Над бездной
Шрифт:
— У тебя ноги, как у серны, мой милый… сколько тебе лет, Электрон?
— Мне 36 лет.
— Уже!.. ах, как ты моложав!
— Потому что я весел и беззаботен. Я даже не сержусь, что ты отбил у меня любимую женщину. О, эти женщины!.. они коварны!.. плюнем на них!.. а тебе сколько лет?
— Мне 39.
— Ты не слаб, но старообразен не по летам.
— Это потому, что я вел самую безалаберную жизнь в молодости, совершил много преступлений… боги карают за это.
— Но есть между ними один, который спасает.
— Кто?
— Неведомый. Он исправляет порочных и спасает погибающих.
— О, если б Он меня спас от претора!
— Претор добр; он простит тебя, если ты попросишь…
— Он простит, кого угодно, только не меня!
Не успел Нарцисс это выговорить, как из-за поворота проселочной дороги выехала великолепная просторная колесница, запряженная парой рысаков. В ней сидел, окруженный своими клиентами, шедшими пешком провожая патрона, претор, ужас Нарцисса. Его рабы ехали сзади верхом и в повозках, нагруженных провизией на дорогу…
— Ах! — воскликнул Нарцисс.
— Эй, певец, иди ко мне! — закричал Семпроний громовым голосом, — садись у моих ног вместе с товарищем и забавляй меня дорогой.
Беглецы повиновались.
— Ты славно отделал негодную отпущенницу, певец! — сказал старый воин со смехом, — можешь рассчитывать на мое покровительство.
— Лида жива, милостивый патрон? — спросил певец.
— Ничего не сделается этой гадине, хоть сбрось ее с самого Олимпа на землю за ноги, как сбросил Юпитер Ате, богиню глупости, родившуюся из его головы после мудрой Паллады. Если б Кай-Сервилий не был ее патроном и твоим врагом, и если б ты ее не любил, я давно велел бы ее схватить и затравить собаками! она помогала моей несчастной дочери выйти за негодяя Фламиния. Этот злодей избежал моей мести… убит… если б он мне попался, я распял бы его кверху ногами на задке моей колесницы и поехал бы в Рим под музыку его стонов. Стой, возничий! художнику дурно!.. дайте воды и вина!.. пей, художник!.. теперь тебе легче? да?.. верно, тебе стало жарко в этом седом парике!..
— Милостивый претор! — простонал Нарцисс, полумертвый от ужаса.
— Рабы, бросьте сюда подушку!.. ложись, художник!.. я тебя оставлю в покое, покуда не оправишься… пой песни, Электрон, самые веселые песни!.. что ж ты, художник, поднос-то мой бросил неоконченным? взял бы его с собой!
— Ах, прости, прости меня!
— Прощаю. Я рад, что ты не бросил в нужде товарища, не пустит его одного бежать.
— Я его очень люблю, милостивый претор. Его злая жена оклеветала меня перед ним, а он поверил.
— Его жена? Лида — жена моего певца!.. ха, ха, ха!.. Это для меня новость. Любишь! то-то… люби певца!.. без него тебе ничего бы не заработать, потому что ты угождать не умеешь… прощайте, мои дорогие клиенты!.. возничий, поезжай шибче!.. мне надо непременно быть в Риме через три дня.
Деревенские клиенты низко поклонились, прощаясь со своим покровителем; кучер ударил по лошадям; колесница понеслась по отличному Аппиевскому шоссе; Электрон звонко запел, стоя и держась за край колесницы. Он пел и смешил претора во всю дорогу гримасами и анекдотами, рассказывая разную небывальщину про волшебников, обративших девушку в козу, а ее жениха в волка; про рыбаков, вытащивших щуку, в которой находился налим, целиком проглоченный
— Ставили новую трагедию, — рассказывал он, подъезжая на третий день к столице, — обе актрисы захотели взять себе главную роль. Если б это было в труппе Росция, дело кончилось бы просто: он дал бы главную роль своей дочери. Но это представление давалось Помпеем по случаю его победного триумфа, и актрис выбирали из разных трупп клиенты триумфатора. Эврифила в Демофила подкупали клиентов, интриговали, как могли. Господи клиенты денежки-то брали и с той и с другой чуть не целый месяц, а кончили тем, что предложили обеим бросить жребий…
— Я это помню, — перебил Нарцисс.
— Как тебе не помнить! — сказал Электрон со смехом, — ты был главный виновник-то всей потехи…
— Я!..
— Да. А то кто же? Ты и Лентул-Сура.
— Друг, пощади меня! — тихо шепнул художник в новом ужасе, — если ты выдашь… Лентул — это мой заклятый враг!
— А я все-таки расскажу милостивому патрону твои плутни, Нарцисс-громовержец! не тереби меня за платье… я неумолим.
— Певец, слезай с колесницы, — перебил претор, — мы в город приехали. За обедом расскажешь мне эту историю; слезай, художник.
Они слезли и пошли пешком около экипажа.
— Какой ты трус, товарищ! — сказал певец художнику дорогою, — что такое ты сделал, чем так провинился перед этим стариком, что падаешь в обморок, как женщина, от его взгляда?
— Моя вина ужасна! если ты знаешь, кто я, то теперь бежать мне поздно… сдаюсь на твое великодушие.
— Верно, кроме опрокинутой квадриги, ты у него украл что-нибудь, любимое им!
— Да… украл и убил…
— Его боевого коня?.. ах, ты чудак, он так добр, что у него все можно выпросить, стоит только угодить ему. Если б я захотел, то он подарил бы мне даже лиру своей дочери.
— Если ты знаешь, кто я, то знаешь, что я украл и кого убил.
— Я знаю, кто ты, но кого убил, — не знаю.
— Я не понимаю тебя, Электрон.
— А я тебя, Нарцисс-громовержец.
— Опять громовержец!
— Отчего ты испугался до такой степени, когда я хотел рассказать про тебя и Лентула?
— Я и Лентул!.. Курий… и Афраний…
— И их Фламиний, прибавь.
— Их Фламиний?
— Это был замечательный союз шалунов… но отчего это, пугает тебя? претор всегда покровительствовал Росции, а не ее сопернице, и когда Лентул подкупил тебя, Нарцисс…
— Лентул подкупил меня?! я от него ни одной квадранты и взаймы-то не получил!..
— Будто я не знаю этой потешной истории!..
— Что это за история? объясни мне!
— Плоха же твоя память, друг мой! Фламиний и Лентул напоили актера, игравшего роль спящего отца, до того, что он, улегшись на сцене, в самом деле уснул. Ах, как было смешно! Демофила будит Медона своим трагическим монологом, а он спит и не просыпается… ты гремишь твоим громом на потолке… Демофила взывает:
Отец, проснись! отец, проснись! Гром Зевса раздается!..