Над бездной

Шаховская Людмила Дмитриевна

— Не думаю; у подсудимых нет адвоката; им придется не защищаться, а только просить помилования и выслушать свой приговор.

— Нет адвоката! — повторила Аврелия в раздумьи, — отчего?

— У них нет денег, чтобы его нанять, — пояснила Росция.

— А если б деньги нашлись? — спросила Аврелия.

— Тогда, конечно, может быть… если б это был адвокат, любимый сенаторами, то…

— Что, Росция?

— Я не думаю, чтоб и это их спасло, но все-таки была бы надежда на смягчение приговора… хороший адвокат, любимый сенаторами, — то же, что актер, любимый публикой; иногда

его речь может произвести такое глубокое впечатление на судей, что они милуют подсудимых ради своего любимца. Если б это и не помогло, то подсудимым теперь было бы не так ужасно в их тюрьме… надежда, самая шаткая, все-таки легче отчаяния.

— Росция, — сказала Клелия актрисе тихо, отозвав ее в сторону, — мы напали наконец на разговор, который вывел эту бедняжку из ее странного равнодушия; поговори с ней об этом подольше; ты умеешь это делать; я не буду мешать вам.

Сказавши это, она вышла, обрадовавшись за свою кузину, потому что, по своей склонности к веселости, она несколько тяготилась постоянной печалью Аврелии и рада была случаю уйти от нее.

Актриса села около больной на кресло, оставленное Клелией, и продолжала разговор:

— Хорошему адвокату надо заплатить не меньше 5000 сестерций…

— А после суда что будет? — прервала Аврелия.

— Чтение приговора, а потом — наказание.

— К какому наказанию приговорят их?

— Я этого не могу знать, Аврелия. Они совершили ужасное преступление, профанацию обряда. Во всяком случае, последует смертная казнь, но я не знаю какая; им отрубят голову, или повесят, или зароют живыми, — я этого не знаю.

— Росция! — вскричала Аврелия, крепко обняв актрису и прижавшись к ней в ужасе, — они погибнут по моей вине!

— Что с тобой, милая Аврелия? разве ты виновата, что эти негодяи обманули тебя?

— Все равно… я буду виновницей их смерти… их призраки не дадут мне покоя в самой могиле!

— Успокойся, Аврелия!..

— Я их спасу. У меня есть ожерелье из крупного жемчуга; оно не мое, но моя подруга не рассердится за присвоение, если она еще жива. Я продам это ожерелье, найму хорошего адвоката… оно из крупного жемчуга… иди сейчас и продай его, Росция.

— Дядя и брат не будут довольны тобой за это: они хотят погубить подсудимых… Клелия также, все жалеют бедную, оскорбленную Люциллу.

— Все жалеют Люциллу, но никто не пожалеет меня! — воскликнула Аврелия в гневе, спрыгнув с кушетки, — Росция, а ты?.. жалеешь ли хоть ты меня, горькую сироту?!.. иди продай мое ожерелье, достань мне денег!

Аврелия в отчаянии хотела броситься к ногам актрисы; Росция не допустила этого.

— Бедное дитя! — ласково сказала она, — разве ты еще любишь Фламиния?

— Я его ненавижу. Я люблю того, кого и ты когда-то любила… я его оскорбила и обманула, как прежде ты… он сказал мне: ни одна женщина из рода Аврелиев не запятнала своей чести. Фламиний его враг, но его гибель все-таки ляжет на меня пятном.

— Сер…

— Не произноси этого имени!.. я не могу ни сама произнести его, ни слышать… но каждое слово, сказанное мне, каждый его совет, — все это свято для меня.

— Ты знаешь мое прошлое?

— Да.

— Не осуждай

меня, Аврелия. Ты не можешь понять, что такое актриса, служащая почти с колыбели своему искусству. Я любила и отдала бы жизнь за любимого человека, но не могла променять на его любовь моего искусства. Я не дилетантка. Я родилась актрисой и актрисой умру. Отец и мать учили меня только сценическому искусству, внушали мне привязанность только к нему. Оно — вся моя религия, вся моя любовь. Не осуждай меня за то, что любовь к искусству у меня пересилила любовь к человеку.

— Мне ли осуждать тебя, Росция? ты его обманула и оскорбила все-таки ради важной для тебя цели, я его оскорбила — без всякого повода. В гневе он поклялся никогда не говорить мне о любви и пожелал, чтоб я полюбила другого. Я увлеклась, полюбила — его врага.

— Зачем же ты хочешь спасать-то?

— Ради двух причин: избежать пятна и не дать торжества Люцилле.

— Эта последняя причина совершенно понятна мне, потому что у меня в театре есть соперница — Демофила, которую я ненавижу; на всякую глупость я решусь, чтоб только ее унизить; умное слово назову глупым, если она его похвалит, буду восхищаться дрянью, если она будет порицать; Демофила — моя соперница; Люцилла — твоя. Я все понимаю.

— Люцилла мне не соперница; ты ошиблась, Росция. Люцилла обворожила любовью моего старого отца и убила его своей изменой. Вот причина моей ненависти.

— И это понимаю.

— Продай же мое ожерелье!

— Продать-то его легко, Аврелия, но прежде нам надо выбрать человека, которому ты поручишь защиту подсудимых.

— Я его выбрала.

— Кто же это?

— Марк Туллий Цицерон.

— Он не согласится ни за какие деньги… ни за миллион.

— Я попробую склонить его моими просьбами. Тебя, Росция, весь Рим знает; помоги мне проникнуть в святилище этого гения красноречия; только помоги, — остальное мое дело.

— А если Клелия…

— Пусть все родные гневаются на меня!.. я скоро умру, но перед смертью унижу Люциллу, отмщу ей за моего отца!

Глава LVIII

Аврелия у Цицерона

Росция сообщила Клелии, что ее кузина оживилась и желает идти гулять.

— С кем и куда?

— Она желает идти вдвоем со мной к лавкам, полюбоваться на товары; мы к чему-нибудь приценимся ради предлога. Это ее развлечет.

— Идите.

Взяв с собой, по обычаю знатных, нескольких рабов и рабынь, Аврелия и Росция вышли на улицу, Дойдя до лавок, находившихся за форумом около мясного ряда, Росция приказала рабам остановиться и ждать ее с Аврелией, покуда они не вернутся.

Пройдя несколько переулков, она ввела свою спутницу в богатый дом, приказав доложить хозяину.

Знаменитый адвокат, уже тогда мечтавший о консульстве и диктатуре, был не старше 30 лет; его громкая слава в таком юном возрасте обещала впереди бессмертную знаменитость. Знатнейшие сенаторы считали за счастье быть его друзьями; с утра до ночи толклись в его приемной толпы людей, желавших если не говорить с ним, то хоть видеть его издали. Даже его ласковыми взглядами хвастались в обществе.