Муж есть муж
Шрифт:
– Ты избежал смерти, малыш, и ты слышал, как я пела? Ты хорошо сделал, что пришел, я тебя защищу. Рак, брат мой, мы пойдем, вернем тебя в реку!
Гуськом мы пришли к источнику, чтобы погрузить туда спасшегося. У нас горячий источник, я очень беспокоилась. Рак рисковал свариться на медленном огне. Однако в воде он показался совершенно удовлетворенным и побежал прятаться во мху.
– Добро, которое ты сделал миру, мир возвращает тебе!
– сентенциозно обьявила наша гостья.
Боги выразили согласие в форме ужасного грома
Начался фейрверк.
– О! Да вы с вашей Республикой принимаете меня, как королеву!
– закричала ла Сангрия, подняв руки к небу, разрываемому раскатами, снопами, и сверкающими цветами.
Я побежала к дому, думая о детях, которых должен был разбудить шум. Игнасио ведь так боится грозы, он должен выть от ужаса. Но Игнасио спал, как пьяный матрос, красный и счастливый в своей маленькой кровати. Вивет тоже спала. Я завела большой кухонный будильник, чтобы уж точно не пропустить время следующего кормления, и снова отправилась к источнику. Каждый небесный цветок в особенном свете открывал мне пейзаж и группу, к которой я шла, и каждому цветку отвечал крик радости и апплодисменты. Финальный букет зажег все небо и упал в источник, как рак.
– Спасибо!
– закричала ла Сангрия, подняла лицо к лохматящимся над нами серным тучам и без предупреждения запела Марсельезу.
– Пойте! Пойте!
– приказала нам она, и мы хором пели “длявасденьславынастает”, пока ночь снова не стала ночью.
– Я хочу пить, - заявила она, и у меня заболели ноги при мысли, что надо идти за шампанским в дом.
Но она уже приникла ртом к пенному рту бронзового льва и жадно пила.
– Вы знаете, - придупредил Жан.
– Вы знаете, наша вода немного горячая…
– Это хорошо для голосовых связок, - и она продолжила глоток.
– Можно было бы состояние заработать с этим источником, - сказала она, стирая капельки с подбородка.
– Мы пытались, - ответил Жан, - но не пошло.
– Если бы у меня было время, все бы пошло!
Она подкрепила свое утверждение решительным жестом и вдруг плюхнулась в воду.
Мы все заорали, Жан с большой элегантностью вошел в водоем, подскользнулся на мху, попытался удержаться за львиную бороду, потерял равновесие и плюхнулся в обьятия Серафины.
– Разве здесь плохо?
– спросила она у него.
– Напротив!
На берегу остались только я и Октав, скулящий, видя своего хозяина в воде. Все остальные бегом побежали в дом искать банные полотенца.
– Если ты скажешь: “Ла Сангрия каждую ночь голая купается в источнике Фонкода”, вы заработаете состояние, разве нет?
– А здесь и вправду хорошо, - плескаясь, заявил Жан.
Они все-таки согласились выйти, когда прибыли банные полотенца. Их вытерли. Но Серафина отказалась снять платье. Наоборот, она принялась раздевать Жана, не обращая внимания на его протесты. Скоро он был переодет в длинный белый махровый пеньюар.
– А вы, мадам?
–
– Я крепкая! А потом, ваша вода - не та вода, от которой делается плохо, эта вода лечит!
– Это правда, - сказал Поль.
– Может быть, если бы выкупать Тибера в источнике, он бы выздоровел.
– Тибер? Кто такой Тибер?
– Старый конь на ферме… он розовый и скоро умрет…
– Веди меня, - сказала она серьезно, взяв ребенка за руку.
И вот мы снова гуськом отправились в путь. Октав скакал впереди, а я замыкала строй с огромным будильником в руке, как с лампой.
Тибер спал. Стоя, как все лошади. Вычищенный. Он вздрогнул, слыша, как мы подходим, и его глаза с трудом открылись под резкой лампой, освещавшей его владения.
Она подошла совсем близко к животному и взяла большую грустную голову в руки. Очень нежно она пробежалась по нему пальцами, потом она говорила ему на ухо по-итальянски. Тибер потерся об нее. Они мгновение оставались неподвижными, потом она принялась проверять, смотреть его глаза, его уши, его зубы. Она поцеловала его в уголок ноздри, туда, где нежно бархатится кожа, потом шлепнула его по крупу.
– Он пообещал мне чувствовать себя лучше, - сказала она.
Мы покидали конюшню, она задержала нас на пороге.
– У меня был такой конь, когда я была маленькой, в Омбрии… brava, brava…”Коммендаторе”, так его звали. Он меня любил, я его любила… Он меня прогуливал по окрестностям, с его спины я училась познавать землю, птиц, небо… а потом…
– А потом?
– спросил Поль обеспокоенно.
– А потом он умер.
– О! Как?
– Убит фашистами!
Она разразилась всхлипами и рухнула на тумбу, закрыв голову руками.
Война вернулась к нам со слезами этой маленькой девочки, у которой убили лошадь. Мы были ошеломлены.
Жан чихнул. Ла Сангрия мгновенно вскочила на ноги:
– Нечего стоять! Ты простудишься, если не будешь ходить! А если ты заболеешь, я умру! Ну-ка, пошли!
Она взяла его руку, повернулась к нам, закричала: “Avanti!” и пошла шагом охотника, как берсальер*(итальянский стрелок).
Октав вздохнул и пошатываясь последовал за ней. Ему это начинало надоедать. Мы покинули тень служб и больших деревьев и оказались в винограднике, где небо казалось светлее.
– Как это красиво! Как красиво!- говорил чудный голос.
– Мы идем в Моцарте!
Потом она отпустила руку Жана и обьявила:
– Я сейчас пописаю!
Каждый засуетился, чтобы проводить ее в дом, но она хотела, чтобы это произошло здесь.
Это было общее облегчение. Наш унитаз может сколько угодно гордиться голубым цветком в фарфоровой глубине. Это место не самая элегантная комната в Фонкоде. И вот мы в религиозном и благодарном молчании ждали, чтобы Casta Diva вернулась из-за зеленого дуба. Измученный Октав уснул на земле.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
