Непереводимое в переводе

Влахов Сергей

Но переводчика интересуют прежде всего встречаю­щиеся в художественном произведении вымышлен­ные имена. В рассказе А. П. Чехова «Экзамен на чин» все фамилии персонажей можно причислить к смысло­вым: главный герой Фендриков, учитель географии Гал­кин, учитель русского языка Пивомедов, смотритель уезд­ного училища Хамов, законоучитель Змиежалов, инспек­тор народных училищ Ахахов. Экзаменуемый Фендриков, «приемщик X-го почтового отделения» — «седой, борода­тый человек с почтенной лысиной и солидным животом», а устаревшее шутливое слово фендрик значит «молодой человек с претензиями» (MAC)

или «фатоватый молодой человек» (Уш.); можно было бы предположить, что автор подтрунивает над своими героями, но рассказ не дает почвы и для такого вывода. Нет видимой причины толко­вать характеры или поведение и остальных персонажей исходя из значений их фамилий; Хамов только раз упо­мянут: «Через переднюю пробежал на улицу штатный

¹ Чехов А. П. Собр. соч., в 12-ти томах. Т. 2. М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1961, с. 194—195.

217

8-747

смотритель уездного училища Хамов», и это все, что ав­тор сообщает о нем.

При этом положении едва ли будет оправданным стремление во что бы то ни стало осмысливать все эти не то что говорящие, а прямо-таки кричащие имена, коль скоро они не имеют подчеркнутой опоры в тексте. Потери, конечно, будут: нередко веселое, смешное имя создает атмосферу, но перевод или подстановка могут оказаться большим из двух зол. Если есть основания для «перево­да» фамилии дьячка Вонмигласова («Хирургия») —очень уж «духовное» у нее содержание, то его партнер, фельд­шер Курятин, вероятно, сохранит свою и в переводе, так как ни с профессией, ни с характером, ни с поведением его в рассказе она не связана. Переводя «Хамелеона», английский переводчик счел нужным объяснить в сноске значения фамилий Очумелова (from the word "ochume-li" — crazed) и Хрюкина (khryu-khryu — pig's grunt); в сноске раскрыто внутреннее содержание фамилии Червя-кова из «Смерти чиновника». Вряд ли А. П. Чехов связы­вал фамилии первых двух с какими-нибудь чертами их характеров; так что переводчик своим подстрочным объ­яснением только отвлекает внимание английского читате­ля от действительной характеристики героев. А что каса­ется Червякова, то осмысление фамилии, если считать ее столь тесно связанной с образом чиновника (вопрос не бесспорный), можно было, пожалуй, достигнуть иным пу­тем— например, заменив рус. червяка англ, worm (а, мо­жет быть, и добавив характерное для русских фамилий окончание – ин или – ский).

В других случаях намерения автора совершенно ясны, когда имя, как говорил Золя, «становится в наших глазах как бы душой персонажа»¹. Б. А. Старостин приводит несколько таких имен с их переводами из «Моникинов» Купера: Lord Chatterino — Лорд Балаболо, John Jaw — Джон Брех (букв. Джон Челюсть), Island of Leap-high— остров Высокопрыгия. Такие имена-ярлыки, встречаю­щиеся гораздо чаще у старых авторов, насыщают текст всевозможными символами. К материалам о переводе подобного рода говорящих имен у Н. Галь, А. Арго, Н. Любимова² и др. можно добавить хотя бы примеры из

Марка Твена — прозвище придворного остряка-самоучки сэра Дайнадена-шутника, имя, которое жена героя дает новорожденной дочке — Алло-Центральная, из «Пет­ра I» — «Федька Умойся Грязью», заглавие книги А. Реб-манна «Странствования Ганса Глазей-на-мир (Kiekindie-welt) по всем частям света и по Луне». Из русской лите­ратуры достаточно упомянуть хотя бы «Недоросля» и любое произведение М. Е. Салтыкова-Щедрина.

