Над бездной
Шрифт:
— Есть собаки огромные, есть и крошечные; ты и собак не видела никогда?
— Собаки у нас есть, но не такие… что же она не лает?
— Она лает только на чужих; Биас, конечно, на нее прикрикнул, когда она сюда входила; оттого она и не лаяла на тебя.
— Как у вас тут все необыкновенно, тетушка! эту собаку зовут Дамма… у нас есть кот Дамка… я Не знала, что и собак так можно звать.
— У кого ты училась, моя милая? — с оттенком грусти, ласково спросила тетка.
— У гладиатора, тетушка, — без запинки ответила Аврелия, уже несколько ободренная лаской родственницы.
— У
— Это Аминандр; он теперь здесь, я его встретила… он говорил мне, что…
— Ты говорила с гладиатором! — вскричала тетка, всплеснув руками.
— С гладиатором! — точно эхо, повторили девушки.
— Он мой учитель, — сказала Аврелия.
— Не понимаю ничего, что ты говоришь, моя милая, — ответила тетка, — или у вас люди ходят кверху ногами и зовут черное белым, как, говорят, водится под землей, на антиподах, или ты сама не знаешь, с кем ты встретилась… дочь сенатора и гладиатор.
— Он тогда не был гладиатором, тетушка; батюшка его продал…
— За что?
— Ни за что… без вины… потому что он стал не нужен…
— В гладиаторы без вины?
— Нет, в каменоломню, а оттуда…
— Это другое дело, мой друг.
— Без всякой вины, тетушка.
— Чему же он тебя учил?
— Грамоте, считать, петь, говорить стихи, мифологии, философии Аристотеля…
— А музыке?
— Батюшка не позволил; он считает это неприличным для знатной женщины.
— Бедная, милая дикарочка! — сказала Цецилия и поцеловала племянницу. — Я дам тебе полезный совет, мой друг: если ты встретишь еще раз твоего учителя, то не говори с ним.
— Отчего же?
— Это слишком долго объяснять, дочери сенатора нельзя говорить с бойцом из цирка, особенно на улице.
— Я исполню твой совет.
— Дети, возьмите кузину в сад и покажите ей все!
Матрона ушла в свою комнату; Аврелия пошла за сестрами.
— Кто это говорит? — спросила она.
— Вот этот болтун, — ответила Клелия, показывая пеструю птицу в роскошной клетке.
— Ах, какой странный петух! — воскликнула провинциалка.
Девушки не были так деликатны, как их мать, им казалась забавною простота двоюродной сестры.
— Нам его отец из Африки привез, — сказала Марция.
— Отчего же он говорит?
— Так угодно богам.
— Ты не видела, Аврелия, фазанов, павлинов, лебедей? — спросила Клелия.
— Павлина видела… мраморного.
— Пойдем в сад, мы все это тебе покажем.
В саду Аврелия сочла индийского петуха, птицу в то время еще редкую в Европе, за павлина; лебедя назвала гусем; о фазане спросила, не Феникс ли это; маленького негра сочла за обезьяну.
Кузины втайне подсмеивались и не выводили бедную девушку из ее заблуждений, с самым серьезным видом рассказывали ей всякую небывальщину, например, что красный нос индийского петуха по ночам светится, что статуя Нептуна над фонтаном иногда сама собою повертывается и кивает головою, и т. п. Аврелия всему этому верила.
— Я вас стесняю, сестрицы, — сказала она, — я готова прясть с вами и шить, я уже все видела.
— Зачем же работать?
— Да ведь сегодня не праздник; вы стесняетесь, при мне…
— Мы никогда не работаем. На это есть рабыни.
— Все
— На это есть домоправительница.
— Счастливицы!
— Неужели ты сама прядешь и шьешь?
— Ах, отец такой строгий, такой строгий! — вскричала Аврелия и, бросившись на шею Марции, горько заплакала.
Глава XXIX
Искуситель и жертва
Старшая дочь Цецилии, Марция, не жила, а только гостила по временам у родителей. Она жила при храме Весты с десятилетнего возраста, готовясь быть посвященною в жрицы, когда ей исполнится 20 лет, если Великий Понтифекс, заведующий коллегиею весталок, найдет ее достойною этого сана. Она была вполне достойна, потому что была умна, ловка и величественна видом. Строгая нравственность весталок в эту эпоху уже отошла в область легенд; от посвященных требовалось только вести себя прилично, ничем не компрометируя священное общество, в которое вступили. Марция была так хорошо воспитана, что ничего дурного от нее никто не ждал; если она и нарушит свой обет, то не вынесет этого за стены храма. Если случался такого рода скандал, то виновную казнили, как и в прежнее время. За что ее казнили? — за то ли, что оскорбила богиню, или за то, что не умела скрыть своей вины?. — скорее за последнее.
В эту эпоху летописи молчат о казни весталок.
Клелия была просватана за Люция Фабия Сангу, богатого наследника и единственного сына старого сенатора.
Сестры очень любили друг друга; вся семья Марка Аврелия была дружна между собою.
Это были именно «хорошие люди», насколько могли быть хороши римляне этого времени.
Утешив плакавшую Аврелию с самым нежным участием, сестры привели ее в красивый киоск на берегу пруда. Развлекшись их разговором, Аврелия повеселела. Рабыни принесли множество конфет, сладких пирожков, винограду и других плодов. Сестры уговорили Аврелию лечь с ними за стол и стали кушать, угощая ее.
— Лебедь, должно быть, преогромная птица, — сказала наивная девушка, глядя на потолок киоска, где была изображена Венера на облаках в колеснице, везомой лебедями.
— Почему? — спросила Клелия.
— Потому что они возят Венеру; нужно, я думаю, быть сильнее лошади, чтоб поднять на воздух золотую колесницу. Клелия, лебедь больше лошади?
— Простой лебедь немного больше гуся, а каковы лебеди Венеры, не знаю, я их не видела… а ты никогда не видела лебедей?
— Нет.
— Разве они у вас не водятся, дикие например?
— Дикие водятся около моря, но я никогда не видела и моря.
— Далеко живешь?
— Очень близко, не больше пяти миль, только отец никуда меня не пускает, кроме дома Кая Сервилия, у которого живет Люцилла.
— Превосходная девушка! — заметила Марция.
— Она мне вас хвалила; Кай Сервилий также.
— Люцилла, конечно, скучает в деревне, — сказала Клелия.
— Она говорит, что ей скучно, только грустной я ее никогда не видела.
— Она умеет приноровиться ко всяким обстоятельствам; это высоконравственная, умная особа; она несколько резва; отец прозвал ее «неукротимой». Неукротимая и в мужья себе выбрала неукротимого, — это в порядке вещей… интересно знать, кто из них кого укротит!