На развалинах мира
Шрифт:
Осматривая берег, я увидел несколько брёвен, лежащих почти у кромки воды. Сбивая их вместе и связывая в плот, я не переставал бросать взгляды на остров – дымок то пропадал, то вновь появлялся. Следовало найти весло, что-то, чем можно грести. Для этого сгодилась доска, которую я быстро обработал топориком. Грести было трудно – брёвна, сырые сами по себе, почти полностью утопали в воде, и я, лишь с большим напряжением заставлял их двигаться вперёд. Плавание отняло у меня не меньше часа – из-за средства передвижения. Будь это обычная лодка – я бы пересек расстояние за пять, от силы – десять минут.
Это точно был посёлок – или, скорее, несколько улиц этой части города, которые оказались выше уровня затопившей всё вокруг воды. В прошлом, обойти его можно было за полчаса – но сейчас, когда каждый шаг, каждое движение следовало рассчитывать, чтобы не упасть и не сломать случайно ногу, и не порезаться об торчащие отовсюду обломки – на это понадобилось часа четыре. Я начал успокаиваться – в самом деле, какие люди? Тем более на острове,
– Ну, дрянь! – сквозь зубы прошипел я Ладно…
Ворона, вновь бросилась в атаку. Она выпустила лапы с чудовищными когтями вперёд – зрелище, не для слабонервных! Каждая из ее лап толщиной превосходила мою руку, а каждый загнутый коготь был не меньше, чем у того "Свинорыла". Теперь я увидел, почему они с такой лёгкостью разорвали крыс в считанные секунды… Клац! Клюв высек искры из камня в нескольких сантиметрах от моего лица! Одна лапа вонзилась в землю, а второй она ударила меня в инстинктивно сжатую для защиты руку. Мне показалось, что запястье попало в стальные тиски! Ворона ухватилась всеми тремя когтями, и дернулась вверх. Рывок был такой, что я охнул от боли – она чуть было не вырвала мне плечо! И тогда, на смену растерянности от наглого нападения, пришла настоящая ярость, всё застилающая багровым светом. Я зарычал, не хуже своего приятеля, выхватил свободной рукой нож и по рукоять вбил его в крепчайшую броню перьев. Хватка ослабла – птица пошатнулась и отпрыгнула назад. В воздухе встретились её вторая лапа и нож, который я выхватил из раны! Лезвие пробило загрубевшую подошву с сухим треском – как прорывается шкура, натянутая на барабане. Но силы, и желания жить, у этой летучей гадины, было не меньше, чем у меня! Двумя ударами крыльев она швырнула меня обратно на спину, а следующим взмахом сумела оторвать себя и подняться в небо. Раненую лапу птица слегка опустила вниз, а удар в туловище, похоже, вообще не заметила – хотя я считал его более серьёзным! Продолжать свои попытки разделаться со мной она не спешила и даже отлетела немного поодаль. Я приподнялся на колено, достал стрелу и прицелился. Ворона сразу поднялась выше – эти птицы всегда хорошо соображали, и быстро запоминали, откуда следует ждать неприятностей! Ворона глухо каркнула, хлопнула крыльями, и, слегка заваливаясь на одну сторону, стала улетать прочь. Но теперь я не был настроен, отпустить своего врага просто так! Там, где была одна, могли появиться и другие – и в том случае возвращение их всех вместе, да ещё в тот момент, когда мне придётся пересекать это озеро на брёвнах… Я спустил тетиву. Ворона дёрнулась, будто получила удар дубиной по голове. Стрела догнала её, и глубоко ушла сквозь тёмное оперенье. Она недоумённо и хрипло заорала, и начала падать прямо в воду. Она приземлилась с шумом и плеском и начала отчаянно биться – силы оставляли птицу, она тонула. Прошло около минуты – ее кровь смешалась с тёмной водой – и вдруг резкий хлопок, клёкот ужаса – и всё стихло. О громадной птице, всего секунду назад пытающейся плыть, напоминали только круги, расходящиеся по воде.
А, кроме того, я оказался пленником этого острова, на который меня завлекло мое любопытство. То, что так молниеносно разделалось с птицей, было более чем серьёзно. Больше мне ничего не хотелось. Вернуться к себе, в свой подвал – и чем скорее, тем лучше. Хватит с меня этих кошмаров, где каждый неверный шаг означал или гибель, или увечье. Но возвращение пришлось отложить на другой день. Вряд ли на острове водились крупные хищники, вроде крыс – я мог не бояться предстоящей ночевки. А вот переправа на бревнах, после того, что я увидел, вовсе не прельщала. Хочешь, не хочешь – а придётся строить что-то, более устойчивое.
