Наследница огненных льдов

Ванина Антонина

– Это не для шитья, – резко возразил старик.

– Ну, это мы посмотрим. Кто тут дух очага и уюта? Я и буду решать, хватит нам другого шкурья или нет. Ты это, не убирай размалёванную нерпу пока. Пусть полежит, я подумаю, пускать её в дело или нет.

Брум, вот ведь умница! Нашёл-таки карту на нерпичьей шкуре! Как бы теперь мне её заполучить?

Я прильнула к стене и чуть не пристала щекой к оконному льду, желая слышать всё, что происходит в доме. А там вовсю кипела работа. Брум заставил старика разложить все шкуры на полу, а сам

вытащил из печи уголёк и принялся рисовать по ним линии кроя. Рукодельник.

– Так, ну вот и твои будущие штанины, – объявил Брум Ерхолевли. – Вырезать бы их.

– Так режь. Дух очага ты или нет?

– Но-но, – возмутился Брум. – Я хоть и дух, а нож в ручках удержать не смогу. Помощница мне нужна. Сейчас наколдую и придёт сюда работная девка из Нижнего мира.

– Зачем из Нижнего? – испугался дед. – Лучше из Верхнего позови.

– Ты что, старик? В Верхний мир все уходят на вечный покой и сюда больше не возвращаются. Нет оттуда пути обратно. А из Нижнего мира через горы и пещеры наружу выйти всегда можно. Дух гор девку по моему зову отпустит. Но тоже только на один вечер. Так что тихо, я сейчас к нему взывать буду.

И в следующий миг по дому прокатилось утробное, бесконечно повторяющееся: "Баря-баря-баря-баря". Никогда не понимала язык хухморчиков и все оттенки его фонетики, но одно я знала точно – сейчас Брум как большой знаток здешнего фольклора предоставил мне повод войти в дом, и я должна им воспользоваться.

Встав за дверью, я дождалась, когда из дома раздалось громогласное: "Заходи, девка, кроить пора", и повиновалась.

Ерхолевли оказался сухопарым, немного сгорбившимся старичком, с абсолютно белой шевелюрой и обвисшими веками. Через щёлочки подслеповатых глаз он смотрел на меня с плохо скрываемым страхом:

– Так что, ты и есть девка из Нижнего мира?

Не успела я ничего ответить, как Брум тут же встрял:

– А что, не видно по ней? На ясноморских девок точно не похожа.

– И правда, лицо чернявое, – признал Ерхолевли и даже придумал логичное для себя объяснение. – Это она из Нижнего мира к нам пробиралась, вот в земле и перепачкалась. А почему кухлянка оленья?

– А какая должна быть?

– Холхутовая, – уверенно заявил старик.

– Да, конечно, – отмахнулся Брум. – В Среднем мире этих холхутов так постреляли, что теперь и не найдёшь. Откуда им в Нижнем мире взяться?

– Так ведь от охотников за клыками холхуты и ушли к пехличам в Нижний мир, чтоб спастись.

– Те, что к пехличам ушли, преспокойно живут в Нижнем мире, и на шкуры их никто не задирает. Так что враки это всё про холхутовые кухлянки.

– И правда, – согласился старик, – какие кухлянки, если холхуты под землёй живыми схоронились.

Я не могла надивиться, как искусно Брум жонглирует островными суевериями и отбивает у Ерхолевли всякие поводы для скептического отношения ко мне. Правда, время для разговоров быстро закончилось, и пришла пора делать дело.

– Что стоишь, девка? – повелительно

обратился ко мне Брум. – Бери нож, крои шкуры, где я угольком нарисовал.

Так началась самая тяжёлая ночь в моей жизни. Резать шкуры ножом мне никогда ранее не доводилось, но под чутким руководством Брума пришлось научиться.

– Да аккуратней ты, – понукал он шёпотом, чтобы старик не слышал, – под углом нож держи и не дави сильно. И слабо не дави. Вот же бестолочь.

Когда с кройкой было покончено, на полу валялось с десяток обрезков шкур, а под ними преспокойно скрылась карта с красно-коричневыми линиями.

– Ну что, девка, теперь пора штаны шить. Принесла с собой нитки и иголки?

Не зная, стоит ли мне вообще открывать рот, раз я играю роль мифического существа, я лишь отрицательно помотала головой, после чего Брум картинно возмутился.

– Безобразие! Чего ты без ниток и иголок из Нижнего мира вообще поднималась? Иди обратно и принеси нам всё. И быстро!

Ах да, я поняла, Брум даёт мне шанс выйти из дома. Как бы мне только незаметно схватить карту и спрятать её под кухлянку?

– Эй, старик, – обратился Брум к Ерхолевли, – ты посмотри там в своём ящике, может от жены-покойницы завалялась какая-нибудь катушка с игольницей.

Всё, хозяин дома надолго отвлёкся поисками фурнитуры и на меня не смотрел. А я как можно быстрее вытянула из-под шкур карту, свернула её и кинулась прочь из дома.

Я бежала сломя голову к месту нашего постоя, а когда ворвалась в дом Тимупеля, то кинула карту на стол перед Вистингом и Эспином, а потом поспешила перетряхнуть свой рюкзак.

– Всё, – запыхавшись, выдала я, – перерисовывайте её на нашу бумажную карту. Шкуру я должна буду вернуть.

– Старик дал её тебе на время? – удивился Эспин.

– Нет, я её просто на время позаимствовала, пока он об этом не знает.

– Принцесса, да ты просто прирождённая шпионка, – рассмеялся Вистинг, но мне его намёк не понравился, и отвечать даже улыбкой я на него не стала.

Отыскав швейные принадлежности и даже погрызенный Брумом карандаш, я поспешила вернуться в дом Ерхолевли, и застала старика всё у того же ящика, где никаких ниток он так и не нашёл. Вот и прекрасно, он даже не заметил моего отсутствия и банального появления в его доме вновь через дверь.

А дальше началось самое невыносимое. В четыре руки мы с Брумом шили штаны для Ерхолевли весь вечер и половину ночи. Я исколола себе все пальцы, кое-где даже до крови – не слишком правдоподобно для мифической работной девки из Нижнего мира. Под тщательным руководством Брума я силилась выполнять аккуратные стежки при тусклом свете очага, но всё равно ошибалась и халтурила. Да и шила я куда медленнее опытного в таких делах хухморчика.

По внутренним ощущениям наша работа затянулась далеко за полночь, потому как меня неукоснительно тянуло в сон. Хорошо, что старик не страдал бессонницей, а потому полез на нары и отгородился от нас шторкой.