На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Лена открыла сумочку, нашла кенкарту и билет, который только что купила на станции, и протянула полицейскому, надеясь, что он не будет просить ее показать багаж. Иначе она тут же попадет под подозрение и ее арестуют. Но шупо не стал этого делать. Он просмотрел документы внимательно и покрутил в руках, хмуря лоб. Причина его недовольства была озвучена тут же — ему не понравилось, что Лена переменила прическу после того, как была сделана карточка на документы. И что у нее накрашены губой яркой помадой.
— Немецкая девушка прекрасна своей природной красотой. Ей не нужны всякие штучки. Раньше фройлян была гораздо красивее, — произнес он, недовольно поджимая губы.
К счастью Лены, показался поезд, и пассажиры засуетились на перроне, хватая чемоданы, узлы и саквояжи, подзывая к себе детей. В голове совсем не отложилось, как она доехала до нужной станции. Лена настолько погрузилась в себя, стараясь не замечать вокруг себя солдат и офицеров в форме вермахта, направляющихся домой в отпуск из стран Европы,
Впрочем, эта улыбка быстро погасла, едва Лена заметила состав на соседних путях и военнопленных, грузивших уголь в открытые вагоны. Свои, родные! Она шла по перрону, жадно вслушиваясь в русскую речь, что изредка раздавалась на станции. И старалась не вздрагивать при резких выкриках, которыми охранники подгоняли работы, не обращать внимания на лай собак, рвущихся с поводков.
Ноги налились свинцом. Каждый шаг давался с огромным трудом. Особенно когда за спиной заработал хлыст, рассекая воздух со знакомым свистом. Вспомнился Саша Комаров и его большие карие глаза за стеклами очков. И его неожиданная смерть в лагере от заразы, которая в те дни убила немалую часть военнопленных. Внутри все больше и больше разгоралось желание хотя бы что-то сделать. Например, броситься на одного из охранников, выхватить у него оружие и убить хотя бы одного из нацистов, давая шанс своим бежать. Но рассудок возражал резонно, что это совершенно безрассудно, что она так ничем не поможет военнопленным, и что если бы это было разумно, то давно кто-нибудь из пленных бросился бы на охранника. И что даже если удастся убежать, то они находятся в сердце Саксонии. Уйти при том шуме, который случился бы при этом, было абсолютно нереально. Она бы только погубила их всех своим глупым поступком.
Но одно Лена знала твердо, когда удалялась на негнущихся ногах прочь от станции. Она найдет способ, как помочь им. Неважно, чего ей это будет стоить, но она поможет им выжить и, возможно, бежать из плена, как это удалось ей самой. Она непременно разыщет решение.
Сейчас Лена вдруг остро поняла, что жила словно за искусно расписанной ширмой последние месяцы. Красивая природа Тюрингии с ровными и аккуратными «пряничными» домиками как искусная декорация скрыла от нее ужасы войны. А любовь к Рихарду сделала на время слепой и глухой, заставила потерять память и умолкнуть совесть. Любовь заставила на время забыть и забыться, растворившись в своем запретном счастье. И вот сейчас ее словно с размаху бросили снова в ту ненавистную жизнь, где нацисты использовали русских как рабочую силу, относясь при этом хуже, чем к скоту. Где шла война, казавшаяся уже бесконечной. Где она сама была виновата за то, что позволила многому случиться в своей жизни.
Ненависть и желание сделать хоть что-нибудь только разгорались жарче, пока Лена шла по улицам Фрайталя, небольшого немецкого городка, где то и дело раздавался смех детей, хлопанье на ветру чистого белья или ярко-красных полотнищ с ненавистным знаком или звонок велосипеда очередного спешащего по делам немца. Это там, в портовых и промышленных городах уже дымились руины после зажигательных бомб союзников, это в Берлине уже начинали страдать от налетов английских бомбардировщиков. Здесь же, в Саксонии, было тихо и спокойно в последний день августа 1943 года. Словно и не было войны.
До Егерштрассе, где находился дом Гизбрехтов, Лена добралась без приключений. Кристль была права, в небольшом Фрайтале жизнь каждого была на виду. Даже на тихой улочке на окраине, она все равно попала под перекрестье взглядов жителей соседних домов. Кто-то копался в огородах, ставших популярными в последний год, когда сократилось продовольственное обеспечение, кто-то развешивал свежевыстиранное белье, кто-то прогуливался с ребенком. Теперь Лена понимала, почему из всех нарядов в тех чемоданах Кристль выбрала один из самых ярких — чтобы приезд их мнимой родственницы не остался незамеченным.
