Муж есть муж
Шрифт:
– Сорок лет назад!
Я почти закричала.
Старые игроки смотрят на меня, перемигиваются - каких только сумасшедших здесь не увидишь! Тот, который сидит ко мне спиной, срезает карты.
– Parlo souletto!
– говорит он, и все смеются.
Но их смех заглушен другим смехом. Соблазнитель пригласил девушек в джинсах, и они только что с большим шумом устроились рядом с моим столиком. Старожилы замолкают. Грек с нежной загорелой кожей уселся на террасе. Они осуждают, но оценивают. Партия в карты переживает из-за этого тяжелый удар. Девушка, что недавно меня толкнула, рыжая с мелко вьющейся лохматой шевелюрой.
Рояль смолк.
“Класс, бабуля беременна!” Поет Пьер Перрэ, и, как на ярмарке в Пайяде, толпа подхватывает хором куплеты и припев. Девушки поют с полным ртом. Соблазнитель разглагольствует об ошеломительной жизни на Коста Брава, где он был в прошлом году. Но они не слушают ни слова из того, что он говорит, слишком занятые своими сладостями. Я тем более не слушаю, слишком занятая тем, чтобы смотреть на то, как они лакомятся, играют ложкой и соломинкой, следя за потоком паломников.
– Ох! Отпадный тип!
– кричит вдруг самая маленькая, брюнетка с голубыми и сиреневыми тенями.
Ложкой она указывает на кого-то в толпе за моей спиной своим моментально взбудораженным подружкам.
– Отпадный!
– вторит рыжая, страстно сося свою соломинку.
Третья ограничивается тихим рычанием.
– А не прогуляться ли нам в казино Гранд Мотт?
– предлагает несчастный рыцарь-слуга.
– А? Это будет занятно!
– добавляет он с напускной веселостью.
Никто ему не отвечает. Он опускает голову. Я бы очень хотела увидеть объект их восторга. В данный момент я удовлетворяюсь тем, что слежу за его продвижением по их лицам. На соблазнителя больно смотреть. Он уставился на ботинки. С открытыми ртами, с бьющимися накладными ресницами, три девицы бьются в совершенном экстазе. Объект приближается, они на грани обморока…
Ох! Я хочу его увидеть! Я резко поворачиваюсь.
– Ну вот!
– говорит Вертер.
– Я думал, вы никогда не посмотрите в мою сторону! Я уже давно подаю вам знаки! Добрый вечер, мадам.
Скажем правду, бабуля была горда этой неожиданной развязкой.
Я спросила у Вертера, что он будет пить.
– Молоко, - ответил он посреди общего внимания.
Он был доволен. Он нашел группу студентов и стоял с ними лагерем за маяком де л`Еспигет. А потом, завтра, он поедет в Сант-Мари.
– Я встретил парня из Кристчерч* (христианская церковь),он тоже филолог. Он перевел д’Арбо на английский. Для меня это хорошая встреча.
Девушки бесстыдно слушали, изумленные, не сводя с него глаз.
– Сложно увидеть настоящий Камарг со всеми этими туристами, но я думаю, что мне это удастся. Мистраль сказал, что Камарг может сопротивляться всем варварствам и даже цивилизациям… Вкусное молоко!
– добавил он с милой улыбкой.
– Вертер!
– закричали гортанные голоса.
В центре
– Ich komme! (я иду, нем)
Он допил свой стакан молока и извинился за то, что слишком быстро откланивается.
– Вы еще не уедете, мадам, когда я вернусь послезавтра? Потому что мне необходимо рассказать вам о своей встрече с Чудовищем из Ваккаре* (самый большой пруд Камарга, зоологический заповедник. "Чудовище из Ваккаре" - сказочный персонаж, герой одноименного произведения)!
Он протянул мне широкую, как у лесоруба, ладонь и убежал к своим товарищам.
Банана-сплит растаял в посеребренных бокалах в форме тюльпанов.
Три девицы смотрели на меня с завистью, а их несчастный провожатый мрачным взором излучал счет.
Я оставила приличные чаевые и встала, рассеянно улыбаясь.
Я пересекала закоулки порта, темные улочки, притоки сверкающих набережных. Кошки-воровки дрались за рыбьи кости вокруг перевернутых мусорных баков. Сильные запахи, убывающий шум праздника…
– Завтра еще будет хорошая погода, - говорит голос в тени.
Ребенок закричал “Мама!”, и я проснулась, подскочив посреди ночи.
Кто меня звал? Кто болен? Кому страшно? Кому я нужна?
Потом ко мне вернулось сознание.
Я никому не нужна.
Я одна.
Ни души на моем попечении.
Только моя собственная…
Я заснула счастливая.
Свобода.
Дорогая свобода.
Могут ли дорожить тобой, о свобода, те, кто никогда не знал принуждения?
Если я праздную тебя сегодня с такой радостью, не потому ли это, что я вновь обрела тебя?
Я знаю, что ни один голос не будет искать меня на песке моего детства, который я никогда не хотела покидать. Никакой приказ не настигнет меня в этой теплой воде, из которой я никогда не хотела выходить. Никакой звонок не возвестит конца моей переменки.
Быстро иди сюда! Не беги! Ко мне! Мы уходим! Поторопись! Не пей так быстро! Накройся! Отвечай! Не кричи! Я с тобой говорю! Заткнись!
Эти слова возмущали меня в детстве… пришел день, и они стали моими собственными словами. Эти слова порабощают того, кто их произносит, не меньше, чем того, к кому обращены. Эти слова, которые еще кричат на этом пляже бабули, мамочки, мамаши, тетушки, тетеньки…
“Господь накажет тебя!”
Смотри-ка! Как дядю Сабина, который плохо себя вел!
Нет, ну во что я вмешиваюсь?
Я-то сегодня свободна.
Я приняла ванну с пахучей пеной. Добрый завтрак в постели, которую мне не придется убирать. Прекрасный день без похода в магазин, без кухни, без мытья посуды, без уборки, я с наслаждением качаюсь на твоих волнах!
Я зашла по пляжу очень далеко, надеясь обрести одиночество. Но дикие пляжи исчезли с берега, изгибающегося от Гро до Пор-Камарг. Придется приноровиться к этой толпе. К этим паломникам на берегах Ганга. Вдалеке белые пирамиды Гранд-Мотт, кажется, наблюдают за нами. Атлантида, поднявшаяся из вод и из времени, неясный мираж в дрожащем воздухе. Игрушечные паруса пересекают маленькую морскую ширь. Вода омывает колени медленно бредущих паломников. Это прихожая глубокого моря, где можно плавать, нырять, исчезнуть.