Музыка души
Шрифт:
И снова Петербург, где Петра Ильича давно ждали в связи с постановкой «Пиковой дамы». До сих пор продолжались споры, кому исполнять роль Лизы. Всеволожский стоял за Мравину, однако Фигнер требовал, чтобы пела жена.
– Понимаете, Иван Александрович, – сказал Петр Ильич на совещании по этому поводу, – какую бы мы не предпочли, одна из них будет сердиться и плакать, что меня ужасно огорчает. Мравина столь же желательна, как и мадам Фигнер. И даже есть сцены, где она будет смотреться гораздо лучше. Но успех оперы всецело зиждется на исполнении партии Германа. И потому мы должны сделать все, чтобы помочь Фигнеру блестяще создать партию. Если он говорит, что ему
Всеволожский согласился с его доводами и уступил.
Репетиции шли хорошо – и музыкантами, и актерами, и постановкой Петр Ильич остался доволен. Настроение было прекрасным, несмотря на утомительный ряд приглашений и домашних празднеств в его честь.
Пятого декабря состоялась генеральная репетиция «Пиковой дамы» в присутствии государя.
Все было готово, спектакль должен был начаться, в ложе сидел император с семьей, но… не явился исполнитель главной роли. Петр Ильич, бледный, с взвинченными нервами, ходил взад вперед по сцене за закрытым занавесом. Казалось, вот-вот произойдет катастрофа: выведенный из терпения император покинет театр. И тогда конец «Пиковой даме».
– Где Фигнер?! – метал громы и молнии Всеволожский.
Вдруг влетел запыхавшийся портной-одевальщик и начал что-то шептать ему.
– Так чего вы стоите столбом! – рявкнул Иван Александрович. – Бегите быстрее! – и когда портной исчез с его глаз, пробормотал: – Чтоб я еще когда-нибудь позволил ему переодеваться на квартире…
Петр Ильич хотел спросить, что же такое случилось, но Всеволожский уже ушел в зрительный зал – извиняться перед государем.
Время шло, тянулось, ползло, а Фигнер все не появлялся. Совершенно убитый Петр Ильич сквозь щель занавеса посмотрел в зрительный зал – не ушел ли еще император. Тот сидел в шестом ряду и с любопытством наблюдал за тем, как кто-нибудь из чиновников попеременно подходит к Всеволожскому с донесением, что Фигнера все нет. Направник стоял у пюпитра спиной к сцене, изредка косясь в кулису: не покажется ли добрым вестником режиссер Морозов?
– Наконец, в чем же задержка? – спросил государь, окончательно потеряв терпение.
Всеволожский, сидевший за его креслом, наклонился и громко ответил:
– У Фигнера штаны лопнули, ваше величество!
Так вот в чем дело! Петр Ильич в отчаянии хлопнул себя по лбу. Ох, уж эти актеры и их капризы! Ну почему нельзя переодеваться в театре, а обязательно на своей квартире? Здесь давно бы уже исправили неприятность.
Государь воспринял новость совсем не так, как ожидали – он весело расхохотался на всю залу.
– Что ж, бывает, – снисходительно заметил он, отсмеявшись.
После чего терпеливо стал ждать появления Фигнера, не выражая неудовольствия. Все дружно вздохнули с облегчением.
Когда Николай Николаевич явился, ему не стали высказывать никаких упреков, дабы не волновать перед представлением. И генеральная репетиция, наконец, началась.
В сцене на гауптвахте, при чудном исполнении хора «Молитву пролию ко Господу» в момент появления призрака графини Фигнер, изображая ужас Германа, нечаянно скинул со стола подсвечник с горящей свечой. Подсвечник покатился по полу и, как нарочно, остановился под краем занавеса заднего плана. Свеча продолжала гореть, и, конечно, внимание публики, привлеченное звуком падения подсвечника, сосредоточилось на пламени и на начавшей дымиться завесе. К счастью, учитель сцены Палечек вовремя отреагировал: просунув руку под занавесом, он убрал подсвечник.
В
Когда же после бурных аплодисментов, криков «браво» и одобрительных слов государя, театр опустел, начался разбор полетов. Всеволожский был взбешен и настаивал на применении к Фигнеру самой тяжелой меры взыскания: увольнения со службы. Ему возразил Погожев:
– Я понимаю ваш гнев, Иван Александрович, и согласен, что Николая Николаевича следует наказать, но не увольнять же! Мы потеряем талантливого певца, любимца публики, делающего большие сборы. Такая потеря может неприятно отразиться и на интересах самой Дирекции, и на представителях администрации.
Петр Ильич горячо поддержал его:
– В самом деле – Николай Николаевич ведь не нарочно это сделал. Напротив, хотел как лучше. Нельзя же столь сурово наказывать его за несчастную случайность. Добро бы еще это повлекло за собой неприятные последствия, но государь проявил добродушие и снисхождение. И лично я не хочу терять такого исполнителя, уже принесшего моей опере успех.
Всеволожский – в сущности, человек добрейшей души – скоро остыл и согласился с их доводами, переменив гнев на милость. Взыскание ограничилось служебным выговором.
Ни одна опера Петра Ильича на первом представлении не была исполнена так прекрасно, как «Пиковая дама». Каждый певец блеснул выдающейся стороной своего дарования. Ни разу, ни в чем не было места сожалению, что партия не в лучших руках. Направник в управлении оперой, Фигнер в роли Германа превзошли себя. Декорации и костюмы, верные до мелочей эпохе, изящные, роскошные в картине бала, поражающие богатством фантазии, были на высоте музыкального исполнения.
Успех, заметный с первой же картины, дальше только увеличивался. Много вызывали автора и исполнителей. И лишь пресса по обыкновению выразила недовольство. Одни говорили, что «в деле инструментовки он вдохновенный поэт, что же касается до самой музыки, то Чайковский во многом повторяет самого себя, не брезгуя воспоминаниями о других композиторах». Другие находили, что «новая опера явилась наиболее слабым произведением из всего, до сих пор написанного Чайковским в этой области». Третьи, кое-что поругивая, приходили к выводу, что частности берут верх над главным, эффекты – над сюжетом и «внешний блеск – над внутренним содержанием».
Петра Ильича эти статьи ни капли не задели: видно, не судьба ему завоевать признание петербургской прессы.
Накануне отъезда Дирекция театров заказала ему одноактную оперу и двухактный балет для следующего сезона. Он согласился, но тут же охватили сомнения: разумно ли браться за это предложение, когда последнее его сочинение секстет «Воспоминание о Флоренции» вызвало такое разочарование? Правда, первые две части друзьям понравились, но вот остальное… Петр Ильич тогда сильно расстроился, решил их переделать. Однако в голове была полная пустота и желания работать ни малейшего. Тем не менее он предложил Модесту взяться за либретто для оперы на сюжет драмы Герца «Дочь короля Рене» – и сразу же уехал в Киев, где тоже ставили «Пиковую даму».