Наследница Ильи Муромца

Азимов Артур

— Что за магическая сковородка, — наклонившись ко мне, спросила Яга.

— Да, и мне интересно, — вклинился Сэрв.

— Понятно. Одна хочет использовать, второй — украсть и продать… — вздохнула я, понимая, что от этих двоих никакого проку мне не будет. И рассказала буквально в двух словах, что в давние времена царь джиннов создал магическую сковородку: ставишь её на любую поверхность, произносишь заклинание, выбитое на донышке с внутренней стороны, и на сковороде появляется хлопковое масло, в котором жарятся — без огня! — четыре рыбы. Нельзя пять или три, только четыре. Христианин, мусульманин, иудей и язычник. Это настоящие люди, превращенные за грехи в рыб.

Самое страшное, что пока рыба жарится, она говорит с тобой и пытается покаяться, и если принять её покаяние, то ей будет даровано прощение, и дух её упокоится. Но исчезнет со сковороды и рыба. Использовать магическую сковородку можно только раз в день, а уж она сама решает, кого превратить в рыбу, а кого напоследок оставить. Не превращаются в рыб женщины и дети, им и так несладко в этой жизни, а вот головорезы-насильники оказываются на ней первыми. Они чувствуют, как их жарят, а позже — как едят. Если человек сильно нагрешил, он может несколько раз подряд оказываться на сковородке, буквально каждый день.

— Так они все умерли, рыбы эти? — спросила Яга разочарованно.

— Напротив: они все живы. А это им снится живой и очень болезненный сон. Некоторые понимают с первого раза: отдают ишану-учителю все богатства, добытые преступлениями, и просят раздать их бедным. Становятся аскетами и пытаются добром искупить вину. Кто-то продаётся в рабы обездоленному семейству, а деньги отдаёт ему же. Но, в основном, злодеи никак не исправляются, и тогда с каждым разом боль от жарки на сковороде становится всё сильнее. Многие теряют рассудок, так и не догадавшись, что же им надо сделать.

Сэрв задумчиво потеребил подбородок, на котором так и не выросла желаемая бородка:

— Значит, магическая сковородка у эмира Осейлы?

— Получается, так. Но толку нам с той сковородки?

— Да, толку нам с неё никакого. Мы же не людоеды…

— А хорошо бы сейчас отведать морского окунька, да угря, да тунца, да осетра жареных, — облизнулась бабка.

— И не думай. Эмир приказал готовить мясо!

— А ты уверена, что это будет баранье мясо настоящего барана, а не превращённого в барана человека? Знала история и такие случаи…

Из бутылки выполз джинн и, оплетясь вокруг столба, принял было задумчивую позу, но тут же отпрянул и улёгся шёлковым тюрбаном на голове Алтынбека:

— Гадость какая! Как же орут эти несчастные последователи Иблиса!

— Что, недоволен присутствием мириадов мириадов твоих родственников? — съязвил Сэрв.

— Рот захлопни! — разозлился джинн. — Я там одну крошечку нашёл, которая тебе совсем не понравится!

Он ткнул пальцем в колонну, мы все вперились в указанное место и увидели, что среди чёрных точек мерцает одна, красная. Это был Путята. Он не кричал и не бесновался, как его соседи, а просто грустно помахал нам рукой.

Я произнесла растерянно:

— А он-то как так оказался?

— По обычаям шариата, — наставительно произнёс джинн, отказываясь разматываться из тюрбана в человеческую форму — ведь и в полу были точки-демоны, — по обычаям шариата мертвец должен быть похоронен в тот же день, что и скончался. Дабы не протух. А Путята ваш уж где только ни подвизался в мёртвом виде: охранником городских ворот, допрежь того — в балагане в него ножи метали, носил бурдюки, был подсадной уткой, вьючным скотом, заложником и даже нянькой. Он многократно нарушил всякие представления о должном и отвратительном, и потому был заточён в песчаник наряду с самыми отвратительными представителями рода шайтана.