Лена до этого не видела дом немцев, который на годы вперед становился и ее домом. Поэтому с любопытством огляделась на месте. Это была небольшая двухэтажная постройка со светлыми оштукатуренными стенами под темно-коричневой крышей. Дом Гизбрехтов стоял почти в самом конце улицы. За дровяным сараем и садом позади дома, огороженным низким каменным забором, почти сразу же начинался лес, поднимающийся над городом к высоким холмам вдали. Неудивительно, что именно это место стало «чистым домом» — местом, где сбежавшие от немецких хозяев или из лагерей поляки могли найти временное убежище. Как сказали ей сами Гизбрехты, это случилось лишь дважды с момента, как в Германии появились цивильарбайтеры, и с ними связался поляк, старый знакомец по Данцигу, откуда оба супруги были родом.
Когда-то Людвиг и Кристль жили в соседних домах — стена к стене на узкой улочке Данцига, выросли на глазах друг у друга. Людо с самого детства мечтал стать доктором и упорно трудился в порту с тринадцати лет, чтобы заработать достаточно денег и пройти
116
После Первой мировой войны Данциг по Версальскому мирному договору (1919) вместе со своими предместьями, а также с близлежащими 252 деревнями и 62 хуторами был выведен из состава Германии, но не включен в состав Польши, как она требовала, а получил статус вольного города. Тем не менее Польша получила особые права (контроль железных дорог, за ведением иностранных дел города, за водными путями и т. п.) и неоднократно пыталась расширить свое влияние.
— Мы были в ужасе, когда узнали об условиях этого проклятого мира! — с горечью рассказывала Кристль, пока молчаливый Людо курил трубку, сосредоточенно глядя на табачный дым, словно этот рассказ его не касался. — В один миг мы потеряли все — свое прошлое, свою страну, свое гражданство… Хорошо хоть нам позволили сохранить свои вольности и язык, но мы все понимали, что рано или поздно поляки заберут то, на что нацелились — наш город, наш Данциг! Немцам становилось все труднее в городе, после того как он перешел под поляков [117] . Сначала вытеснили немцев из хуторов под городом — скрытно, под темнотой ночи, силой и огнем. Потом принялись за город. Нашим мальчикам пришлось сменить несколько школ, потому что поляки стремились закрыть как можно больше немецких школ под разными предлогами и открыть свои, польские. Потом принялись за почтамты, чтобы контролировать связь города с Германией. Немцы потеряли гордость города — наш порт — когда отказались разгружать оружие из Британии для поляков (против твоей страны, деточка, кстати!). Поляки просто построили порт по соседству и стали перехватывать все контракты. А потом и вовсе установили в городе гарнизон своей армии и построили военный склад. Мы все понимали, что рано или поздно Польша захватит город полностью, и что Лига Наций ей вовсе не указ [118] . Поэтому, как только Польша разместила гарнизон в городе, мы решили уехать в Германию. В настоящую Германию.
117
Данциг стремился отстоять свою автономию изо всех сил согласно договору, поэтому часто неприязнь между населением города и польскими властями зашкаливала. Из-за притеснений немецкого языка и расширения влияния Польши в городе (были построены отдельные польские почты и оснащенный артиллерией таможенный терминал с гарнизоном) усиливалось протестное движение. После заключения пакта о ненападении с Германией спустя несколько лет министерство обороны Польши разработало план захвата вольного города под предлогом беспорядков, в ходе которых на помощь немногочисленным польским жителям Данцига должны были прийти на помощь вооруженные «таможенники» и «почтальоны» аналогично тому, как в 1920 г. были захвачены Вильно и центральная часть Литвы. Но ввести этот план в действие Польша не успела. В 1939 г. Германия потребовала от Польши возвратить город, а также предоставить Германии пути в обход Данцигского коридора для связи с Восточной Пруссией. Отказ Польши стал формальным поводом к началу Второй мировой войны.
118
До июня 1933 г. комиссар Лиги Наций рассмотрел 66 споров между Данцигом и Польшей, после чего летом 1933 г. стороны договорились обращаться со своими претензиями в международный суд.
Гизбрехтам пришлось продать все свое имущество, когда они покинули Данциг в 1927 году, так рассказывала без особых эмоций Кристль, за давностью времени явно смирившаяся с потерями. За бесценок. Дом и почти все нажитое имущество, ведь железнодорожные перевозки тоже контролировала Польша, выставившая неподъемные расценки на грузовые перевозки для эмигрантов из города. Одинокие, без знакомых и родственников, со старыми родителями Людо и подростками-сыновьями на руках, Гизбрехты сначала поехали в Берлин, но тот в то время бурлил выступлениями различных партий на фоне экономического кризиса в стране. Поэтому жить в столице они не захотели, и через жребий выбрали Дрезден, где Людо обещали работу плотником. Но поработать рубанком ему пришлось совсем недолго — судьба, к огромному счастью Гизбрехтов, свела их с Шоломоном Мардерблатом.