НЕЗАБВЕНИЕ
Шрифт:
– Девчонки, а меня ещё Сашина мама, когда была жива, научила печь курник. Сочный такой, хрустящий, пальчики оближешь.
– Курник, это что? Пирог? – вмешался в разговор Николай.
– Э-э-э, да ты не знаешь, что такое курник? – удивилась Людмила Васильевна. – Ну, конечно же, куриный пирог. Мы всегда его стряпаем с Сашей вдвоём. Пока я завожу тесто, Саша в это время готовит начинку. А вообще-то, курник испечь – раз плюнуть. Слушай, сейчас расскажу.
Людмила Васильевна повернулась лицом к водителю и, запахнув короткую полосатую шубу, прижала к коленям сумку.
– Значит
Глаза её засияли. Она, поправив рукой очки, принялась объяснять:
– В глубокую чашку наливаю тёплое молоко, развожу сахар и соль, а потом добавляю яйцо, сметану и масло. Только смотри, сначала надо его растопить. Дальше всё хорошенько размешиваю, а потом уже добавляю муку.
– Сколько? – коротко спросил Николай.
– Сколько? – чуть растерянно повторила Людмила Васильевна.
Она на секунду задумалась, потом, глядя на Николая, с улыбкой ответила:
– Муку я всегда сыплю на глазок, не привыкла считать стаканами.
Тот что-то хмыкнул и кивнул головой. Людмила Васильевна поспешила продолжить:
– Ну а дальше начинаю вымешивать тесто. Только делать это надо так, чтобы не осталось комочков. А как только тесто готово, накрываю его полотенцем и ставлю в холодильник. Сашина мама всегда выносила готовое тесто в холодные сени, приговаривая при этом: «Пусть отдохнёт».
Тут она замолчала, со вздохом взглянула в окно, затем снова посмотрела на Николая:
– Где-нибудь через полчасика тесто станет пластичным, и тогда-то можно его вынимать. Дальше я так делаю: делю тесто на два части, так сказать, на два колобка, чтобы один, тот, что для нижнего слоя, был поменьше, а второй, тот, что для верхнего, пусть будет побольше. И начинаю раскатывать маленький колобок. Они оба должны получиться не тонкими и не толстыми.
– Какими? По сантиметру? – уточнил Николай.
– Может быть чуть потолще. Ну, сколько? – Людмила Васильевна снова задумалась и показала на пальцах. – Сантиметра полтора, не больше. Потом смазываю противень растительным маслом. Выкладываю тесто так, чтобы оно покрывало на всю высоту бортики противня, и посыпаю пшеничной крупой. Крупа будет впитывать лишний жир и не даст пирогу пригореть, потому что курник печётся долго. Кто-то варит курицу, я – нет. Делаю так, как учила Сашина мама. Со свежим-то мясом он будет вкуснее. Ну пока я вымешиваю тесто, Саша тем временем режет ломтиками картошку, куриное филе, сердце, желудки, печень. Всё в дело идёт. Крошит лук, подсаливает, перемешивает в большой миске, накрывает крышкой и ставит в тёплое место.
– Надолго? – спросил Николай.
– Да ты не иначе как печь собрался, – засмеялась Людмила Васильевна. – Слушай, я всё готовлю на глазок. Ну не знаю. Может около часа томится. Потом уже выкладываю начинку, раскатываю второй колобок и накрываю пирог. Края заворачиваю косичкой, а посередине пальцем протыкаю дырочку. Взбиваю яйцо, смазываю пирог, ставлю его в духовку и запекаю до румяной корочки. А как только достаю пирог из духовки, сразу умываю водой и накрываю чистым сухим полотенцем. Так сказать, даю отдохнуть. Скоро Октябрьские праздники, вот тогда испеку и всех угощу.
– Ух! –
Все задвигались, принялись горячо обсуждать способы приготовления разных блюд, стали давать советы друг другу. Каждый старался сказать что-то своё. В весёлом многоголосии неожиданно прозвучало:
– Людмила Васильевна, вам позавидовать можно, вы всегда и везде с Сашей вдвоем. Редко увидишь такую любовь.
– Да какая любовь, – смутилась Людмила Васильевна, – слежались за тридцать лет.
Она махнула рукой, посмотрела в окно и добавила:
– На самом деле, всё гораздо сложнее, и в двух словах тут не объяснишь.
– Людмила Васильевна, вы хоть когда-нибудь с мужем ругаетесь? – спросил Николай.
Та рассмеялась:
– Чем плохо долго жить вместе: даже не поругаешься. Заранее знаешь, что он скажет.
За окном проносились разноцветные пятиэтажки, вдоль обочины переплетались оголённые тополя. Когда подъехали к светофору, зелёный огонь погас и загорелся желтый. Перекрёсток был пуст и в последний момент водитель успел повернуть на Ленинградскую улицу.
– Николай, поезжай чуть помедленнее. Хотим с Сашей сходить в кино. Посмотрю, какой фильм идет на этой неделе, – раздался голос Людмилы Васильевны.
Николай сбавил газ, и машина неспешно проехала мимо здания кинотеатра. Показалась афиша «Зимняя вишня—2». Разговор опять оживился. В тесном уазике коллеги принялись обсуждать французские духи, тушь и тени Ланком, японские джемпера с отделкой из натурального меха.
– Какой интересный крой у блузки из голландского костюма.
– Это же настоящая русская косоворотка.
– И цвет – точно наш уральский малахит.
– А юбка какая, заметили? Чёрная, плиссированная, с тиснением под крокодилью кожу.
Мысли у Киры где-то блуждали. Воздуха не хватало, и непонятная тоска наполняла душу.
Словно издалека послышался голос Людмилы Васильевны:
– Кира Борисовна, вы что-то выбрали для себя?
Кира взглянула и вяло ответила:
– Мне ничего не надо.
Она выпрямилась на сиденье и попробовала улыбнуться.
– Ничего не понравилось? – с искренним удивлением спросила Людмила Васильевна.
Она оглянулась и поняла, что Кира никого не слушала.
Повисла долгая пауза.
– Не знаю, – выдохнула, наконец, Кира, просто чтобы что-то ответить, и натянуто улыбнулась.
Она ухватилась за ручку так сильно, что пальцы её побелели. Какое-то странное беспокойство мучило Киру. Что именно волновало её, она не могла бы сказать, потому как сама не знала.
Кира взглянула в окно: впереди показалась арка старого стадиона. До пятого класса Кира на зимних каникулах ходила туда на каток. Однако потом, когда к стадиону подполз карьер, его закрыли, и только над входом по-прежнему красовалась надпись «СТРОИТЕЛЬ», такая же обветшалая, как постаменты с колоннами, как барельефы, как флаги «сталинского ампира» в овалах на стенах пролетов. И хотя стены были местами разрушены, арка стояла, невзирая на то, что по несколько раз на неделе неподалеку в карьере гремели взрывы.