Музыка души
Шрифт:
Петр Ильич позвонил в колокольчик, и тут же явился услужливый Назар, до того пару раз заглядывавший узнать, не собирается ли барин обедать.
– Накрывай, – велел ему Петр Ильич и справился: – Писем не было?
Он как раз закончил четвертую картину и боялся, что придется теперь долго ждать следующей части либретто.
– А как же – были. Нести?
Петр Ильич кивнул и, пока накрывали, быстро просмотрел корреспонденцию. С радостным удивлением он обнаружил письмо от Модеста с пятой картиной. Либретто было не без недостатков, среди которых главным являлось многословие, но в целом – превосходно. Модест понимал музыкальные требования, что для либреттиста крайне важно.
Кроме
«Твой балет сделался какой-то манией, – писал Модест, – уже не говорят больше «здравствуйте!», а «видели вы «Спящую красавицу»?»
Это тем больше грело сердце, что Петр Ильич перестал и надеяться на успех балета. А вот прочие вести с родины оказались неутешительны. Кашкин писал, что премьера «Чародейки» в Москве провалилась:
«Опера, очевидно, была разучена на скорую руку, кое-как, что и сказалось на первом представлении, прошедшем, в общем, весьма неудовлетворительно. Артисты тут не виноваты: они сделали все, что могли, и некоторые из них были даже хороши. Но ансамбля за недостаточной срепетовкой не было – все шло более или менее врозь. Оркестр аккомпанировал грубо, без оттенков, медные играли все время фортиссимо и покрывали своей однообразной звучностью все и всех. Исполнительница главной партии Коровина была не здорова, и петь ей в этот вечер не следовало».
К счастью, Петр Ильич уже достаточно погрузился в сочинение новой оперы, чтобы не слишком огорчиться судьбой прежней.
Алексей сообщал о смерти жены. И хотя это событие давно ожидалось, до боли жаль было совсем молодую женщину. По тону письма было заметно, что Алеша убит горем и так хотелось утешить его, бедного…
Самое же ужасное известие поступило от Юргенсона. Антонина Ивановна вновь была у него, выдвигая нелепые претензии: то требуя увеличения пенсии, то выражая твердую уверенность, будто Петр Ильич вернется к ней и они будут счастливы. Он так расстроился, что весь день не мог ни есть, ни работать, ни читать, ни гулять. В глубине души он понимал, что болезненно преувеличивает важность дела, но не мог совладать с истеричностью своей натуры. «Это ужасная рана моя, – написал он Петру Ивановичу, – до которой, умоляю, не касайся, если это не необходимо».
На следующий день, немного успокоившись, но все еще не в состоянии работать, он пошел гулять, чтобы хоть чем-то занять себя. И надо ж было такому случиться, чтобы наткнуться на целую компанию русских, среди которых были и знакомые.
– Петр Ильич! – радостно приветствовала его старая дева Оржевская, которую он когда-то знавал в молодости. – И вы здесь – какая удача!
Он только горестно вздохнул – вот и пожил в одиночестве… Здесь же оказалась и еще одна старая знакомая – Платонова, и бывший министр Пален с семьей, которого Петр Ильич встречал в Тифлисе у Анатолия. Все они жаждали общаться с ним, «утешать» в его одиночестве. Никуда не спрячешься от людей! И, конечно же, разговор неизбежно зашел о музыке.
– А что вы сейчас пишете, Петр Ильич? – любезно поинтересовался Пален.
– Оперу «Пиковая дама» по Пушкину, – чуть ли не сквозь зубы ответил он.
– О, какая прелесть! – восхищенно воскликнула жена Палена. – Сыграйте же из нее что-нибудь!
Он решительно отказался и держался так холодно – почти грубо, – что, в конце концов, его оставили в покое.
К марту Петр Ильич закончил «Пиковую даму», довольный своей работой. Писал он оперу с самозабвением и наслаждением и до того погружался в сочинение, что порой испытывал ужас и потрясение, а в момент смерти Германа плакал.
Впервые после девяти недель напряженной работы Петр Ильич решил устроить себе выходной и отправился в галерею Уффици. Впрочем, живопись – особенно старая – оставляла его холодным. В отличие от Модеста – большого поклонника живописи и скульптуры, – он никогда не понимал, какое наслаждение видят в ней остальные. Зато он нашел в галерее соответствующее своим вкусам развлечение: портреты принцев, королей, пап и прочих исторических личностей. Страшно интересно было разглядывать лица давно умерших людей, сыгравших роль в истории – значительную или не очень. Петр Ильич даже нашел портрет московского посла Ивана Чемоданова и удивительно сохранившийся портрет Екатерины Первой. История всегда привлекала его, а особенно люди, которые ее творили. В Уффици он провел два часа, забыв про время.
***
Рим сильно изменился за те восемь лет, что Петр Ильич не был здесь. Иные улицы стали неузнаваемы: из узких и грязных сделались роскошными. Конечно, это перемены к лучшему, и все же жаль было прежнего тихого и скромного Рима.
Приятно было вновь увидеть город, который Петр Ильич когда-то так любил и где мечтал до конца дней жить зимой. Радостное чувство охватило душу, когда он вышел на улицу и понюхал знакомый римский воздух, увидел знакомые места. Цветущие абрикосовые деревья ужасно напомнили Тифлис. И зачем он только поехал во Флоренцию, а не поселился сразу в Риме, испортив себе пребывание в Италии? Тем более что работать здесь можно было точно так же – никто не мешал.
Однако и тут блаженство длилось недолго: жившие в Риме русские каким-то образом узнали о нем, начались бесконечные приглашения. Петр Ильич все отклонял, но прежнее удовольствие пропало. Впрочем, он давно стремился вернуться на родину. Да и в Петербург его звали – на свадьбу племянницы Натальи. Закончив в апреле первую половину оркестровки «Пиковой дамы», он покинул Рим.
***
На вокзале Петра Ильича встретили Модест с Тасей. Она не казалась сияющей счастьем, какими бывают молодые влюбленные невесты, а скорее спокойной и безмятежной. На вопрос любит ли она своего жениха, Тася пожала плечами:
– Коля всегда был для меня дорогим другом, но я знаю, что никогда не заменю ему Веру, да и не стремлюсь к этому. Просто детям нужна мать, а я не могу продолжать жить с ними – люди косо смотрят. Мы посоветовались и решили, что брак будет для нас наилучшим выходом.
Петр Ильич удивленно и с растущим уважением посмотрел на племянницу. Ведь она всегда была ветреной и легкомысленной девочкой! Откуда же вдруг взялись такая рассудительность и преданность маленьким племянникам?
Свадьба прошла тихо – в семейном кругу. А несколько дней спустя в том же составе – за исключением уехавших в горы ради здоровья Рины молодоженов – отпраздновали пятидесятилетие Петра Ильича. Страшно подумать – полвека прошло! Как быстро летело время – казалось, ни за что не успеть выполнить все планы.