Музыкальный Дом
Шрифт:
Она удивленно на него уставилась, открыв рот и потеряв дар речи.
— Уилл!
— Спасибо, что провела со мной этот день и разделила ужин.
— Уилл, не глупи.
— Я вызову тебе такси, а завтра, пожалуйста, не приезжай. Я отдам записи через агента Катц.
— Уилл, твою мать!
Они вместе встали из-за стола, и, прежде чем он успел достать телефон, Эбигейл решительно обошла стол и прижалась к нему в крепком объятии. На него мгновенно обрушилась целая буря из леденящего душу страха, отчаяния и чего-то настолько огромного, что ему на секунду стало нечем дышать. Мимолетная похоть от
После отца он ни разу не чувствовал хотя бы крупицы любви, а сейчас, казалось, он близок к остановке сердца: ее любовь снесла его, как пятиметровая волна от океанического тайфуна. Он втянул ртом воздух, задыхаясь.
Его заполнили мечты о том, что она больше не одна. Радость от дружеского взгляда, застенчивые фантазии об отцовской нежности, боль, много боли и одиночества. Она хотела выехать с Уиллом за город и провести время на природе. Познакомить его с мамой и показать фотографии отца. Привести его на могилу. Быть ему другом и помогать во всем. Эбигейл не отдавала себе отчет, но Уилл знал — она приняла его. В тот миг, когда он заступился за нее, а его рот обагрился чужой кровью, он стал частью стаи. Частью тепла, искренности и семейных уз. Даже если он убьет, даже если его мысли будут темнее самой темной ночи, она будет в этой комнате вместе с ним.
Она не была слабой, она просто потеряла вожака, с которым охотилась. Ее сила и решительность звенели как клинок. Она собиралась отстаивать его — сломанного, отвергнутого — перед всем миром. Она думала о том, что если завтра приедет, и он не пустит ее на порог, то она выломает дверь. Она была больна, одинока и вымотана. Она годами притворялась нормальной, а теперь рассыпалась у него в руках от усталости. Оглушенный эмоциями, Уилл обнял ее в ответ: одной рукой за плечи, а другой ласково погладил по голове, боясь спугнуть.
На улице уже стемнело, зажглись фонари и поднялся холодный ветер, когда он посадил Эбигейл на такси и вернулся в дом. Голова слегка кружилась, но не из-за вина. У него было ощущение, что крепость вокруг его разума только что пережила сильное землетрясение: осыпались целые башни, местами выпали кирпичи и пошли серьезные трещины в крепких стенах. Уилл только не знал, была ли это действительно крепость или добровольная тюрьма, в которую он посадил себя сам.
Он убрал посуду со стола и опустил в раковину, где стоял высокий смеситель с выдвижной, очень удобной душевой лейкой. Уилл помыл тарелки за пару минут. Одного ножа не хватало, и он вернулся в столовую — наверное, тот упал на пол, когда Эбигейл резко встала из-за стола последний раз и, стоило ему коснуться серебряной ручки, как все изменилось.
Словно из черно-белого кино он попал в цветную картинку: уютно потрескивал камин, а дверь в сад была закрыта, чтобы не выпускать тепло из комнаты. Свет свечей не отражался в стекле из-за опущенных до половины тканевых штор. Пока они висели рулонами, он их даже не заметил. Чудесно пахло миртом от искусно окрашенной перегородки между кухней и столовой: зеленые крошечные листики располагались в незаметных углублениях строгими линиями. К освежающему запаху примешивался стойкий аромат мяса, кружащий голову.
Уилл жадно потянул носом воздух. Даже рыбу сегодня он готовил скорее как робот, запрограммированный
На столе вместо их с Эбигейл скромной трапезы красовалось плоское блюдо с фруктами, цветами и перьями в какой-то фантасмагорической композиции: птичьи черепа перемежались с зеленью и ягодами бузины и можжевельника. Стол сервировали на две персоны по всем правилам, но одна тарелка осталась девственно чистой. О том, что ужин вообще состоялся, говорил полупустой графин с красным вином и его багровый след на дне одного из бокалов.
Уилл обернулся и вдруг оказался в шаге от Ганнибала Лектера. Его сердце пропустило удар. К его ужасу, тот безошибочно смотрел на него в упор. Уилл сделал шаг в сторону, и доктор проследил за его движением и вежливо улыбнулся.
Не может быть. В комнате же больше никого нет.
— Могу я вам помочь? — вежливо спросил Лектер.
— Что?
— Я спросил, могу ли я вам помочь.
— Вы меня видите?
— Да.
— И слышите?!
— Более чем.
На секунду Уилл потерял дар речи.
— Но как?
Он протянул руку и она прошла сквозь грудь Лектера, словно доктор был голограммой из научно-фантастического фильма.
— Полагаю, так же, как вы видите меня, — осторожно произнес Ганнибал, приподняв двумя пальцами нож, полного близнеца того, который Уилл держал в руке. — Недавно я заметил ваше присутствие в доме, думаю, что это связано с консультированием ФБР, но не был до конца уверен. Ганнибал Лектер, доктор медицины.
Уилл молча сделал шаг назад. Затем еще, пока между ними не оказалось достаточно места, и желание немедленно сбежать из дома поутихло. Вот теперь он знал, что чувствовала Алиса, первый раз заговорив с кроликом.
— Уилл Грэм.
— Очень приятно, мистер Грэм. Руку, к сожалению, я вам пожать не в силах. Раз уж мы оба живем под одной крышей, могу я внести предложение? Обращаться к вам по фамилии мне кажется немного неуместным, так что, может быть, Уильям?
— Уилл. Я предпочитаю по имени, — он облизнул пересохшие губы. — Ничего не понимаю. Я окончательно сошел с ума?
— Очень в этом сомневаюсь. Я бы даже сказал, что для обстоятельств нашей встречи, вы удивительно здраво мыслите. Поверьте, я психиатр, я знаю, о чем говорю. — Лектер склонил голову с явным любопытством. — Уилл, не хотелось бы вас обидеть, но не вы думали о том, что кроме вас существуют еще люди с похожими способностями?
— Вы видите будущее?
— Я предпочитаю «вариативное развитие событий».
— И какие у нас варианты?
Ничего не ответив, Лектер улыбнулся, напомнив одну из каменных статуй средневековья. В ушах появился знакомый шелест песка, и голова Уилла стала раскалываться от двойного зрения.
— Никогда не видел Реймского ангела, почему я подумал о нем?
— Я видел. Когда жил во Франции. Скромно стоит на самом высоком постаменте Реймского Собора в углу среди святых и апостолов. Единственная в своем роде статуя с улыбающимся ангелом. Уникальная, — с последним словом улыбка Лектера стала шире. — Могу я поинтересоваться, вы считываете мои знания непроизвольно или намеренно?