На развалинах мира

Вольный Владимир Александрович

На том, что должно было именоваться небом, сейчас стало натягивать все более темнеющую тучу. Очень быстро сверху стал накрапывать тягучей смесью, оставляющей на лице и ладонях влажные и маслянистые следы, дождь. Я поискал глазами укрытие. Будь это обычный дождь – он не представлял бы особой опасности. Но за эти дни я привык не доверять тому, что постоянно валилось с неба. В этих каплях могло оказаться все, что угодно. Оставив кошку там, где она лежала, я перешел под навес из плит. Мне не из чего было развести костер, да и нечем. Спички, найденные в подземелье давно уже закончились, а найти их наверху оказалось почти так же сложно, как и в метро. Греться приходилось собственным теплом. Будь сейчас настоящие морозы – холод покончил бы со мной быстрее голода. Но их не было. А ветер, пронизывающий и стылый, не мог достать меня в ямах и щелях, где я укрывался.

Что-то произошло, что

заставило меня поднять голову и отвлечься от своих мыслей. Трупик кошки двигался… Я широко раскрыл глаза и в следующую секунду подскочил, не веря тому, что вижу. Тушка дернулась пару раз, и, словно ушла под землю, а среди камней я заметил мелькнувший толстый хвост землистого оттенка… Я сглотнул – каких же размеров должна была быть эта тварь, что с такой легкостью унесла тушку? И, если это крыса – в чем я не сомневался – то она должна быть как минимум вчетверо, а то и более, крупнее убитой мной кошки! Вот в чем была разгадка того, что трупы людей, лежащие на поверхности, столь часто попадались мне истерзанные так, что это не могло быть результатом бешенства стихии… Я насторожился. Крыса таких размеров – это опасно и для меня самого. Крыса ли? Одна ли? До сих пор я без особой опаски бродил везде, сторонясь только неприятных сюрпризов, вроде скрытых ям и горячих фонтанов. Похоже, что к ним присоединился еще один враг – не менее опасный. Ведь стая таких созданий сможет разорвать меня быстрее, чем я успею удрать.

Оружие! Вот что мне нужно! Отбросив несколько не совсем подходящих для этого предметов, я остановился на железной трубе, найденной на ближайшем холме, в вывороченной наизнанку, земле. Длина ее была около полутора метров, а ширина в обхвате – чуть меньше, чем черенок у лопаты. Пользоваться ею было достаточно удобно. Мне захотелось придать ей еще более грозную форму, и я расплющил один конец большим валуном, отчего он стал напоминать обломанное копье. Мне нечем было его отпилить, чтобы придать ему вид острия, но и это я посчитал достаточным. По крайней мере, после того, как я взмахнул им над головой и услышал резкий свист рассекаемого воздуха, уверенности сразу прибавилось… Вряд ли оно помогло при встрече с волком, или того хуже – медведем, но уж для крыс оно годилось вполне. Но настоящих хищников я не опасался. Зоопарк в городе хоть и был, но его обитатели вряд ли сумели уцелеть, как и все, что находилось рядом. Хотя, кто знает… Им, с их звериным чутьем и привычками, выжить было бы проще, чем людям.

Вскоре мне повезло найти сгоревший ларек – его содержимое было почти полностью уничтожено, но среди грязи и пепла я откопал несколько заветных буханок, которые добавились к уже имеющимся у меня батонам. Вернее – одному, так как второй я съел в первый же вечер. Это не решало проблемы, но отодвигало ее на неопределенный срок. И я понимал, что решать ее надо быстро – находить, что-либо, с каждым днем становилось все труднее и труднее. Какой придурок придумал, что есть на ночь вредно? Найденная мной сумка теперь болталась у меня на плечах, и я стремился наполнить ее всем, что годилось в пищу. Уснуть, не прожевав чего-нибудь на ночь, было очень и очень непросто…

Показалось, что второй по значимости, находкой, стал мобильный телефон. Мне представлялось, что по нему я свяжусь с остальным миром, и тогда все изменится. Но едва мое желание осуществилось – я в сердцах закинул его подальше. Какая связь? До меня вдруг дошло, что если разрушен сам город, то и все, поддерживающие его коммуникации, тоже не станут работать. И вообще, в этом, полу-реальном мире, была только одна, допустимая связь – с самим собой.

Хоть я и стал во многом похож на зомби, но все же, фиксировал все, что находилось вокруг меня. Больше всего меня поразило отсутствие ночи. Ее просто не было – я это понял, когда прошагал по руинам не менее двадцати часов кряду, и не увидел каких либо заметных изменений в освещении. Становилось лишь самую малость темнее, и все. С небом было что-то неладное. И, даже, скорее с тем, что теперь там было вместо него. Сколько я не вглядывался наверх – там уже не было того, привычного оттенка синевы. Да не только – синевы.

