На развалинах мира
Шрифт:
– Незаменимых нет… Бабы, в поселке, тоже умеют за ранеными ухаживать.
– А лечить? И о каких женщинах, ты говоришь? О тех, кого твои отморозки изнасиловали неоднократно? Которые вас ненавидят всей своей душой? Ты что, всерьез считаешь, что они свыклись со всем? Я не удивлюсь, если они когда ни будь, передушат твоих раненых голыми руками.
– Я жалеть не стану, ты правильно заметил.
– А я добавлю к ним еще десяток. Мы только начинаем, Сыч, и не успокоимся, пока не вышвырнем тебя из долины вон!
– Почему мы не можем жить спокойно? – он зло пнул ногой камень Почему? Что, лично тебе, я сделал? Никто не трогал твой сраный форт, ни лапал твоих баб, даже не пытался – я всех останавливал, хотя предложения были… Живи в своей части, а я буду
– А как ты представляешь себе эту жизнь?
Он умолк. Бандит опустил голову. Я заметил, как в его глазах мелькнула какая-то, мрачная решимость, и положил руку на рукоять меча.
– Не нужно, Сыч. Одно лишнее движение, и тебя изрешетят стрелами. Я не верю уголовникам, вы сами научили. Не верь, не бойся, не проси – так, кажется? Поэтому, ты на самом деле, попал в засаду. Так что не советую дергаться…
– Ученый…- он еще более помрачнел и сквозь зубы бросил:
– Ну? И куда же нам податься? Обратно, в шахту? В каменоломни? Ты что же думаешь, если я это братве передам, то она послушается и побежит туда на задних лапках? Да меня самого издырявят перышками! Нет, такой исход нас не устраивает. Хочешь, чтобы я это передал – тогда война. До конца!
– Ты бы мог жить иначе. Не устанавливая свои, зоновские порядки и понятия. Теперь – поздно. Вас ненавидят все – за мордобой, за насилие и убийства!
– Так ведь еще и боятся! – он хищно ухмыльнулся Помнишь об этом? Бояться, тля! Ты встал у нас на дороге, ну и что? Убили три десятка всякого отребья – плевать! Осталось еще достаточно, чтобы с тебя живьем шкуру содрать!
– Уймись.. я холодно бросил на него брезгливый взгляд Уймись, Сыч. Неужели ты еще не понял? Таких, как мои воины, пустым трепом не запугать. И вообще – не запугать. Ничем. Мы такое видели, пока ты там, в шахте околачивался, в жутком сне не привидится. И что нам после этого твои жалкие синяки? А серый цвет – он природе даже милее… Что ты видел в своей жизни? Что? Зону? Лагеря? Жил как волк и других заставлял? А я и все мы – хотим жить, как люди. Не опасаясь того, что придет какая-то мразь и надругается над твоей свободой, над твоими родными, над твоей землей. И, ради этого, я готов воевать с тобой, хоть всю жизнь! Мало нас – да мало. Но, на каждого приходится по трое убитых ваших. А у меня – ни одного! Так кто из нас умеет воевать? Это тебе не разборки устраивать, между своими… Это – против народа пойти! А народ тебя сотрет в порошок, рано или поздно.
– Кишка тонка…- он глухо буркнул Что языком попусту молоть – предложи дело!
– Кишка тонка у твоих. Ты думаешь, только ты такой проницательный? Так я тоже, кое-что рассказать могу. Это не ты сам – тебя заставили пойти сюда! Не сам, а шестерки презренные вытолкали в спину, хорошо, если, не пинками. И не хотят они больше свои шкуры подставлять – трусят! Примеров хватает! Все, Сыч, хватит. Ты выполняешь мои условия, и я позволю вам уйти без боя. Не тронешь больше никого, я имею в виду жителей долины. Да, твои, вроде, как и сами уже успокоились – участь Мухи да других, кое-чему научила, не так ли? Еду будете сами себе добывать – в лесу ее хватает. Если не уместитесь все, в своем клане, можете поселиться возле пустоши и желтых земель. Докажите свое право, называться людьми. Может быть, там кто-то и найдет свою гибель… Те места – опасны. Но хищников хватает и здесь, не только в горах. Если вы преуменьшите их число, вам станут многие благодарны. А если избавите и пустошь от тех тварей, то получите возможность торговать солью. Это – самая твердая валюта в долине. Без нее можно прожить, но тяжело. С вами станут меняться, вот тогда и завяжутся иные отношения…
– Ты сдурел? – Сыч снова поднялся Понимаешь, что несешь? Это же – братва! Не твои, серые! У меня – одни блатные! Они не работают! Не охотятся! Не строят! Дурак, они убивать станут! Понял? Убивать! Это я их сдерживаю – я один! На хрена вы Грева завалили? Он еще как-то мог с этой шушерой разговаривать спокойно! Развала хотите, да тогда от моих ребят не то, что, жители одного поселка – все вы кровью умоетесь! Всех на ножи поставим!
