Не хлебом единым

Смолькин Игорь Александрович

— А вы спите спокойно, здесь тихо, — пробился наконец голос Георгия, — если что, бегите ко мне, у меня телефон.

— Да, да, спаси вас Бог.

Алексей побрел в часовенку устраивать свой первый ночлег на погосте.

Постель оказалась достаточно мягкой, хотя остывшая сентябрьская земля и сквозь подстилку тянула тепло из его жаждущего покоя тела. Он перекрестился и сразу уснул, но тут же, как ему показалось, проснулся.

— Алексей! — звал кто-то негромко снаружи. — Алексей!

Его прошиб озноб, но он успокоил себя: сторож, не иначе. Закряхтел, поднялся и осторожно отодвинул лист картона. В мягком лунном свете четко просматривались силуэты крестов и надгробных камней. Он повернул голову в сторону могилы архитектора и вдруг явственно разглядел там

фигуру стоящего человека. Сердце остановилось, а потом выдало барабанную дробь, в ногах под коленками родилась неуправляемая слабость, и он вот-вот готов был рухнуть на землю.

— Алексей! — опять донеслось теперь уж точно со стороны незнакомца. — Алексей!

Тут будто кто-то потянул за веревочку, и он безвольно пошел прямо к красному камню, туда, где маячил жуткий силуэт. Он пытался противиться, но безуспешно: ноги ему больше не подчинялись; и голос — губы напрасно растягивались в безмолвном крике. Вот уже совсем близко, и он увидел мертвое лицо незнакомца — пустые глазницы, черный провал рта, редкие клочья волос на голом черепе. Это архитектор — совершенно точно — архитектор, который уже уйму лет лежит в могиле! Мертвец одной рукой держался за красный могильный камень, а другую протянул к нему.

— Нет! — закричал Алексей, на этот раз его голос прорвался наружу и расколол ночную тишину. — Не надо!

Но ледяная мертвая рука уже касалась его лица.

— Не надо! — еще раз крикнул Алесей, и тут лопнули невидимые путы.

Он понесся прочь, но упал, ударился головой о что-то твердое и провалился в небытие...

Очнувшись, он ощутил под собой знакомую подстилку. Вокруг было темно, он протянул руку, и наткнулся на шершавую оштукатуренную стену часовни. Сон, это был всего лишь сон! Но почему тогда так болит голова и откуда рана на лбу? Просто случайно ушибся во сне, успокоил он себя, случайно...

Но до утра Алексей больше не уснул. На рассвете он вышел наружу и курил, гуляя по дорожкам туда-сюда. Нет, думал, уйду куда угодно, в подвал, под елку в лес, только не здесь. А в пять тридцать появился сторож Георгий, чтобы подмести где положено и убрать налетевшие листья.

— Давайте-ка мне, — потянулся к метле Алексей, — разомну косточки.

— Попробуйте, если есть охота, — не стал возражать Георгий и тут же спросил: — Вы ночью случайно ничего не слышали? Что-то Дон мой все безпокоился, не гавкал даже, а рычал.

— Н-нет! — помедлив мгновение ответил Алексей. — Нет, не слышал, спал крепко.

Он задумался и ощупал свежую ссадину на лбу.

* * *

Однако, он не ушел. Прошла неделя и еще одна, и он обжился, привык к темным кладбищенским ночам с их непременными таинственными шорохами и звуками. Он не вскакивал больше с жутко стучащим сердцем, когда по сухой листве меж могил кто-то будто бы крался или тихо скребся снаружи в старые стены часовни. Он не всматривался более по вечерам в сторону могилы архитектора, чтобы разглядеть там виденный жуткий силуэт, уверяя себя, что ничего, кроме холодного красного камня, там нет и быть не может. Кажется, он вовсе перестал смотреть и на самое небо. Может быть, воображал, что и того более нет, а есть только грешная земля, которая может быть пухом не только мертвым, но и живым? Таким, как, например, он сам, у которого более и нет-то ничего, кроме возможности лечь ничком и вдохнуть ее древнюю материнскую силу, ощутить ее тепло или вообразить таковое, так как другого уже и не остается... Иногда же он вдруг просыпался с мыслью, что вообще остался один, что это приютившее его кладбище — единственное существующее в целом мире. Он — и кладбище! Он пугался, вскакивал и куда-то бежал сквозь ночь, спотыкаясь о могильные камни, но потом вдруг опять просыпался и видел себя все так же лежащим на старом тряпье и чувствовал пронизывающий холод от осенней земли под ним. Нет, не грела она, скупа была земля для него на тепло, будто мало его таилось в ее необъятных недрах. И он судорожно кашлял, разрывая густую кладбищенскую тишину, долго-долго, так что просыпался и начинал хлопать дверью в строжке кладбищенский страж Георгий, и лениво брехал в темноту его

престарелый пес...

