Наследник имения Редклиф. Том первый

Йондж Шарлотта Мэри

Не будучи воспитанъ въ школ и привыкнувъ жить дома въ уединеніи, Гэй въ Оксфорд имлъ мало знакомыхъ. Онъ жаловался на это мистриссъ Эдмонстонъ, говоря, что онъ врно такой ужъ бирюкъ, что его вс избгаютъ. Она очень смялась этому предположенію и успокоила его, сказавъ, что люди не самонадянные и не навязчивые всегда цнятся дороже какъ друзья, и потому она совтовала ему не отчаяваться, говоря, что современемъ онъ поладитъ со всми товарищами. Если бы Гэй не сомнвался въ своихъ силахъ и по временамъ глубоко не задумывался о своей судьб, можно было бы предположить, что это самое безпечное, веселое существо. Онъ бгалъ по всему дому, плъ, острилъ, дурачился и дотого оживлялъ всхъ и каждаго, что заставилъ даже забыть Морица де Курси, который не уступалъ ему въ веселости, но былъ въ

то же время большой сумасбродъ. Весело жилось въ Гольуэл въ это лто. Молодежь читала, гуляла, занималась музыкой и цвтами. Вс они трудились надъ бседкой изъ лавровъ, подъ тнью которой Чарльзъ могъ бы спокойно лежать и любоваться издали на шпицы башенъ Броадстона. Ужъ какъ же они работали! Гэй пилилъ не хуже поденщика, Эмми вколачивала гвозди, Лора плела ивовые втви, а Шарлотта служила на побгужкахъ. Однажды ихъ всхъ удивило восклицаніе Чарльза:- А! а! Падди, это вы? Изъ-за зелени вдругъ показалась стройная, молодая двушка въ амазонк, которую она поддерживала одной рукой, а другой помахивала хлыстикомъ съ коралловой ручкой. Шла она быстро, нсколько припрыгивая. Фигура и вся ея наружность были необыкновенно изящны. Хотя Лора и могла назваться красавицей рядомъ съ нею, но свжее личико молодой двушки, ея смющіеся темносиніе глаза, совершенно сизые волосы, прикрытые шляпой съ широкими полями и съ небольшимъ перомъ, все вмст — придавало ей много привлекательнаго. Она легко ударила хлыстикомъ Чарльза и проговорила:

— Тетя Эдмонстонъ сказала, что я найду здсь всхъ васъ. Это что вы тутъ затваете?

— Бесдку! сказалъ Чарльзъ:- а вотъ нашъ главный плотникъ! — онъ указалъ на Гэя.

— Это сэръ Гэй? прошептала гостья Лор, взлянувъ вверхъ на крышу, куда взгромоздился Гэй, выстилая ее тростникомъ. Солнце ярко освщало его румяное лицо и блую рубашку; онъ былъ безъ сюртука.

— Долой! сюда! крикнулъ Чарльзъ, и Гэй мигомъ соскочилъ на землю, но при вид незнакомой лэди покраснлъ до ушей. „Вотъ вамъ еще дикій ирландецъ“, отрекомендовалъ больной сконфуженнаго Гэя.

— Сэръ Гэй Морвиль, — лэди Эвелина де Курси! чопорно произнесла Лора. Но гостья прервала ея утонченную церемонію, смло протянувъ руку Гэю и сказавъ: „Очень рада познакомиться. Мы почти кузены. Останьтесь, не уходите. Дайте мн поработать съ вами. Эмми — давай молотокъ; Лора, разв ты забыла свою страсть вколачивать гвозди?

— Съ кмъ ты пріхала Эва? спросила Лора.

— Съ папа — онъ хочетъ сдлать визитъ сэръ Гэй Морвилю. Пожалуйста не безпокойтесь, сказала она, замтивъ, что Гэй началъ искать свой сюртукъ. — Онъ будетъ у васъ на обратномъ пути изъ Броадстона, куда онъ также отправился, а меня, между тмъ, забросилъ сюда. Чтожъ вы мн не даете никакого дла? Можно мн взлзть на лстницу? — Тамъ должно быть такъ хорошо!

— Эва, какъ это можно! шепнула Лора, съ укоризной, но молодая лэди махнула головой и, увидавъ гд то гвоздь, торчавшій очень некрасиво, взобралась на лстницу, схватила молотокъ и начала дотого имъ барабанить, что Чарльзъ зажалъ уши, увряя, что молотокъ несносне даже ея языка.

— Поговорите-ка съ нами лучше о вашемъ бал, сказалъ онъ.

— А что? можно надяться, что капитанъ Морвиль пріидетъ къ намъ на балъ? спросила она.

— Конечно, отвчала Лора.

— Очень рада! Папа за этимъ то и похалъ въ Броадстонъ. Морицъ жалуется, что капитанъ ему голову намылилъ, и потому онъ боится даже и заикнуться о бал. Папа самъ детъ съ приглашеніемъ.

— Успокойтесь! замтилъ Чарльзъ. Капитанъ очень милостивъ, онъ глядитъ на балы какъ на средство развитія для ирландской молодежи. Онъ при мн доказывалъ Гэю, что въ танцахъ нтъ никакой мудрости.

— А разв вы не умете танцовать? — съ видомъ состраданія спросила Эвелина у Гэя.

— Увы! я по этой части невжда! отвчалъ Гэй.

— Мы собираемся учить его, — замтила Лора.