– Нет, – я устало смотрел на разбушевавшегося главаря и начинал подумывать о том, что все это бесполезно…- Не нюхал. И думаю, что уже не придется. Тюрем больше нет. И создавать их – некому. Разве только ты сам ям не нароешь, да не станешь в них гноить людей – как тебя самого гноили. Но закон – он будет. Не тот, который ты хочешь установить – страха и произвола. Не твой и твоей банды. Закон – для нормальных, человеческий закон. Не убивать и не грабить. Не насиловать. Если что я забыл, спроси у Святоши, он заповеди лучше меня помнит, если не врет.
– Спрошу обязательно. Но я и сам одну помню – не прелюбодействуй, кажется. Знаешь такую?
– На моих жен намекаешь? Глупо. Я никого в своей жизни не изнасиловал и к жизни с собой не принуждал. И женщину, ни разу не ударил.
– Телки, они и есть – телки, – он презрительно ухмыльнулся Подумаешь, влепил пару раз по морде… Послушнее будут.
– Оказывается, это ты – дурак. Ты сдохнешь, но так и не поймешь простого. Что останется после тебя? Что ценного есть в нашем мире, как не они? Это в них – вся наша надежда. Придет время – если ты еще будешь передвигать по земле свои старые кости – и кто будет с тобой рядом? Твоя свора? Бред… А у тебя – ни сыновей, ни дочерей. Ни одного, единственного, близкого тебе человека. Женщины, которых вы били и над которыми надругались – они не станут рожать вам детей. Умрут, а не станут. И тогда никого больше не останется, понял? Не для чего было все это затевать, потому что некому будет оставить! Сдохнешь, и рухнет вся твоя, несостоявшаяся империя.
Он снова уселся и вытащил из кармана фляжку. Отпив глоток, Сыч угрюмо бросил:
– Учишь, значит… Сам с двумя, а туда же. Ну так, тогда поясни, если добровольно к моим никто не пойдет, то тогда кто? Не твоя ли, рыжая? Или та, темненькая и мелкая?
У меня потемнело в глазах, и я невольно сжал кулаки, так, что Сыч сразу отпрянул назад.
– Я тебя порву зубами, если с ней что.. смерть Мухи покажется тебе детским лепетом!
– Ишь ты, как припекло. Вот оно, твое слабое место. Учту… Рожать, говоришь, не станут? Станут! Природа свое возьмет, куда денутся? Разложат вдоль и поперек, оттрахают по полной – и жизнь-то, глядишь, и появится. А что не по своей воле – так в этом мире все по чужой воле происходит. В этот раз – по моей будет! Баб в долине втрое больше, чем мужиков… Свыкнутся – слюбятся. Им с кем-то спать по ночам, тоже надо, не все тебе одному, сразу с двумя кувыркаться.
– Ты так ничего и не понял…
– Понял, – он стал серьезным Разговора не получилось. Жаль, придется братве передать, что ты у нас слишком гордый…
– Постой.. я, на несколько секунд, задумался. Блеф не проходил – Сыч знал о наших возможностях, так же хорошо, как и мы о его. И ни один из нас не мог одержать пока верх над другим. Но, как бы там ни было, преимущество оставалось на нашей стороне – банда, в отличие от нас, воевать до конца была не готова…
– Давай попробуем. Пусть это будет не мир, но соглашение о ненападении. Слышал о таком? Принять мои условия ты не можешь – я это понимаю. Но и я отказаться от твоих, тоже. Пусть решение принимают твои люди – сами. Середины не будет. Захватить долину я тебе не дам. Уводи людей в клан, тогда я стану тебе помогать продовольствием на первых порах. Не как дань – только, пока сами не научитесь себя обеспечивать. Деваться вам, все равно, некуда. Будете жить вдалеке – не будете бояться удара в спину. Ты должен понимать – после всего, что вы натворили, вас начнут убивать все, кто способен поднять оружие. И запугать их казнями ты не сможешь, как не смог запугать и меня. Грабежей больше быть не должно. И о нашем договоре должны знать все, а не только твоя банда!