Муж есть муж
Шрифт:
Я слушала его и чувствовала, как мягко отплываю от берегов Фонкода по реке забвения. Я больше не удивлялась, что у меня нет угрызений совести. В конце разговора он спросил, надо кидать макароны в горячую или в холодную воду. Я закричала “В кипящую!” и добавила “ Я люблю тебя!”. Он повторил “Кипящую!”, повторил “я люблю тебя!”, и я положила трубку. Без грусти.
И вот я пансионерка.
Вечером, за ужином, ко мне относятся не как к одноразовой клиентке, как в полдень. Я чувствую себя под покровительством Люсьена. Он сердечно ведет меня к одноногому столику, и
Девочка находится на своем посту между входной дверью и олеандром, сидит на третьей ступеньке с Тинтином-алиби в руке. Но она наблюдает. Кто эта маленькая одинокая девочка, которая, кажется, никогда не ест? Я пытаюсь привлечь ее внимание приветствием, но она старательно игнорирует меня, делая вид, что читает.
– Сегодня вечером у нас есть мидии с кремом и суп из угря, - обьявляет Люсьен, протягивая мне меню. Потом он наклоняется, и шепчет: - Осторожно с мидиями, они хреновые!
– Хреновые?
– Хреновые! Да хреновастые же!
Я тупо смотрю на него, и он мягчеет:
– Вы мало бываете на людях, а? Давайте не будем сомневаться: суп, а потом жаркое со специями по Провански, как в Трепоре!
Он восхищает меня, этот мальчик! Я повторяю:
– Хреновые? Что это значит? С хреном?
– Если бы я дал вам их понюхать, вы бы больше не спрашивали!
Я смеюсь, снова встречая прекрасный сиреневый взгляд напротив меня. Фатальное существо тоже пользуется защитой Люсьена. Она имеет право на суп из угря. Постой-ка, интересно посмотреть, кому он втюхал мидий… У типа-соблазнителя их огромная тарелка. У многочисленной семьи их настоящий таз… Я подозреваю, что Люсьен хочет избавиться от части клиентуры. Маленький мальчик, показавший мне в полдень язык, строит мне страшную рожу. Меня обуревает азарт соревнования, будто мне столько же лет, сколько ему. Я пускаю три маленьких сухарика плавать в супе, как ни в чем не бывало. Я жду момента, когда никто меня не увидит… вторая рожа мальчишки… бедный малыш! дилетант! Готово, никто не обращает на меня внимания, и я возвращаю любезность несчастному наглецу. На мгновение он окаменевает. Потом разражается всхлипами и протягивает ко мне руку:
– Тетенька! тетенька!
– блеет он, стуча зубами.
Родители сперва удивлены, потом сердятся.
– «Тетенька», «тетенька»? Что “тетенька”? Что это за манера плакать на ровном месте?
На ровном месте? Скажете тоже. Я удивляюсь, что он в обморок не хлопнулся.
Девочка посылает мне благодарный взгляд. Люсьен кудахчет от хохота.
– Вы получите две порции пирожного, - говорит он мне.
– Этот грязный сосунок… Это он испортил телефон, он пописал из окна на старых англичанок. К счастью, они глухие!
Я не вижу связи?
– “Raining in the sun, my dear Susan!” ( «Грибной дождик, дорогая Сьюзен!» англ.) Но знаете, с вашим талантом вы и мартышку заставите родить!
Должна сказать, я вполне горда собой. За большим столом дело дошло до скандала. Немножко чересчур, на мой вкус. Мне хочется пойти защитить моего любителя гримас.
– Чем меньше вы будете с ними связываться, тем лучше вы будете себя чувствовать. У них все время так. Они орут. Они кричат. Они плачут. Они лупят друг друга. Вам повезло, что ваши
Нет нужды в пояснениях: это две старые Англичанки. У них оттенок кожи, как у майора, вернувшегося из Индии, редкие взбитые волосы, мужская походка, восторженная улыбка паломника, который наконец достиг своего рая. Они носят жуткие корсажи с люрексом, суперувешенные колье и шейными платками.
Правь, Британия!
Сперва они приветствуют невидимое и жуткое существо, которое прячется за стулом старой мадам Клержуа. Это ее собака. Она цвета фуксии. Потом они приветствуют саму мадам Клержуа. Потом Люсьена. Потом всех остальных. Они говорят громко. Люсьен еще громче. Должно быть порядка 70 децибелл.
– Did you enjoy with horses? (Вам понравились лошади?)
– Oh! Lovely, georgeous, marvellous! (Прелестно, великолепно, чудесно! Англ.)
Силой авторитета Люсьен налил им слабо разбавленного абсента и поставил бутылку розового на холод. Свежий воздух не единственная причина их розовых щечек. Они потягивают абсент…
– Delicious! (Вкусно! Англ.)
Завтра на рассвете они уходят в море с рыбаками.
– Wonderful holidays! (Изумительные каникулы! англ.)
Они счастливы.
Я тоже.
Wonderful holidays!
Со времен моего детства ночной ритуал в Гро не изменился.
Тот же тропизм (жажда движения в определенном направлении)овладевает каникуляром, как только он окончил десерт, будь то мороженное с меренгой, красный персик или крем-карамель.
Достичь порта, канала, набережной, куда запрещен проезд на машинах и где происходит что-то важное.
Что? Так вот именно это и надо выяснить!
И группы, пары, семьи торопятся через маленькие, плохо освещенные улочки, почти бегут. И я, одинокая, нахожу дорогу и знаю, что надо достичь разводного моста, чтобы неожиданно началась церемония. Здесь бег прекращается и каждый приспосабливается к ритму толпы. Размахивая руками, люди смотрят друг на друга, на витрины, на корабли, на террасы, где пьют, едят, курят, смеются. Стоят в очереди у разносчиков, толкаются перед «Веселой устрицей»… Редко странники идут против течения. Это ошибка, происшествие, на это косо смотрят и если вы это проделали один раз, вы не захотите повторить.
“Опиум! В Сайгонском порту…”
Скрежещущий диск привлекает меня в Восточную Лавку…
“…есть китайская джонка
таинственная лодчонка
ее имя неизвестно никому…”
Запах ладана, ракушки в промышленном количестве, загадочные травы, горящие в бронзовых вазах, мятые платья, подвешенные, как жены Синей Бороды….
“Опиум!..”
Я покупаю сверхкороткую ночную рубашку, японскую зубную щетку, несколько предметов туалета и парфюмерии и бросаю все это в сумку из рафии, пахнущую шафраном.