Ни за кого и ни с кем, кроме совести
Шрифт:
Что слишком много нападающих,
А вот в защите – никого.
2010 г.
«А на весеннем фронте все свои…»
А на весеннем фронте все свои.
Пароль один: «Влюбляться до конца!»
И бьют очередями соловьи,
Сражая неокрепшие сердца.
А возраст мой непризывной, как дед,
От приворотных пуль заговорён.
Но
Эй, соловей, не пожалей патрон!
Вали меня, ночные снайпера!
Жизнь – скоротечный и неравный бой.
И вся в цвету, как в белом медсестра,
Черёмуха склонится надо мной.
2010 г.
Зимний народ
Зима научила кострам
И шапкам-ушанкам, и шубам,
Деревьям, поваленным в срубы,
Взлетающим с плеч топорам.
Зима научила стогам
И песням про русскую тройку.
Любую дорогу и тропку
Зима приучила к снегам.
И вьюгами высекла грудь.
И сбила в полозья колёса.
Невиданный бросила путь
Под ноги великого росса.
Мы скованы стужей в народ.
В железо нам выкалил нервы
Холодный кутузовский год
И знатный мороз в сорок первом.
Зима – наша белая кость
И самая гордая сказка.
От Балтии русый авось
Катал снежных баб за Аляску.
Мы – русские – зимний народ.
Бессмертие в душах озимых.
И в топи вселенских высот
Уходит космический зимник.
2010 г.
Пугачёв
Ещё не кончен Пугачёв.
Хрипя словами грубыми,
Сжимаю Родину ещё
В объятьях рук обрубленных.
Цари скукожились в царьки,
Царицы стали цацами,
А мы, как были – мужики,
Так в этом чине царствуем.
В живой обруб гляди в упор:
Там кровь не запекается,
Сибирь течёт с Уральских гор,
Лихой народ стекается.
Не жмурь глаза, не солнце я,
И не упырь из полночи.
В острог был Катькой сослан я,
Не за кистень разбойничий.
Потёмкинцы… кто с нею был,
Тем всем за ночь – по ордену.
А я царице изменил
Своей любовью к Родине.
Глаза под лоб закатаны
От ярых дум заранее.
Пожизненная каторга —
Дорога к тайным знаниям.
По староверческим скитам
Бежал от псов науськанных.
Где православный образ – там
И правду славят русскую.
Я соль земли на ус мотал,
У ведунов выведывал,
Что
Евразией заведовал.
В истории не напоказ
Калёной шашкой машем мы.
И даже в имени – Кавказ —
Есть половина нашего.
Сарматы мы и скифы мы,
И асы мы, и каски мы…
И от Карпат до Тихого
Летела даль казацкая.
Она – в крови у нас с тобой.
Дышу надеждой лютою,
Что поспевает русский бой
За бунтами да смутою.
Станичник, Стенька, сердце рвёт.
И, разинщиной рощенный,
Я трижды подымал народ…
А дальше – ваша очередь.
Чихал бы я на царский трон,
Да не с моими нервами
Смотреть, когда со всех сторон
Обрезали империю.
Ну вот, гляди, была рука
И нет, как нет Варяжика.
У моря Русского бока
Черны турецким пляжиком.
А вон горшком летит с плетня
Родная Скандинавия.
А вы-то думали: меня
Гольштейны обезглавили?
От их предательских имён
Пошла Отчизна ранами:
С екатерининских времён —
Гольштейн-Готторп-Романовы…
Сломаешь, к дьяволу, язык.
И как обнять, прикинь-ка ты,
Софий-Амалий-Федерик…
В одной Екатеринке-то?
Душа у Катьки не губа:
Дурна и меньше варежки.
Ей жмёт народная судьба,
Как на безногом валенки.
Надела русский псевдоним
Поверх немецких трусиков.
С Елизаветой взят Берлин,
А с Катькой сдали Пруссию.
За семилетнюю войну
У нас бы морда треснула,
Когда б она мою страну
Германцам не отрезала.
И саранче дала жратвы:
Чертям – черту оседлости.
И вот в характере Москвы —
Черты пархатой вредности.
Хотел я сабелькою трон
Почистить от акцентика,
Но били в спину Михельсон
И Деколонг прицельненько.
Хотел я плёткой казака
Взбодрить жидву дворянскую,
Да шпоры в жирные бока
Вонзить коню троянскому.
Полсвета – в пашню распахать,
Чтоб от Карпат до Тихого
Росла одна лишь благодать,
И никакого лиха нам.
Хотел Святую Русь вернуть
И жезл Ивана Грозного…
Да шеей воздуха глотнуть
Сподобился морозного.
Кому – под дых, кому – в лицо,
Кому-то – розог досыта,
А Пугачёву – «колесо»,
Чтоб докатить до Господа.
Ну, докатить-то докатил,
Да только не понравился, —
Ведь я при жизни первым бил,
Щекою не подставился.
Закрылись райские врата
Засовами и тучами.
И понял я, что у Христа