Невероятный сезон
Шрифт:
– Очень разумный человек? Меня называли по-разному, но так, думаю, в первый раз.
– Тогда будем надеяться, что не в последний, – сказала Грация.
Когда они прибыли всего за минуту или две до лекции, зал был почти полон. Они нашли два кресла в последнем ряду, рядом с колонной, и мистер Левесон извинился за плохой обзор. Они удостоились нескольких подозрительных взглядов от джентльменов, сидевших рядом, и Грация поняла, что, кроме них с горничной, здесь нет других женщин.
– Мне следовало спланировать все лучше и забрать вас на полчаса раньше, – сказал мистер Левесон.
На полчаса раньше,
– Пожалуйста, не извиняйтесь, – сказала Грация. – Это, безусловно, лучший подарок, что я получила за все время пребывания в Лондоне, и я не позволю ничему его испортить.
Джентльмен средних лет поднялся на трибуну, и оживленные разговоры вокруг смолкли. Он – Грация не расслышала его имя, решив спросить мистера Левесона позже, – делал доклад о недавней работе французского ученого Луи Жана Пьера Вьейо и его исследованиях в области орнитологии.
Месье Вийо был одним из немногих, кто изучал живых птиц, а не заспиртованные экземпляры, и во время путешествий по Вест-Индии и Северной и Южной Америке он встречал всевозможные фантастические виды.
Выступающий показал цветные изображения птиц, о которых рассказывал, и Грация со счастливым вздохом осела в кресле. Эта лекция велась на языке ее сердца.
Мистер Левесон оглянулся с веселой улыбкой.
– Наслаждаетесь?
– Очень, – ответила она. – Но, прошу, помолчите. Не хочу пропустить ничего важного!
Коротко хохотнув – хотя Грация не представляла, что в ее словах такого смешного, – он затих. Стоявшая рядом Мэри вытащила сумочку с вязанием.
Когда лекция окончилась, а голова Грации была приятно наполнена новыми идеями, мистер Левесон представил ее нескольким знакомым. Несмотря на странные взгляды, которыми одарили ее несколько джентльменов, никто из друзей мистера Левесона, казалось, не смутился из-за ее присутствия. А если бы и так, они были слишком вежливы, чтобы сказать об этом.
Грация энергично вступала в беседы, несмотря на ворчливые жалобы Мэри, и раз или два уловила выражение удивления и интереса к ее вопросам или мыслям. Но самым приятным оказалось услышать, как мистер Левесон пробормотал:
– Хорошо сказано, мисс Элфинстоун.
Она подняла взгляд и обнаружила, что он наблюдает за ней, и в выражении его лица проглядывало что-то такое, от чего ей стало и жарко, и холодно одновременно, и она потеряла нить разговора.
Она встречала немногих, кто, подобно мистеру Левесону, восхищался бы ее прямотой и пытливым умом вместо того, чтобы бояться их. Может, ее дядя Эдвард Обри или Адам. Иногда – папа, хотя он редко понимал ее. Но все они знали ее с младенчества, и при них она не чувствовала себя так, как сейчас, будто ее заземлило в собственном теле, обострив каждое нервное окончание и одновременно – подарив возможность летать. Она снова подумала о том ощущении тепла. О том, как хотела облегчить боль мистера Левесона.
Было ли это то чувство, которое испытывала Талия, когда находилась рядом с мистером Дарби?
Грация восхитилась
– Мисс Элфинстоун? – спросил мистер Левесон, приподняв бровь в манере, которую она сочла очаровательной. – У вас очень странное выражение лица, сложно сказать, вдохновение это или несварение желудка. Не хотите поделиться?
– Ничего такого, – быстро сказала она, пытаясь вернуться к разговору.
Но это вовсе не походило на пустяк. Не то чтобы ей грозила опасность отдаться новому ощущению, отказаться от своих интересов лишь для того, чтобы насладиться присутствием рядом человека, который заставлял ее чувствовать себя живой. Его близость делала и все остальное в этом мире более интересным.
Грация поняла, что проще всего находиться в обществе, когда не ждешь, что другие ответят взаимностью на твою заинтересованность или привязанность… Она не надеялась, что мистер Левесон будет относиться к ней так же, как она к нему. Это было бы все равно что ожидать от солнца, что оно заметит планету на дальней орбите. Итак, возникал вопрос, что ей делать со своим чувством? По опыту наблюдений за Калли борьба с «нежными чувствами» редко срабатывала… лишь затягивала глубже. Но если она позволит всему идти своим чередом, скорее всего, то, что она теперь испытывает, оставит ее через несколько недель или месяцев. Она не думала, что разобьет себе сердце из-за мистера Левесона.
Так почему бы не насладиться сейчас? Грация будет получать удовольствие от тех моментов в его обществе, что ей доступны, приобретя немного опыта в области романтики и флирта, пополнит запас наблюдений о любви и через несколько десятилетий сможет развлечь племянниц историей о том, как однажды, в свой первый лондонский сезон, их тетя Грация влюбилась.
Решив таким образом рационально разобраться с растущей привязанностью, она вернулась к разговору. Потребовалось несколько секунд, чтобы уловить суть, а затем решительно возразить бедному джентльмену, который, почувствовав силу оппонента, вдруг вспомнил, что его где-то ждут.
– Напомните мне никогда не вступать с вами в спор, – сказал мистер Левесон.
Грация чуть грустно рассмеялась.
– Вы уже спорили со мной. И пережили это достаточно хорошо… сомневаюсь, что я могла бы отвечать яростнее!
В его глазах снова появился тот огонек. Грация не могла его понять, но твердо сказала себе, что не должна думать об этом. Наблюдения за мистером Левесоном уже осложняли ее неравнодушное отношение к нему.
– Не сомневаюсь, мисс Элфинстоун, что, если бы вы захотели, смогли бы перевернуть мир.
Сказав это, он заявил, что пришло время им с Мэри вернуться домой. Поездка была восхитительна: ясный весенний день, птицы пели над головой, и их разговор так же заполняли птицы… те, которых они встречали в своих изысканиях, те, которых изучал мсье Вийо, те, которых еще предстояло открыть.
– В Америке, – сказал мистер Левесон, – есть крохотная птичка под названием колибри, она так быстро бьет крыльями, что создает гул. Мне говорили, что в полете их крылья расплываются.
– Словно крошечные летучие драгоценности, – сказала Грация. – Хотела бы я увидеть одну.