Над бездной
Шрифт:
— Пойдем купаться… рабыни ждут меня у фонтана; я всегда купаюсь ночью.
— Люцилла также купается ночью; у нас ее за это все порицают, говорят, что это делают только беспорядочные особы.
— Провинция! — усмехнулась Клелия.
— Я вижу, что у вас все не так делают, как у нас.
— Пойдем же!
— Я не знаю, как выйти из дома; здесь так много дверей, что легко заблудиться.
— Вылезай в окошко.
Аврелия вылезла и пошла с Клелией.
Глава XXXI
Три письма с одинаковым содержанием. — De mortuis bene aut nihil
Клелия,
Цецилия сообщила это своему мужу.
— Тут что-то неладно, жена! — заметил Марк, дружный с Семпронием, и немедленно написал в Испанию письмо такого содержания:
«Марк Аврелий Котта, консуляр и бывший претор, говорит своему другу, претору дальней Испании, достопочтенному Люцию Семпронию Тудитану, радуйся и здравствуй!.. приезжай, дорогой мой Семпроний, проведать твою дочь; ей грозит нечто дурное; подробностей не могу доверить бумаге».
По странному стечению обстоятельств, и Сервилий, выведенный из терпения последнею комедией Люциллы с Катуальдой и подушкой, решил просить ее отца взять от него неукротимую. Он написал в Испанию письмо такого содержания:
«Кай Сервилий Небильор, всадник и патриций римский, своему другу, Люцию Семпронию Тудитану, ищет искренний привет. Приезжай поскорее и возьми твою дочь с собой или передай ее на попечение другому, потому что не в силах укротить ее и не ручаюсь, не попадет ли Люцилла в беду, грозящую ей, неизвестно мне, от кого.»
Люцилла воспользовалась этим случаем и написала отцу от себя:
«Люцилла своему нежно любимому родителю шлет миллион поцелуев. Батюшка, выручи и спаси меня!.. я покорилась твоей воле; жила в добровольной ссылке, но умираю от тоски в этом скучном захолустье. Кроме скуки, мне грозит нечто ужасное, если ты не приедешь. Об этом я должна переговорить с тобой тайно от Сервилия. Будь в Неаполе в календы февраля [28] в гостинице, что на берегу моря. Несмотря ни на какие препятствия, я в этот день буду там и сообщу тебе тайну».
28
В первые числа.
Гонцы на другой день в одно время понеслись с письмами от Марка Аврелия в Остию, от Сервилия и Люциллы в Неаполь.
Почты в те времена не было; письма передавались купеческими кораблями. Не мало времени должно было пройти, пока претор получит эти послания, соберется и прибудет в Италию.
Получив три письма, столь схожих по содержанию, Семпронию не оставалось ничего больше сделать, как, сдав свою должность легату, плыть на всех парусах в Неаполь и ждать свою дочь к назначенному дню в гостинице, что он и выполнил с военной точностью.
Несметные толпы народа ждали у городских ворот тело умершего диктатора. Верные своей поговорке: de mortuis bene aut nihil [29] , римляне и съехавшиеся в столицу
Тревожные ожидания толпы окончились; вся она, как один человек, разом утихла, слушая доносимые утренним ветерком мрачные, громкие звуки труб и возгласов плакальщиц; тело подносили к столице.
29
Говорить о мертвых хорошее или ничего не говорить.
Впереди всех шли трубачи, издававшие звуки, подобные раскатам грома, из своих огромных медных инструментов.
За ними шли флейтщики, чередовавшиеся с трубачами, наигрывая печальные мелодии.
Плакальщицы воспевали подвиги усопшего.
Тело лежало на носилках, покрытых пурпуром и украшенных цветами. Всю дорогу от Путеоли до Рима его несли знатнейшие жители тех мест, чередуясь с пристававшими к ним дорогой.
Сулла завещал похоронить свое тело, но Сенат римский, боясь, чтоб противники партии умершего диктатора не вырыли и не обесчестили его, решил предать его сожжению, для чего на Марсовом поле уже был готов костер.
Знатнейшие сенаторы встретили у ворот и понесли тело на форум, где была сказана речь в похвалу его. Несколько актеров, одетые в старинные костюмы, разыграли пред покойником сцену принятия его предками в сонм усопших.
Между ними главные роли, отца и матери Суллы, исполнены Росцием и его дочерью. Каждый говорил напыщенный монолог над телом.
— Какой прелестный спектакль! — сказала Клелия, стоявшая подле своей кузины.
— Спектакль! — повторила Аврелия, — но почему можем мы знать, так ли настоящая душа Суллы принята на том свете его предками?!
— Какое ж нам-то до этого дело?!
Аврелия ничего не ответила; ее душу охватило какое-то непонятное, гнетущее чувство; ей припомнились простые, провинциальные похороны ее матери, на которых присутствовали только близкие люди и проливали искренние слезы о доброй женщине.
Вздох вырвался из ее груди… о чем? о милой умершей, которая ей припомнилась, или о чем-то другом? — скорее последнее. Она не могла сознательно объяснить себе, почему в ее сердце закралась эта гнетущая грусть. Вот Росция называет покойника милым сыном, радуется свиданию с ним… о чем она думает? разве ей жаль Суллу?
Другая актриса, в роли его жены, зовет его нежно любимым супругом… что ей до него в сущности?
Вот старик Росций в надетой маске говорит похвалу своему мнимому сыну… вот другой актер, будто его дед, также хвалит его… все они если и любили диктатора, то любили только за его щедрость… служили они и Марию, врагу Суллы, когда он господствовал… думают теперь они о том, сколько каждый из них сегодня заработал денег… зависть взаимно точит их сердца. Какой-нибудь Лидон теперь злится на Медона за то, что роль этого последнего обширнее и более блестяща, чем его; Демофила проклинает Эврифилу за то же самое…