По существу это, конечно, не столько фамилии, сколь­ко клички, прозвища, т. е. названия, даваемые помимо имени, обычно указывающие на какую-либо примечатель­ную черту характера, наружности, деятельности (БАС), что и обусловлено их более тесной связью с контекстом. Так как в них обычно содержание преобладает над фор­мой, т. е. форма «подогнана под содержание», выбор приема сделать, в общем, легче. Тем не менее между про­звищами (кличками) и другими говорящими именами людей нет качественной разницы: их смысл выявляет

только контекст, и только при таком осмыслении перевод­чик обязан довести до сознания своего читателя их вну­треннее содержание. Иначе каждого Рыжика (мальчик) и каждую Буренку (корова) придется переводить. Мы, ко­нечно, не хотим сказать, что если можно безболезненно сохранить в переводе бурую масть Буренки, то этого де­лать не надо. Напротив: это всегда желательно, так как при транскрипции прозвища потери неизбежны; но если ее нарицательное значение не связано с контекстом, если из последнего не видно, что она была действительно бу­рая, то меньшей потерей будет транскрипция, чем какое-нибудь режущее глаз английское имя, сочиненное на ос­нове этого цвета, типа Browny.

В качестве иллюстрации различного типа связей гово­рящего имени с контекстом приведем несколько приме­ров. «В шутку его (Лос-Анджелес) называют Роудсвил-лем — Дорогоградом» '. До этого автор освещает вопросы дорожного строительства в этом городе, подробно описы­вает дороги, так что шутливая кличка как бы резюмирует сказанное; если оставить ее непереведенной, она повиснет в воздухе, почему в самом тексте и дается перевод. «Ули­ца, где живет Сережа, называется Дальняя. Просто

¹ См.: Старостин Б. А. Нормы практической транскрипции.— РР, 1969, № 5, с. 53.

² Г а л ь Н. Слово живое и мертвое. Из опыта переводчика и ре­дактора. М.: Книга, 1972, с. 130—134; Арго А. Факты и выводы.—

218

8*

МП, 1959, 1, с. 297—299; Любимов Н. Перевод — искусство -МП, 1963, 3. ¹ Кондратов С. Н. Свидание с Калифорнией, с. 27.

219

называется: от нее всюду близко»¹ — пример другого типа: противопоставляя внутреннему содержанию назва­ния улицы антоним «близко», автор сосредоточивает на нем внимание читателя, и, следовательно, если не пере­дать и в переводе значение этого имени, смысл второго предложения остается непонятным; транскрипция имени здесь явно противопоказана.

Обычно, как в приведенных примерах, на необходи­мость осмысления указывает узкий контекст. Возможны однако и случаи, когда переводчику приходится при ре­шении этого вопроса опираться на широкий контекст и даже на произведение в целом. Приведем здесь два близ­ких по решению переводческой проблемы примера: «Ло­шадиная фамилия» и «Кому на Руси жить хорошо».

В рассказе на трех с половиной страницах — свыше 40 «лошадиных» (-{-одна «собачья») фамилий! И все под­лежит переводу, ни одну нельзя передать путем транс­крипции. Но это почти не связано с затруднениями пере­водческого характера, так как переводчик имеет свободу действия: он не обязан осмысливать каждую фамилию по оригиналу — достаточно того, 1) чтобы она была «лоша­диной», 2) чтобы по форме напоминала русскую фами­лию (суффиксы, окончания) и 3) чтобы соответствовала правилам ассоциации в отношении последовательности появления этих фамилий в подлиннике: Д'обылицын — /(обылятников — К,обелев («собачья» фамилия, по ассо­циации с другими), /(оренной— /(оремников— Пристяж-кин—*/ерезседельников— Засупонин; и, разумеется, в конце связь между овсом и «настоящей» лошадиной фа­милией Овсов.

Затруднения, вероятно, вызовет перевод рассказа на неславянские языки, но трудность будет заключаться не в семантике отдельных имен, а в передаче формы.

Примерно так же обстоит дело с переводом начала пролога «Кому на Руси жить хорошо»; необходимость подстановок и здесь обусловлена всем содержанием поэ­мы, и здесь точность семантики не связывает руки пере­водчику; достаточно передать признаки крайней нищеты и бесправия, но, конечно, чем ближе к подлиннику, тем лучше. Приведем несколько строк с перечислением этих имен и, соответственно, болгарский перевод (разрядка наша — авт.):

'Панова В. Ф. Сережа. М.: Госуд. изд. худ. лит-ры, 1958, с. 4. 220

«Седмина полукрепостни от Стегната губерния, от Страдала околия, отПустопразна об­щина,

из близките села: Закръпково, Окъсанко, Босяков о, Треперково, Горелов о, Гладничево, и още Недород...»

«Семь временнообязанных, Подтянутой губернии Уезда Терпигорева, Пустопорожней во­лости

Из смежных деревень — 3 а_п л а т о в а, Д ы р я в и н а, Ра'зутова, Знобишина, Горелова, Н'е е л о в а, Неурожайка тож...»¹