Все-таки он был не прав! Было, было над ним небо, простирающееся в безконечность. Были те, кто извечно наполняли это небо, пронизывали его флюидами своих мыслей, а может быть, сами и являлись таковыми мыслями, то есть особой формой материи с иными гранями бытия. Когда это необходимо, небо само заявляет о себе, иногда даже тем, что падает на землю...

Сторож Георгий по вечерам приглашал его в сторожку на чай. Это были счастливые минутки. Тепло упоительно обволакивало каждую клеточку тела, хотелось закрыть глаза и остаться тут навечно. Но вскоре голос Георгия, пусть и извинительный, водворял его в реальность и все безжалостно рушилось:

— Простите, Алексей, я бы вас оставил здесь и ночевать, но начальство категорически не разрешает. А работу сейчас потерять — сами знаете, что означает.

— Понимаю, — кивал Алексей.

— Однако холодно, — продолжал сочувствовать Георгий, — да и бронхит верно у вас. Пора бы искать зимнюю квартиру.

— Пора, — опять кивал Алексей, потом, кряхтя, поднимался и отправлялся на холодный ночлег в часовню.

Однажды в сторожке на стене появилась большая цветная репродукция. Алексей долго разглядывал ее, не понимая в чем суть.

— Это икона Страшного суда. Батюшка подарил, — пояснил Георгий.

— Икона? — удивился Алексей. — Странная какая-то.

— Ну да. Обычно такие иконы помещаются на западную стену храма, потому что, по преданию, на западе и расположен ад. Вот здесь, в самом верху, — Георгий указал пальцем, — два ангела сворачивают свиток и подпись: “Ангелы небеса свивают” — это символизирует конец времен и начало Страшного суда. Вот, — Георгий показал чуть ниже, — Ветхий Деньми в белых одеждах старца с благословляющей десницей — это исконновечный Бог. Вот, в правом углу, на престоле Савааоф и Христос с пальмовой ветвью и мечом, а ниже — двенадцать престолов с открытыми книгами. Отсюда же начинается огненная река, растекающаяся в направление ада и надпись: “Река огненна течет поядая всю землю”. Вот два ангела низвергают в нее демонов... А вот в центре композиции на престоле восседает Судия Христос в сиянии славы, в руках у Него открытая книга. К Нему припадают Богородица и Иоанн Предтеча, Адам и Ева, по сторонам сидят апостолы с раскрытыми книгами, а вокруг парят ангелы. Справа и слева подходят на суд праведные и грешные люди. Тут же написаны слова, обращаемые к тем и другим: праведникам — “Приидите благословенные отца моего, наследуйте уготованное вам царствие...”; грешникам — “Отойдите от меня проклятии в огнь вечный...”. Вот здесь изображены воздушные мытарства — все двадцать — через которые ангелы несут души людей. Бесы цепляются за каждую, желая ввергнуть ее в ад. А вот эти грешники уже достались диаволу и бесы влекут их в огонь неугасимый, в спину их толкает трезубцем Ангел, ниже подпись: “Ангел Господень гонит грешных в муку вечную”. В самом низу изображены муки адские: огненное озеро, червь неусыпающий, тьма кромешная и так далее, смотри сам.

Алексей смотрел. Сейчас все это проникало в душу, поселяя там тревогу и страх. Раньше было не так, раньше все потусторонние страхи разбивались словно о каменные твердыни, не достигая внутренних глубин. А что же теперь? Вопрос... Алексей долго ворочался и не мог заснуть, перед глазами все плыла огненная строчка: “Ангел Господень гонит грешных в муку вечную...”

В начале ноября пришли крепкие морозы. Ночью температура опускалась на десять-пятнадцать градусов ниже нуля. Никакие ухищрения не помогали уже по-настоящему согреться, разве что бутылка водки, из которой Алексей прихлебывал, словно лекарство, когда особенно доставал мороз. В одну из таких ночей, сквозь сон, он явственно услышал голос: “Сейчас ты умрешь!” Он даже не успел испугаться, как вдруг оказался на какой-то пустынной дороге. Было жутковато. Он вроде бы понимал, что это ему снится, и все же не был в этом полностью уверен. К тому же, в ушах еще звучала давешняя угроза. Может, и правда, того... умер? Неожиданно, неведомо как, рядом оказался юноша в белой одежде, почему-то смутно знакомый.