— Нехорошо, конечно, так говорить о родне, — вздохнул джинн, — но иначе и не скажешь.

Отбросы магического мира.

— А ты можешь помочь нам украсть магическую сковородку? — спросил Сэрв.

— Нет. Я не вор.

— А помочь нам сбежать? — с надеждой спросила бабка.

— Нет. Эмир Осейла не сделал вам ничего дурного, он гостеприимен. Некрасиво нарушать законы гостеприимства.

— А хотя бы узнать, баран тот баран, которого мы будем есть, или человек? — попросила я. Жрать хотелось невыносимо, но как представлю, что впиваюсь зубами не в ребро, а в бывшую волосатую и немытую голень какого-нибудь висельника, как сразу к горлу подступает тошнота.

— Это я могу узнать. Это не приказ, а просто дружеская просьба. Дружеские просьбы я выполняю, — подбоченился джинн.

— Ой, спасибо! — я начала к нему проникаться теплыми чувствами.

— Должна будешь, — весомо уронил джинн, и растаял в воздухе.

— Путяту надобро вытаскивать! — заявила бабка.

— Сковородку воровать! — поддержал Сэрв.

Алтынбек с сыном пожали плечами, но кийну показал, как убаюкивает младенчика, а Алтынбек пальцами изобразил сложный головной убор ханских жён.

— Ой, — спохватился Сэрв, — любимая! И детки-чурочки! Надо требовать от Эмира в обмен на то, что мы не разрушим его государство, бесплатный проход куда хочешь и верблюдов!

— Тигров не надо? — мягкий голос эмира заставил нас повернуться. В одних из многочисленных врат дворцового коридора стоял эмир Осейла в сопровождении двух невольников, подобных сбежавшему нашему эфиопу. Каждый невольник держал сворку, на которой ярилось по чёрной пантере индийских джунглей.

— Прежде, чем требовать, поднесли бы сначала дары, а там и посмотрим, — эмир снова улыбнулся страшноватой улыбкой. Он щёлкнул пальцами, и волшебный ветер сорвал и растворил прямо в воздухе все покрывала с наших клеток. А в клетках сидели, виновато потупив взор, птицы-лиры. В отличие от обычных, чёрных да серых, эти были снежно-белые. Боковые перья хвоста, изогнутые наподобие корпуса лиры, были испещрены чёрными полосками — издалека казалось, что они изготовлены из молодых неокоренных берёзок. Пространство между двумя гнутыми перьями заполняло множество тонких кружевных белых перьев-струн. Накладываясь друг на друга, эти перья создавали эффект морозного узора. Но самое дивное было в том, что, в отличие от обычных птиц-лир, эти умели музицировать, заставляя хвост касаться то ствола, то веточки, то камня. В клетках же были только прутья, и мелодия получалась тоскливая и тихая.

Мы с поклоном поднесли птиц эмиру, но щёлкнул пальцами, клетки открылись, а птицы взвились в воздух, закружились, закричали, и унеслись через отверстие в потолке.

— Куда?! — крикнула я, понимая, что от нас ускользают наши желания. А я могла бы пожелать оказаться дома, в своём теле!

— Не жалейте, что потеряли, — сказал эмир. — Прикройте глаза.

Я послушалась, и тут же увидела себя, своё тело: на больничной койке, всё опутанное проводами и трубками. Рядом на стуле сидела мама и плакала.

— Не расстраивайтесь, Вера Семёновна, — говорил врач с табличкой «Иван Ерофеев» на халате. — Состояние тяжёлое, но стабильное. Мы ввели Полину в медикаментозную кому, пока она находится в таком состоянии, ей не больно. Тем временем зарастут кости, затянутся раны, мы сможем провести ещё три-четыре операции, а потом аккуратненько вернём вашу дочь к жизни. Наберитесь терп…

— Точно хочешь оказаться сейчас в своём теле? — эмир резко прервал «кино». Судя по состоянию остальных, увидевших реализацию своих желаний, не только я захотела повременить.