Непереводимое в переводе
Шрифт:
213
национальной окраской). Памятник средневековой арабской литературы, известный в англоговорящих странах как "Arabian Nights", русские и болгарские читатели знают под заглавием «Тысяча и одна ночь». Изменение раз принятого заглавия, в том числе и улучшение его, нельзя считать невозможным, но любое совершенствование нужно делать умело, так, чтобы его не приняли за заглавие другого произведения.
К третьей группе относятся имена собственные, транскрипция или перевод которых зависят от контекста. Как правило, все они подлежат транскрипции; перевод, подстановка или любое отступление от этого правила допустимы лишь когда необходимо показать и внутреннюю форму, т. е. когда имя собственное должно в той или иной степени приобрести и черты имени нарицательного.
Это подводит нас вплотную к «говорящим и м е -н а м». О них существует огромная
1 См., например: Андреев В. Д. Некоторые вопросы перевода на русский язык болгарской художественной литературы; Болотов В. И. К. вопросу о значении имен собственных. — Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Каухчишви-л и Н. О художественных функциях личных собственных имен. — РЯзР, 1974, № 1; Коларов Р. Звуковата метафора и семанти-ката на собственото име в художествената реч. — Български език, 1976, №3; Реформатский А. А. Перевод или транскрипция?— Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Ро-ганова 3. Е. Указ, соч.; Соболев Л. Н. Перевод образа образом. Художественный перевод и собственные имена.
2 Г а т о в Аг. Художественный образ и воплощение его в переводе (некоторые соображения к изданию русского перевода Л у Синя).— МП, 1959, 1, с. 181.
3Демурова Н. Голос и скрипка (К переводу эксцентрических сказок Льюиса Кэрролла). — МП, 1970, 7, с. 160.
4Шаталова В. М. Имя и характер. — РР, 1973, № 5, с. 38.
214
Вопрос перевода «говорящих имен» еще не разрешен, несмотря на то, что ему посвящено много страниц не только в теоретической литературе, но и в любом пособии по переводу.
Начнем с малоисследованной (и, пожалуй, спорной в отношении ее места в классификации) группы «крылатых имен» или, как их очень удачно называет В. С. Виноградов, «аллюзивных имен», которые «у носителей языка ассоциируются с определенным словом из фольклорных, литературных и фразеологических источников» '. Они нередко бывают крылатыми словами или компонентами крылатых выражений. Некоторые — Иуда Искариот, Дон Кихот, Дон Жуан и др. — превратились в нарицательные (иуда, донкихот, донжуан), освободив нас от необходимости обсуждать их; другие, оставаясь по форме именами собственными, утратили в значительной мере признаки этой категории, являясь символами тех или иных качеств и представлений. Например, лидийский царь Крез был богатейший человек древности, и «богатство сделало его имя нарицательным» (ЭС); имя Луция Лициния Лукулла связано с понятием об изысканной роскоши, в особенности в отношении гастрономии (Лукуллов пир); Иов — символ страданий («многострадальный Иов»), Плюшкин, Гарпагон (точнее — Арпагон) и Шейлок символизируют скупость, Отелло — ревность, Тартюф — лицемерие и ханжество, Обломов — умственную лень и бездеятельность; Рубикон—это граница, переход через которую требует смелости, означает окончательно принятое решение, два Аякса и Кастор и Пол-луке— неразлучные друзья, Голиаф — гигантский рост и сила, Кассандра — пророк, которому не верят, Репети-лов — бездельник и болтун, Аркадия — счастливая, беззаботная жизнь (аркадская идиллия) и т. д. Эти имена-символы, имена-ярлыки при переводе транскрибируются с учетом формы, в которой они известны носителям ПЯ. А те, которые неизвестны? Маловероятно, например, чтобы французы были знакомы, скажем, со Скотининым, или Маниловым, или даже Плюшкиным. А ведь в каждой литературе есть свои Плюшкины,
'Виноградов В. С. Лексические вопросы перевода художественной прозы. Автореф. докт. дисс. М.: Изд. МГУ, 1975, с. 59.
215
Термином «говорящие имена» («значащие имена», в частности «характеристические имена», «смысловые фамилии»1) можно обозначить все имена собственные с более или менее уловимой внутренней формой. Мы разли-чаем такие, которые 1) обычно не подлежат переводу, так как их назывная функция все же преобладает над коммуникативной (план выражения заслоняет план содержания), 2) подлежат переводу в зависимости от контекста, который может «высветлить» их содержание, и 3) требуют такого перевода или такой постановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семантическое значение (каламбуры).
Художественная литература воздействует образами. Поэтому и имя собственное в рассказе или романе нередко включается в образную систему произведения. И если для ономастики исследование семантики имен собственных кажется, пожалуй, немного странным, необычным2, то для теории художественного перевода изучение их семантики и участия в построении образов представляет первостепенный интерес.
Семантическим значением обладают если не все, то подавляющее большинство имен собственных, только у одних оно забыто и теперь не воспринимается без особого объяснения (Нил, Касьян, Петр, ср. болг. Камен как перевод «Петра»), у других лежит на поверхности, легко улавливается (рус. Кузнецов, болг. Ковачев, укр. Коваленко), у третьих полностью совпадает с соответствующими нарицательными (англ. Smith «кузнец», Bucket «ведро», нем. Richter «судья», Schmied «кузнец», рус. Борщ, Кисель, укр. Коваль). Но все, даже самые необычные, фамилии в контексте очень быстро перестают восприниматься в нарицательном значении и не отличаются по воздействию от самых обычных Петровых и Ивановых.
Известно, что в произведениях крупнейших писателей нет мелочей: все продумано, каждое слово стоит на своем месте и исполняет определенные ему автором функции. Не составляют исключения и имена собственные. Нередко им отводится роль своеобразных, очень лаконичных — в одном слове — характеристик. Так, в переводе «К новому берегу» В. Лациса мы находим два топонима — «Озеро
•Щербина А. А. Указ. соч.
2 См. у А. В. Суперанской (указ, соч., с. 255): «Многие считают имена собственные категорией, лежащей вне понятия, а семантика всегда понятийна», и «сомневаются в правомерности выделения семантики в качестве особого аспекта имени собственного».
216
илистое» и «Змеиное болото», прилагательные, компоненты которых явно переведены с латышского; у Дж. Лондона есть «Лунная долина» и «Сын Волка», но есть и ничего не говорящие нам «Джис-ук» и «Чугэнгат»— индейские имена, несомненно осмысленные в языке соответствующего племени; мы переводим «Скалистые горы», но сохраняем Оксфорд («Воловий брод») и Голливуд («Священный лес»). Рассказы А. П. Чехова населены невероятным множеством персонажей, и большая часть их фамилий и прозвищ обладают совсем прозрачной внутренней формой. Открываем наугад т. Зсобр. соч. и читаем «подполковник Требьен» (фр. «очень хорошо»), «Клюшкин», «Перега-рин», «Зельтерский», «Бленский» ! — из пяти фамилий четыре «говорящих» на одном только развороте книги...
Что же нужно переводить, что транскрибировать?
В отношении названий действительно существующих географических объектов (топонимов) строго установленного правила нет. По традиции одни топонимы передаются путем транскрипции, независимо от достаточно ясного содержания (мы говорим Шварцвальд, а не «Черный лес», Стара планина, а не «Старая гора»), другие переводятся — «остров Святой Елены (в оригинале Saint Helena Island), Берег Нокса (в оригинале Кпох Coast).