Наследие
Шрифт:
— Ничего. Только запрет на пользование средствами связи.
Верховный, не дожидаясь напоминаний, достал и положил на подоконник мобильный телефон.
— Трибунал соберется через полчаса, — придерживаясь официального тона, произнес Грант. — Вы желаете присутствовать на заседании?
— Нет, — качнул головой Лафонтен. — К тому, что сказано в моем заявлении, я ничего прибавить не смогу.
— Хорошо. — Грант, оглянувшись, кивнул Молери.
Глядя, как один за другим отключаются телефоны на его столе, Лафонтен обнаружил, что ничего
Грант повернулся к застывшей у порога Дане:
— Мисс Ферье, вы свободны.
Она в смятении метнулась взглядом к Лафонтену:
— Но… как же…
— Идите, Дана, — кивнул Верховный. — В вашем присутствии нет необходимости.
Она молча опустила глаза и скрылась за дверью. Грант снова повернулся к Лафонтену.
— Господин Лафонтен, условия ареста не предполагают пребывания в рабочем кабинете. Прошу вас до вызова находиться в своей комнате. Охрана будет в приемной, дверь в кабинет останется открытой. Если вам что-то понадобится — сообщите.
— Комната будет прослушиваться?
— Нет, — уронил Грант.
Он покинул кабинет первым, за ним остальные. Молери, выйдя последним, негромко сказал что-то оставшимся в приемной охранникам.
Они вошли в кабинет, едва приемная опустела. Один остался у входа, второй прошел к двери в личную комнату Верховного, открыл ее и отступил в сторону. Со всем почтением, но недвусмысленно требуя выполнить приказ Первого Трибуна.
Лафонтен глянул на свой рабочий стол и отвернулся. Прошел в комнату, превратившуюся из места отдыха в тюрьму, дождался, пока дверь захлопнется у него за спиной. Потом сел на диван и, поставив локти на колени, опустил голову и уткнулся лбом в сжатые руки.
Круг замкнулся. Он заперт в своем кабинете, один, без связи с внешним миром. Все, что он может сейчас — это сидеть и ждать решения своей судьбы. От дикой иронии происходящего его начал разбирать смех. Он судорожно вздохнул и проглотил начинавшуюся истерику. Этого еще не хватало!
Он поднялся, приоткрыл окно и достал из кармана портсигар. Еще ничего не решено, и мнение Гранта на его стороне.
Было на его стороне.
Снова вспомнилось, как Грант смотрел на него.
«Или мы тоже уже не заслуживаем доверия?»
В самом деле, почему он решил, что никто больше не способен правильно оценить угрозу? Снова взял на себя больше, чем следовало?
Гордыня — смертный грех…
Погасив окурок нервным жестом, он вернулся к дивану и снова сел. В гордыне или нет, свой выбор он сделал, предпочтя путь, на котором видел менее всего возможных бед. И заранее согласился с тем, что лично для него этот выбор будет иметь последствия. Теперь оставалось только ждать.
…Ощутив легкий голод, Лафонтен глянул на часы — и вздрогнул. За размышлениями о грехе и воздаянии он забыл кое о чем, куда более близком к реальности.
Был час пополудни. Трибунал только начал работу, быстро такие дела не решаются, а значит,
Внутривенную инъекцию он сам сделать не сумеет.
Худшего момента, чтобы раскрыть свою тайну, не найти. Конечно, тогда не будет никаких процессов и вердиктов. Его оставят в покое, чтобы дать спокойно умереть. И все, чему он отдал последние месяцы жизни, спишут на причуды больного старика и благополучно забудут.
При мысли о таком завершении и дела, и собственной карьеры его замутило. Так окончательно его усилия не перечеркнет даже смерть.
Спокойно, приказал он себе, откидываясь на подушки и высокую спинку дивана и прикрывая глаза. Только спокойно. У тебя все получится. Нужно сосредоточиться. Справиться можно с любым страхом. Только спокойно…
*
Усталость и волнение сделали свое дело — он очнулся, только услышав стук двери. Попытался было приподняться, но, рассмотрев вошедшего, облегченно вздохнул.
— Дана? Что вы здесь делаете?
Она улыбнулась, как ни в чем не бывало, и поставила на край стола накрытый салфеткой поднос:
— Принесла вам обед. Как вы себя чувствуете?
— Бывало лучше. — Он выпрямился и провел ладонью по лбу и глазам.
— Не вставайте, — остановила его Дана, быстро разбирая аптечку. — Нужно сделать инъекцию, пока есть время.
— Время?..
Он стянул с себя пиджак и снова опустился на подушки. Дана подошла, села рядом. Привычно подсунула ему под локоть свернутую подушку, расстегнула рукав.
— Дана, — произнес он строже. — Как вы сюда попали?
— С разрешения Первого Трибуна.
— Что вы ему сказали?
— Они устроили перерыв — на отдых и обед. Я подошла и сказала, что вам тоже уже пора обедать. Он ответил — вот вы этим и займитесь, вы лучше знаете его вкусы. Дал час времени.
— И все? Никто не возразил?
— Ченг попытался протестовать, но Грант быстро его заткнул.
— Боже мой, ну и выражение! — вздохнул Лафонтен.
— Соответствует ситуации, — фыркнула Дана, перетягивая ему руку жгутом. — Нужно было видеть физиономию Ченга, когда Грант ему заявил: такая мелочность вредит вашему имиджу претендента на высшую власть! На что именно он намекал, я не знаю, но Ченг просто позеленел. И, по-моему, перетрусил. А потом совсем заткнулся.
Лафонтен невольно улыбнулся, слушая пересказ конфликта. И только поморщился и задержал дыхание, когда игла вонзилась в его руку…
— Вот и все, — сказала Дана, убирая шприц. — Посидите еще немного, и можно обедать.
Он молча смотрел, как она накрывает стол на две персоны. Дана знала не только его вкусы, но и состав его диеты, хотя бы изображать отсутствие аппетита не придется… Однако, интересную логику явил вдруг Грант — находиться в рабочем кабинете нельзя, телефонами пользоваться нельзя, а обедать в обществе ушлой и разговорчивой секретарши в комнате без микрофонов можно?