Не хлебом единым

Смолькин Игорь Александрович

Старичок поклонился и вышел за ворота. Алексей сразу за ним, но тот уже успел безследно раствориться, будто и не было его никогда.

* * *

Через несколько дней Алексей навестил Витьку Хребта в больнице. С тем произошли просто невероятные перемены, начиная с того утра, как в темном сыром подвале он впервые в жизни приобщился Святых Тайн. Во-первых, уже вечером он оказался на больничной койке, благодаря, конечно, усилиям священника. Но это еще не гарантировало выздоровления — не первый раз Витька лечился, но все равно постепенно доходил и дошел

почти. Улучшение, причем резкое и необъяснимое, началось уже на следующий день. Появились силы, хороший аппетит и, возможно самое главное, надежда — чего совсем не было раньше.

— Вот видишь, — обвел руками Витька свое хозяйство, вмещающее кровать и тумбочку, — как я тут живу. Лафа!

На тумбочке и впрямь лежало изрядное количество продуктов, причем довольно дорогих.

— Наши принесли, — смущенно пояснил Витька, — Санька Ерш, ну и другие, даже Петр Петрович приходил.

— Что ты говоришь? — улыбнулся Алексей и раскрыл принесенный пакет. — Вот и я кое-что принес, получай!

Он выгрузил связку бананов, апельсин и круг копченой колбасы.

— Да лишнее это, мне и не съесть, — пытался отказаться Витька.

Но Алексей не принял возражений. Он внимательно осмотрел друга и нашел, что тот немного округлился, если можно так говорить применительно к Витке Хребту, и как бы даже разогнулся, выпрямился, а лицо у него, так просто светилось необъяснимым внутренним светом. Дела! Просто сказка какая-то!

— Ну, как у тебя дома? — поинтересовался Витька.

— Да никак, — вздохнул Алексей, — выставили меня наследники хозяйки, говорят, сами будем жить. Так что я по местам боевой славы перебиваюсь. Ты прости, не хотел говорить...

— Да, — вздохнул и Витька, — держись, братуха, прорвемся. Скоро я выйду, вместе что-нибудь сообразим!

— Буду ждать, — пообещал Алексей на прощание.

Но сложилось иначе. Стараниями того же священника, Витьку включили в какую-то социальную программу, и он укатил долечиваться чуть ли не заграницу, да так спешно, что едва успел проститься. Напоследок крепко обнял Алексея и сказал:

— Прощевай, братуха, не знаю, свидимся ли? Спасибо тебе за все. Видишь, повезло мне, словно билет в “спортлото” угадал. Теперь я по полному праву Виктор Иванович Полежаев! И тебе дай Бог всего-всего...

Не выдержав, всплакнул. И Алексей смахнул слезу:

— Чего там не увидимся? Увидимся! Еще как увидимся! Помогай тебе Бог! — говорил, а сам почему-то и не верил, что встретятся. Предчувствие было такое. Вот так.

* * *

После ночных подвалов его всегда тянуло на кладбище, побродить рядом с храмом, зайти ненадолго внутрь, особенно если нет службы, помолчать и послушать, как гудит под куполом вечность, — вся — уместившаяся чудесным образом в невеликий объем барабана. Он преодолел в себе что-то, некий глубокий овраг, но стать как все, посещающие это чудное место, еще не научился — главным образом, препятствовал банальный стыд за прошлые проступки. Это-то и помешало тогда, после исповеди, причаститься. Но батюшка почему-то больше не торопил.

Они встречались и кивали друг другу. Священник что-то говорил, но коротко, а ему нужно было не так, поосновательней. Тем более и впрямь сейчас было очень трудно: подвал тяготил, хитрить и обманывать, как прежде, стало невмоготу, а просто так подавали немного.

Как-то вечером он сидел у храма с кепкой у ног и парой заработанных рублей в ней. Рядом мел дорожку светловолосый мужчина средних лет, с густой, коротко стриженной русой бородой. Это был кладбищенский сторож Георгий, он же, по совместительству, дворник. Притомившись, он присел рядом.

— Хлеба не хотите с картошкой? — спросил он у Алексея. — Мне передали с поминальной трапезы.

— Можно, — коротко ответил Алексей, — если будет не в тягость.

— Пойдемте, могу и чайку предложить.

В сторожке они ели картошку с хлебом, запивали горячим чаем и беседовали.

— Много подают, простите за нескромный вопрос? — спросил Георгий. — Интересно просто, а то пишут, что нищие миллионеры.

— По-разному подают, — ответил Алексей, — у нас не забогатеешь, а где-то, может быть, есть и миллионеры. Не знаю.

— Слышал, прогоняли вас из храма, Семеновна говорила. Было?

— Было, — честно признался Алексей, — безобразничал по пьяни, но сейчас ни-ни.

— Да я заметил, в последнее время вы больше трезвый.

— С Божией помощью воздерживаюсь, вот только жить негде, горе мыкаю по подвалам.

— Да, это не сахар, — сокрушенно закивал Георгий и вдруг, что-то вспомнив, воскликнул: — Позвольте, у нас же в том году в часовне долго жил странник Володя, застелил все, закрылся и жил. Доволен даже был. Может и вы? Здесь тихо.

— На кладбище? Ну, это едва ли...

Но все же Алексей задумался. Что-то часто ему предлагают здесь поселиться. От кого-то же недавно слышал? Ах, да, от странного старичка! И про часовню тот тоже вроде как что-то говорил или намекал?

— Вы подумайте, но у батюшки прежде спросите, чтобы благословил. Он вот-вот из храма уже выйдет.

Алексей вышел на улицу и, покуривая, стоял у ворот. Появился священник. Алексей затоптал окурок и двинулся ему навстречу.

— Простите, батюшка, — склонил он голову, — тут дело такое, жить мне негде, хотел бы здесь в часовенке временно перебиться, пока не найду чего. Вы бы благословили?

— А пить начнете, шуметь, дебоширить?

— Начну, так погоните в шею, но постараюсь воздерживаться.

— Часовня, конечно, не для жилья предназначена, но эта не используется по назначению, да и принадлежит не церкви, а невесть кому, музею какому-нибудь. Так что поживите, если так у вас сложилось, только на службы ходите и причаститься вам следует, как собирались однажды.

— Сделаю, батюшка.

Священник благословил Алексея, осенив его крестом. После его ухода сразу подошел Георгий.

— Ну вот и решилось все, а вы безпокоились. Когда будете устраиваться?

— Не знаю, — пожал плечами Алексей, — в ближайшие дни.