Муж есть муж
Шрифт:
он ужасен! Вы спрашиваете, остановлюсь ли я?! Ты останавливаешься - и оказываешься в кювете, изнасилованная, разрубленная пополам, с полным гравия брюхом, а потом читаешь в газете, что это была драма непонятой нежности, и чудесные доверчивые люди бросаются покупать плюшевую зверюшку несчастному, неспособному привыкнуть к тюрьме.
Смотри-ка, вот другой голосующий. У него маленький чистый швейцарский флажок на сумке… он даже не поворачивается. Он прав. Я проезжаю мимо. Чао!
И останавливаюсь.
Полетело колесо.
Но голосующий ничего об этом не знает. Он подбегает:
– Большое спасибо,
Невежливо я говорю ему, что не остановилась, а поломалась.
Я еще не договорила, а он уже на коленях в пыли, находит домкрат, запасное колесо, отвинчивает, демонтирует, крутит, разбирает, собирает. Я ему не мешаю. Пусть поработает, я загнана в угол. Теперь я не смогу оставить его на обочине дороги… в конце концов, у него нет бороды, его волосы разумной длинны, и до смены колеса он казался чистым.
Он тщательно убирает инструменты, срывает пучок зеленой травы, чтобы вытереть руки, отряхивается и, улыбаясь, поворачивается ко мне.
Я дурею.
Он так красив, что впору звать на помощь. Выйди он из рук Микеланджело, то не удался бы лучше, и если бы два больших розовых крыла бились у него за спиной, это никого бы не удивило.
– Починено, - сказало небесное создание, и швейцарский акцент сделал его более земным.
Он, наверное, идиот. Нельзя быть таким красивым да еще и умным, это было бы несправедливо. Зато у него вежливый вид. Даже невинный. Без сомнения, кретин.
Я благодарю его и, конечно, предлагаю сесть в машину. Когда мы закрываем передние двери, задние дружно распахиваются. Такой уж характер у Заячьей губы. Машина, которая делает то, что в голову взбредет.
– Разрешите, - говорит прекрасный Гельвет. ( Гельвеция - латинское название северо-западной части современной Швейцарии)
В мгновение ока он закрывает двери, снова садится в машину, хлопает… двери не двигаются.
– Починено, - говорит он.
Он человек физического труда.
Я молча еду некоторое время, потом понимаю, что не спросила, куда он едет.
– Это не важно, - говорит он.
– Вы высадите меня там, куда едете сами.
Там, куда еду я? Но я не знаю, куда еду! Я никуда не еду!
– Ним прекрасно подойдет, потому что потом я пойду в Гро-дю-Руа.
В Гро-дю-Руа? В Гро-дю-Руа, куда моя бабуля возила меня каждое лето! В Гро-дю-Руа! Какая чудесная идея!
– Вы направляетесь в Гро-дю-Руа?
– Да, мадам.
– Я тоже.
И это уже совсем не ложь, потому что я действительно туда еду.
– Видите, какое совпадение, - говорит он со своим акцентом.
Ну я же говорила, что он идиот!
Из вежливости я спрашиваю, швейцарец ли он. Он говорит, что да. Из Санкт-Галлен, округ Аппензель. Мы едем в молчании. О чем мне говорить с этим недоразвитым?!
Через некоторое время он прочищает горло:
– Я студент-филолог, - говорит он.
– В основном семантика средних веков и поэзия Дворов Любви* ( Особое течение в поэзии, существовавшее на юге Франции, в Аквитании и Лангедоке на протяжении немногим более двухсот лет (XI-XIII вв) Поэты «дворов любви», трубадуры, воспевали романтическую куртуазную любовь, ее власть над мужчиной, подчинение и поклонение женщине) в сравнении с провансальской литературой от Ренессанса периода
Мне стыдно…
Я тупо спрашиваю:
– Вы пришли из Санкт-Гален пешком?
– О нет, мадам, это слишком далеко! Только от Роны. Мне важно было понять, почему ее называют “Королева Рек”.
А! Хорошо сказано!
– Вы шли из Андуза, когда я вас подобрала?
– Из-за Клары!
– Клары?
– Клары д’Андуз! Трубадурши двенадцатого века. Я ходил поклониться ей.
Я хотела бы, чтобы Альбин и Поль сидели в глубине машины. Какой пример для них этот поучительный молодой человек! Какой урок!
Теперь молчала от почтения. Он, проезжая, узнавал все, что до этого видел только в книгах. Приближение д`Эгю-Морт* ( четырехугольная средневековая крепость. Бывший морской порт. Людовик Святой отплывал оттуда в Египет и Тунис (1270))его потрясло. Я замедлила ход и остановилась почти у стен, которые видели короля Людовика Святого. Он долго смотрел на башню Констанс своими голубыми, как прозрачный ледник, глазами и пробормотал:
– Бедные женщины…* ( В 18 веке в башне Констанс была тюрьма, где находились в заточении протестантские женщины. Самая известная из них, Мари Дюран, провела в башне 38 лет)
Я спросила у него, католик он или протестант.
– Оба, мадам, - просто сказал он.
– Брат моей матери епископ, а мой отец - лютеранин.
Бледный тростник канала слегка дрожал. Небо было чистое. Мы проехали горы морской соли и пески, где растет виноград. Мы приближались к Гро. На меня нахлынули воспоминания. Моя бабуля. Всегда в черном, вяжущая на пляже, под тенью зонта, избегающая солнца, игнорирующая море, не оголяющая рук, кроме как - да и то чуть-чуть!
– в середине августа, она была просто счастлива видеть меня золотистой и соленой, как хлебный человечек.
Ангел покинул меня перед аренами (цирк, построенный во времена римлян). Он с благодарностью сдавил мне руку, представился и улетел.
Его звали Вертер. (Вертер - имя романтического героя, персонажа романа в письмах «Страдания юного Вертера», Гете)
Гро-дю-Руа…
Он все такой же.
Я знала, в каком месяце года, в каком году века мы находимся, и все же снова оказалась в Гро моего детства.
Я вновь вижу тебя, веселый канал, ощетинившийся барками, окаймленный террасами кафе, пестрыми фасадами, напоенный сахарным запахом ванильного мороженного, который смешивается с соленым ароматом волны. Крики темноволосых красавиц, торгующих моллюсками и улитками из залива, приветствуют мужчин, которые возвращаются с рыбалки, блестящие от чешуи, жесткобородые. …полуголая толпа, солнечные удары, маяки-близнецы, сторожа моря, вы единственная дверь, которую Франция открывает на восток, потому что вы уже восток. Кровь Сарацин, жестокая кровь насилия и абордажа, нежная кровь запретных наслаждений в тени зубцов и башен, кровь Ислама смешивается здесь с кровью христианства и порождает расу бронзовую, как крестовый поход.