Но прежде необходимо было найти безопасный ночлег и поесть – хотя, после всех испытаний сегодняшнего дня, я как-то потерял аппетит… Как назло, ничего подходящего для ночлега поблизости не имелось. На всякий случай, я решил отойти от берега – мало ли, какому еще зверю, захочется проверить, какой я на вкус? Где-то в километре отсюда, мне попался на глаза, присыпанный землей, домик. Он мог послужить пристанищем на эту ночь. Но до него ещё следовало дойти. В пылу сражения с гигантской птицей я запутался, откуда пришёл. Для того чтобы определиться, следовало найти точку повыше. Подходящее возвышение было неподалёку, практически рядом. Это был естественный холм – не остатки здания, а настоящая сопка, образованная природой ещё задолго до катастрофы. Хотя, сейчас ни в чём нельзя было быть уверенным до конца – мне попадались порой такие чудеса, которые никак не могли быть в прошлом – и хватило всего двух месяцев, чтобы к ним привыкнуть. Было очевидно, что мне предстоит увидеть ещё немало диковинок, разгадки на которые найдут лишь мои потомки. Хотя, какие потомки?
Размышляя, таким образом, я понемногу поднимался на холм, не забывая оставаться всё время наготове – хватит и одного нападения. Под ногами попадались булыжники, чахлые кустики, ссохшаяся трава и пожухлые листья. Здесь было не так, как в степи, где уже явно начинала зарождаться новая жизнь. Здесь же все только начиналось. Высота сопки была порядочной – отсюда было видно всё озеро, окружающее островок кольцом. Я покачал головой – как можно было так глупо рисковать? И на чем теперь с этого островка выбираться?
Через минуту я забыл обо всем! Метрах в ста, от холма, в южной части острова, в небо поднимался столб чистого, белого дыма. Так не мог гореть газ или мазут, так горели только дрова! Он взлетал ввысь совсем тоненькой струйкой, и быстро растворялся среди белесых, нахохлившихся туч и облаков. Это мог оказаться пар от горячего источника, тлеющие угли, в каком ни будь провале… Но мне, почему-то, сразу показалась, что этот дым – дело рук человека. Спустившись с холма бегом, спотыкаясь об камни и куски бетона, я устремился в направлении источника дыма. Проскочив мимо каких-то стен, мимо завала из бревен, не сгоревших в пламени всеобщего пожара, я поднырнул под упершуюся торцом в землю, крышу. За ней открылась площадка, примерно около двадцати метров в диаметре.
Это был костер! Огонь почти потух, доедая неровные обломки досок и полусырых веток, и вскоре мог совсем угаснуть. В нескольких шагах от него, грудой лежали куски от мебели, остатки деревянных полов, треснувшая оконная рама… Это все предназначалось для огня, и не могло появиться здесь само собой!
Над огнем, на согнутой железной перекладине, висела помятая и закопченная кастрюля, в которой что-то булькало и пузырилось. Это могли быть только люди! Волнение, овладевшее мной, стало таким сильным, что я был вынужден, остановиться и опереться обо что-то. Ноги подкашивались…
Послышался шорох. Я оторвал взгляд от костра и повернул голову в сторону, откуда исходил шум. Из темнеющего под кирпичной глыбой отверстия, чем-то сильно напоминающего мой лаз в подвал, выползало нечто бесформенное, тяжело дышащее, с сильным запахом давно не мытого тела. Оно выбралось наружу и встало в полный рост. Я замер…
Это был человек. Но в каком виде! С головы до пят в ободранном рубище. На непокрытой голове колтуном висели грязные космы волос. Одна нога была обута в рваный кроссовок без шнурка, другая – в армейский ботинок. Руки грязные до черноты, и такое же лицо, скрытое толстым слоем прилипшего жира и золы…
Он двинулся по направлению к костру. По трудно улавливаемой плавности движений, которых все же не смог скрыть этот безобразный наряд, я догадался, что это – женщина. Она нагнулась над висящей кастрюлей, помешала свое варево какой-то щепкой и присела рядом, отрешенно уставившись на угли…
Сбросив оцепенение, я сделал два шага к ней. На третьем она подняла голову и, увидев меня, вскочила на ноги. Казалось, у нее отсутствовали зрачки – настолько глаза женщины сливались с покрывшими лицо разводами грязи. Но, даже сквозь эту маску, я увидел в них вначале крайнее изумление, потом испуг, и, затем, ничем не прикрытый ужас. Она дико вскрикнула, сбила, ошпарившись при этом содержимым, кастрюлю, и бросилась бежать.