Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Дни замелькали один за другим, приближая назначен­ный Софье срок отъезда. Сазонов хорошо знал, кому по­ручить заботу о загрустившей женщине. Иван сумел за­ставить Софью оглянуться вокруг себя. Он же рассеял се сомнения и страхи в отношении Жени. О том, что она в боль­нице, даже слова не проронил, но все сделал, чтобы узнать правду о ее здоровье и о том, не грозит ли девушке инва­лидность. Уверенные ответы медицинских работников по­радовали его, и он решил, что не стоит сообщать о несчастье дочери Софье.

Исключением был Роман. Вальцов решил выложить правду, какой

бы мрачной она ни была, и, признаться, по­жалел о том. Софья тяжело пережила это сообщение.

— Боже мой, я же слепой жила… Плохой, никудышной матерью оказалась.

— Это вы зря… Роман сам виноват.

— Иван Федосеич, неужели вы не понимаете? Нет пло­хих детей. Есть лишь скверные родители.

— Закваска у Романа, по-моему, была кулацкая. Еще с детства.

– Я могла и должна была это заметить. Но даже не видела, как за спиной заговорщики собирались. Какая-то куриная слепота!

— Мне прикажете, как Сазонову, защищать вас от себя самой?

У Софьи округлились глаза.

— А он защищал?

— Иначе вы были бы за решеткой, а не здесь.

– Неужели?! Господи! А я, верите ли, думала, что он всеми силами старался меня упечь за эту самую решетку.

— Ну, что вы! Дай-то бог побольше таких чекистов Вальцов первый раз дал себе волю и не очень-то деликатно отругал Софью за «куриные рассуждения». Опомнился оттого, что увидел широкую улыбку собеседницы. Замолчал, удивленный.

— А вы человек темперамента,— удивилась Софья.

Чем дольше Вальцов говорил, виделся, дышал одним воздухом с этой необычной женщиной, тем больше убеж­дался в обреченности своего чувства к ней. Его страшило расставание, хотелось быть с Софьей как можно дольше, да и она вроде бы стремилась к этим встречам. Но ни од­ного слова, как-то ставящего все в их отношениях на свои места, не было сказано. Скорей всего это было вызвано неизбежной и скорой разлукой.

Размышляя над создавшейся ситуацией, Вальцов гулял в одиночестве по аллее и удивлялся тому, что так долго не появляется Софья. Они, как правило, выходили на прогулку почти в одно время. Иван решил, что седоголовый преподаватель иностранных языков, по ее словам, уже успевший вытянуть из нее все жилы, опять задерживает свою ученицу. А как сегодня полыхает золотом лес, особенно осиновая и березовая чаща! Вальцов неутомимо ходил по аллее, в надежде, что Софья когда-нибудь да освободится и он сегодня увидит ее.

А у Софьи в это время был трудный разговор с Голубевым.

— Мы получили ваше письмо, Софья Галактионовна, напрасно приходите в отчаяние. Мы же дали вам слово позаботиться о ваших детях…

– Пока у вас не будет своих детей, вам не понять моей тревоги. Вся душа исстрадалась.

Голубев развел руками.

— Что нет у меня детей, не моя вина. А вас я понимаю хочy сообщить вам: что касается Жени, то ее судьба, можно сказать, сложилась. Сейчас она в больнице. Не пу­– гайтесь,— остановил он побледневшую Софыо.— Садитесь. Жизнь ее вне опасности. После больницы ее примут на текстильный комбинат. Обо всем договорились. Унее бу­дет специальность. К тому же есть все основания надеяться,

что у вашей дочери будет хорошая семья.

— Да неужто?! — Глаза у Софьи вдруг оживились.— А кто же мой будущий зять?

— Рабочий. Передовик, ударник. Кстати, увлекается иностранным языком, много читает, тянется к науке.

Софья глубоко вздохнула.

— Неужели все образуется? — лицо ее посветлело.— Андрей Иваныч, а нельзя ли нам с Женей повидаться?

— Думаю, что можно. Перед отъездом вам разрешат встречу. Скорее всего я привезу вашу дочь сюда, на дачу. Впрочем, не будем забегать вперед. Заверяю вас в одном: без свидания с дочерью вы не уедете.

— Спасибо вам, родной вы мой. Не знаю, как и благо­дарить.

— Оставьте, Софья Галактионовна.

Голубев устроил свидание Софьи с Женей на три часа. Три часа они лили слезы, говорили и наговориться не могли.

А через три дня Софья Галактионовна покинула дачу. Прощание с Вальцовым получилось скомканное, наспех. Тарахтел мотором автомобиль, шофер недовольно покаш­ливал, глядя на часы.

— Встретимся ли когда-нибудь, Иван Федосеевич? — дрогнув голосом, сказала Софья.

— Встретимся, если оба того захотим. Ну, прощайте, Софья Галактионовна.— От сдерживаемого волнения Валь­цов говорил густым басом.

А через минуту уже не слышно стало мотора автомо­биля, и даже не верилось, что эта женщина стояла только что здесь…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«НА ВСЮ ЖИЗНЬ!»

1

В тот день к началу смены в цехе появились директор завода и еще какой-то инженер, кажется, из планового от­дела — вспомнил Борис. Вроде бы приход их был и случаен и никого не должен был удивить, однако они долго о чем-то спорили в стеклянной светелке начальника цеха Тарасова и нет-нет да и поглядывали из-за стекла: как люди стано­вятся к верстакам, как принимаются за дело.

Борис втянулся в работу и уже не замечал, что все трое наблюдают за ним и за его соседом Максименко. Макси­менко тоже в первые минуты косился на начальство, но через час успокоился и работал в обычном для него тем­пе — не торопясь и особо не напрягаясь.

Через два часа наблюдателей сменила новая тройка. Так продолжалось весь день. В конце смены пришел Разумнов и попросил Максименко и Дроздова задер­жаться.

— Хорошо, Константин Арефьич. Только помоюсь сна­чала,— согласно ответил Борис.

А Максименко вдруг разволновался.

— Рабочему человеку и после смены не даете отдох­нуть,— проворчал он недовольно.

— Из-за пустяков не стали бы беспокоить,— возразил Разумнов.

— А что такое?

— Услышите. Идите мойтесь.

Борис переоделся первым, подошел к Разумнову.

— Над чем колдуете целый день, Константин Арефьич?

— Колдуем, брат, по долгу колдунов.

— А колдунов сжигают на костре,— не удержался Борис от шутки.