Собственно, неба не было. Наверху что-то жило своей собственной жизнью. Это облака, или тучи, очень густые, плотные, мрачно сгрудившиеся над останками города. Тучи находились не там, где они должны были быть. Очень низко – сто, двести метров. Когда изредка попадались уцелевшие здания – я не мог увидеть их крыш, они пропадали в этой черноте… Какая-то взвесь из сырости и грязи висела прямо над головой. Казалось, протяни руку, и до нее можно дотронуться. Небо очень походило на громадную медузу, сбросившую свои щупальца вниз и теперь касающуюся ими земли. Дождь не

дождь, снег не снег – время от времени начинала падать хлопьевидная слизь, и тогда я сразу старался спрятаться под ближайшим укрытием. Всеми поджилками я чувствовал в этих хлопьях, что-то такое, чего следовало опасаться. А когда заметил, как под ними начинает расползаться чье-то мертвое тело, убедился в том, что мои подозрения не так уж и необоснованны.

К тому же – еще ничего не кончилось. Время от времени земля опять начинала вздрагивать. Правда, это происходило не так сильно, как в Тот день. Прорывались, словно лопнувшие гнойники, фонтанчики, то жидкой грязи, то газа, вырывающегося из глубин. Почти всегда он начинал взрываться и обрушивать все, что находилось возле них. На моих глазах после толчка, сбившего меня с ног, в раскрывшуюся трещину улетел покореженный остов автобуса… Через весь город протянулся длинный каньон, и однажды, я стал свидетелем, как в него сползло здание, каким-то чудом, выдержавшее ранее натиск огня и землетрясения. Устоять на самом краю провала оно уже не смогло. Обходить трещину я не пытался – другой ее край казался еще более зловещим, чем та местность, где я находился.

Сказать, что был постоянный день, тоже было нельзя. Более всего это походило на сумерки. Видимость ограничивалась расстоянием в пару километров – не больше. Если даже – не меньше. Далее все начинало сливаться в темную, прорезаемую частыми молниями, массу. Город представлял собой сплошное месиво. Все уничтожено, сметено с лица земли. Впечатление такое, словно по нему прошлась неведомая, безжалостная сила. Груды всего, что раньше составляло единое целое, а теперь стало только обрывками и обломками, завалами и холмами. Сама земля деформировалась и превратилась в горы и холмы, впадины и ямы, по которым совершенно невозможно было представить, что же тут находилось раньше. Там, где я предполагал увидеть озеро, сооруженное в городском парке – чуть ли не сопка, усеянная крошевом из деревьев, камней, и обломков зданий. А широкий проспект превратился в нечто вовсе непроходимое. Будто дорогу сначала вывернули наизнанку, а потом, с силой, швырнули обратно. К тому же – пепел и грязь, которые все сильнее и сильнее устилали все вокруг и грозили покрыть город целиком. Все переменилось: впечатление такое, что прошедшая под городом гигантская рябь, оставила после себя множество более мелких, застывших, превративших мои блуждания в почти беспрерывную череду спусков и подъемов. Что и говорить, что ходить среди руин было очень трудно… Множество провалов, откуда часто, с короткими интервалами вырывался черный и едкий дым. Множество гейзеров, из которых выстреливала то обжигающе горячая, то, наоборот, чуть ли не ледяная вода. Видимо там, под землей, происходило что-то такое, что в корне поменяло все, на чем город отстраивался и рос раньше. Я не знал, чем это объяснить, да и не думал об этом – иные заботы волновали меня гораздо больше каких-то глобальных вещей. В частности – еда.

Я долго стоял на оползшем берегу реки. Она опоясывала почти весь город, а теперь исчезла, оставив после себя обнаженное дно. То тут, то там, виднелись перевернутые или исковерканные суда. Некоторые лежали на боку, некоторые сломались пополам. Тут были и катера, и баржи, а посередине я увидел большой теплоход. В нем, словно в мишени, торчали воткнутые со страшной силой столбы, украшающие собой раньше речной бульвар. Видимо, ураган подхватил их и обрушил прямо на судно, превратив его в жуткое подобие стального ежа. Поверхность дна, вся усеянная всевозможным мусором, только-только начала подсыхать. Скорее всего, из-за того тепла, которое подогревало весь город изнутри. Во множестве мест еще остались лужи и затоны – дно не было однородным, и вода осталась там, где естественные впадины были глубже основного рельефа. Вглядевшись, я различил темнеющие конструкции моста – он рухнул вниз и теперь лежал на дне несколькими неравномерными частями.

Хоть я и старался лишний раз не обращать на трупы внимание, но не заметить одной характерной особенности не мог. Почти у всех, которые уцелели настолько, что их можно было рассмотреть, отсутствовали глаза. Они были выжжены, словно к ним прикасались раскаленным прутом. Я вспомнил о том, каким нестерпимым блеском резало мне глаза в самом начале катастрофы, и отнес это явление на его счет – хотя, может быть, я был и не прав. Глаза не просто были сожжены – в черепах мертвых я видел пустоты, как если бы они выгорали изнутри полностью. И… до сих пор я не встретил ни одного уцелевшего человека – только трупы. Их было так много, что я стал к этому привыкать. Это цинично, безнравственно – но как можно было, по-иному, относится к тому, что изменить никто не в силах? Я знал, что не имею права смотреть на все, так спокойно… и смотрел.