— Собираетесь? Чего тутъ думать! крикнула бойкая лэди, соскакивая на землю. Начнемъ сейчасъ же. Пойдемъ же на лугъ. Чарльзъ, хотите я васъ повезу туда? — и говоря это, покатила его кресло. Гэй бросился было ей помогать. — Не нужно, не нужно, я сама! кричала она весело. Чарльзъ! вы будете скрипка, играйте: тра-ла-ла, тра-ла-ла! Эмми, Лора, становитесь

вмсто дамъ, я и Гэй — будемъ кавалерами. Она надла шляпу на бекрень, ударивъ ее слегка рукою. Кадриль образовалась въ одно мгновеніе, и веселая компанія безъ музыки, отплясала, не хуже, чмъ гд нибудь на вечер. Вскор прибылъ и самъ лордъ Килькоранъ. Пока отецъ сидлъ въ гостиной, дочь прохаживалась по саду подъ руку съ Лорой. «Мн онъ очень нравится.» говорила она про Гэя. Съ нимъ можно сладить. Мн столько наговорили про его серьезное направленіе, что я обрадовалась отъ души, увидавъ, что онъ далеко не похожъ на своего кузена.

— Эвелина! сказала съ укоромъ Лора: не стыдно ли теб?

— Я не злословлю капитана Морвиля, но, право, боюсь его до смерти. Я убждена, что онъ меня дурой считаетъ. Скажи, правду я говорю, Лора?

— Заставь его перемнить это мнніе, Эва, докажи ему, что ты умна.

— То то, что я робю передъ нимъ. А мн не хочется показывать этого, вотъ я и стараюсь побольше дурачиться, чтобы онъ не догадался, что я его переуму. Смотри же, Лора, выучите вы сэръ Гэя танцовать. Онъ такой гибкій, настоящій ирландецъ.

Для практики, каждый вечеръ затвались танцы. Чарльза усаживали въ амбразуру окна, чтобы какъ нибудь его не толкнуть; мать садилась за фортепіано и кадриль составлялась изъ двухъ дамъ и одного кавалера — Гэя. Шарлотта съ презрніемъ отказывалась принять участіе въ танцахъ и вмсто того, возилась съ отцомъ, который, по ея желанію, корчилъ танцовальнаго учителя и выдлывалъ такія уморительные па и фигуры, что вс его дти катались со смху.

Мистеръ Эдмонстонъ былъ происхожденія ирландскаго, со стороны матери. Лэди Амабель Эдмонстонъ никогда не могла прижиться въ Англіи, и когда сынъ ея женился, старушка съ дочерью ухала на родину. Настоящій графъ Килькоранъ, отецъ Эвелины, былъ ея племянникъ, и потому об семьи были связаны тсной дружбой. Молодые Килькораны звали мистера и мистриссъ Эдмонстонъ въ дтств тётей и дядей, и названіе это осталось за ними на всю жизнь. Въ день бала, въ замк Аллонбэй, царствовалъ такой resime m'enade, что сами хозяева не знали наврно, въ какомъ часу и гд имъ дадутъ обдать. Поэтому, Эдмонстоны сочли за лучшее пообдать дома, вмст съ Филиппомъ и Мэри Россъ, которые съхались у нихъ. По общему требованію, Филиппъ былъ въ мундир; пока сестры одвались, Шарлотта осматривала вс украшенія его воинскаго наряда, по поводу котораго у Филиппа съ Мэри завязался разговоръ о рыцарскихъ древнихъ доспхахъ. Вдругъ, чьи-то маленькая ручки ущипнули миссъ Россъ за талью и какое то существо, въ воздушномъ, бломъ плать, прыгнуло въ сторону, когда та оглянулась.

— Эмми! что вамъ нужно? спросила она.

— Идите на верхъ и принарядитесь! отвчала Эмми.

— Да вдь вы сказали, что мн не нужно хлопотать о туалет. Я ужъ одта! сказала Мэри, осматривая свое пышное, блое, кисейное платье.

— Платья не мняйте, но только повинуйтесь, шепнула Эмми, и он об исчезли.

— Эмми похожа сегодня на какого-то сильфа, — замтилъ Филиппъ.

— Или на ангельскую головку съ крыльями, въ род тхъ, что Гэй рисуетъ у себя въ портфел, ввернулъ Чарльзъ.

— Я просто — такъ, маралъ — проворчалъ Гэй, весь покраснвъ. Я думалъ, что эта бумага давно разорвана. Гд она?

— Въ моей комнат, на стол; я долженъ вамъ сказать, Гэй, что портфель этотъ принадлежитъ мн. Мама, ожидая васъ, собрала со всего дома всевозможныя украшенія для вашего кабинета. Портфель попалъ туда же. Когда мн его принесли назадъ, я нашелъ на бумаг цлую коллекцію ангельскихъ головокъ, испещренныхъ вокругъ чернильными полосами и пятнами.

— Я возьму назадъ свое произведеніе! вскричалъ Гэй, убгая изъ комнаты.

Шарлотта бросилась вслдъ за нимъ, умоляя его показать головки, а Филиппъ спросилъ у Чарльза, съ кмъ он имютъ сходство.

— Это цлая исторія, — отвчалъ Чарльзъ:- цликомъ годится въ романъ. Петрарка забываетъ свои поэмы въ портфел!…

Чарльзъ назвалъ Петрарка какъ поэта, вовсе забывъ о Лаур, и потому его не мало удивилъ строгій тонъ Филиппа, когда тотъ спросилъ:

— Ты съ умысломъ это сказалъ, или нтъ?

Замтивъ, что его слова, сказанныя случайно, задли Филиппа за живое, больной видимо обрадовался.