конце концов, у мадам Леблез было одно достоинство: она занимала Игнасио. С того момента, как она устроилась со своим серебром, он уселся перед ней и с открытым ртом завороженно следил за ней взглядом.
– У вас не найдется маленького печеньица, смочить в кофе?
Я открыла перед ней коробку, поняла, что это не ее любимый сорт и это доставило мне удовольствие.
Когда она поставила пустую чашку, Игнасио одарил ее ослепительной улыбкой, она ответила ему нервным тиком, который тоже мог сойти за улыбку.
Это меня тронуло. Я всегда рада присутствовать при чуде. Я подумала: ”Игнасио ее очарует. Это чудесно, они станут друзьями!”
Она снова принялась за свое серебро. Игнасио протянул ей чеканную рамку с фотографией Жана.
– Это мой папа, - гордо сказал он.
– Это не твой папа, Это твой Господин!, - зашипела она в ответ.
Я думала: ударить ее золоченым игольником (тяжелее) или коробкой для чая (практичнее), но мой ангел-хранитель, наверное, закончил партию в мяч, потому что кипятящееся белье с жутким шумом начало переливаться через край и я помчалась выключать газ.
– Я не сообщу вам ничего нового, сказав, что с прошлого года цены поднялись, - сказала Мадам Леблез, поставив последнюю салонку на стол.
Довольная, что она уходит, я готова была заплатить ей, как первой скрипке!
У меня не было мелочи.
– Это не старшно, мы еще увидимся - сказала она, на лету хватая банкноту.
– Вы сами разложите серебро в серванте, я предпочитаю, чтобы вы, а не я что-нибудь разбили.
Она встала и окинула комнату цепким взглядом.
– Так вот как, в этом году Этот Ваш не стал вас сопровождать в отпуск?
– Напротив!
– сказала я - он здесь!
– А! Очень хорошо, - сказала она обиженно.
– Я просто не видела его…
А я его видела, со спины через приоткрытую дверь. Он торопливо проскользнул во входную дверь, очень стараясь, чтобы его не заметили. Я заметила, как осторожные рожицы подмигивали мне, якобы оказывая поддержку. Но никто не нашел в себе смелости прийти и подать мне руку помощи, пока я страдала под гнетом Мадам Леблез. Только Игнасио бился бок о бок со мной и храбро последовал за нами, когда я отвозила ее на машине.
Дом, сад, все казалось пустынным. Наверное, они скрылись в погребах, на чердаке, в шкафах, в подсобках,
Они были правы. Посреди платановой аллеи Мадам Лаблез зашевелила вставной челюстью.
– Если бы ваш дедушка видел, в каком состоянии вы оставляете виноградники! Все здесь мертво!
Злюка! Я прекрасно вижу, что наши виноградные лозы одичали и ползут по земле вперемешку с буйными травами. Нам удалось спасти только верх владения, это уже чудо. У нас нет денег. Даже на то, чтобы вырвать то, что уже погибло. Когда Тибер умрет, а он умрет, увы, скоро, мы не купим другой лошади. Возможно, мы именно поэтому так любим этого розового коня. Он пережил здесь все. Конечно, если бы мама захотела заняться владением, все, возможно, шло бы лучше. Но мама - сенатор. Она слишком занята спасением Франции, чтобы спасать нашу мебель. И даже могилу отца в конце большого виноградника. Время - беспощадное, бетонное, металлическое - борется с пейзажем и с воспоминаниями. Сколько еще сможет сопротивляться этот хрупкий островок? Круги Зоны Урбанизации подстерегают нас, окружают и движутся вперед невидимым, административным походом. И как поверить, что нас единственных пощадят? Сейчас надо прийти к самому подножию Тур Мань, чтобы увидеть ее в первозданной наготе. Ним времен Римлян залит цементом. С этим ничего не сделать. Скоро придется научиться смотреть глазами памяти.
– Из-за всего этого у меня суп еще не на огне!
– У меня тоже, Мадам Лаблез!
– Да, но вы молоды и вам больше нечего делать!
Нечего делать! Я кипела еще на обратном пути! Они удались, мои каникулы! Я всего лишь машина для приготовления чужого счастья! Счастья и супа! Надоело! Во-первых, сегодня вечером будет суп из пакета “Пистунет, суп домашний”, три круга свиной колбасы, таз макарон, а если они будут недовольны… Нет, а! Ведь правда! Каждый раз, когда идет дождь, всем кажется, что это я виновата! И эта злая женщина хочет мне сказать, что я позволяю умирать земле моих предков…
– Ика?
Игнасио наклонился к моему плечу, мы пересекаем виноградники.
– Ика, это неправда?
– Что неправда?
У меня было плохое настроение.
– Неправда то, что сказала тетя. Это все не умерло?
Он развел руки, даря мне пейзаж и даря утешение. Я переключила скорость, что позволило мне проглотить поднимающиеся слезы.
– Нет, мой милый, ты прав.
Какой ужин я им приготовлю!
Мне казалось, что я окунулась в приготовления к свадьбе Рикет-пастушки!
На террасе поставили столы на козлах. Вокруг них суетилось десять-двадцать человек. Большая белая скатерть хлопала на ветру, как парус, из дома выплыла кипа стульев, несомая невидимым существом…
– О! Ика!
– закричал в восторге Игнасио.
– Ты видела, Ика? Ика приехала!
Ика и впрямь приехала! Ика, это Моника, моя кузина, мой двойник, моя сестра.
Когда я говорю - мой двойник, я хочу сказать, что наши сердца как два зерна с одного колоса. Потому что физически мы совсем не похожи. Моника - большая дочь кельтов, блондинка с серыми глазами, а я - маленькая сарацинка с темными. А ведь наши бабушки были сестрами. Фантазии генов на земле, где нашествия, царства и расы словно хотели обогатить нас множеством кровей. Достаточно спросить почву, чтобы понять. Мы, хрупкие жильцы тысячелистника цивилизаций, присутствуем иногда при странном возвращении прошлого. Древние боги смешивают свой прах с прахом христианских гробниц и все что растет, цветет и дышит под сенью Лангедокского креста* ( символ южных земель Франции после лангедокских крестовых походов) - это милость, которой одарил нас Великий Пан.