Никто об этом не узнает

Навьер Рита

Гости, навскидку человек двадцать, тотчас смолкли и все как один уставились на него с неприкрытым изумлением.

Глава 4

Никто Алёне не рассказывал о том, как трудно вливаться в чужую семью.

Да, отец ей родной, но ощущение, что она здесь чужая, лишняя, никому не нужная, не ослабевало, а наоборот лишь крепло.

Даже с отцом, к которому Алёна тянулась всей душой, общение давалось нелегко. Причём обоим. Но он во всяком случае ни разу не выказал к ней недоброго отношения, напротив — подарки делал, старался

узнать её поближе, время уделял, пытался ввести в свой круг. И самое главное — беспокоился о ней. А ведь раньше о ней никто не беспокоился, ну если не считать бабушку с дедом, но тех уже давным-давно нет на свете.

И вот теперь отец, её папа, такой красивый, умный, важный и занятой, заботится о ней. Спрашивает постоянно, не надо ли чего, что бы её хотелось и готов, очевидно, купить всё, что она ни пожелает.

Алёна отнекивалась, неудобно ведь. Да и вообще не в вещах дело. Но отец всё равно одаривал и одаривал. Вот так, неожиданно, у неё появилось всё, о чём она и не мечтала: красивая одежда, модный телефон, планшет, компьютер. Это трогало до слёз. И хотелось непременно сделать ему в ответ что-нибудь очень хорошее, но что — она не знала.

На следующий день после её приезда, Нина, ассистентка отца, по его поручению отвезла Алёну в салон. Там было так красиво и дорого, что она лишний раз выдохнуть боялась.

Однако её приняли как британскую королеву — постригли, что-то сделали с бровями, отчего, густые и чёрные от природы, они теперь выглядели изящно, точно нарисованные. Маникюр она пережила спокойно, но педикюр её здорово смутил. Ну а во время манипуляций с лицом Алёна чуть не уснула.

После салона всё та же ассистентка покормила её в ресторане. Правда, от цен в меню пропал аппетит, да и еда, если уж честно, не слишком впечатлила.

— Как тебе салат с рукколой? — спросила Нина.

Алёна пожала плечами, постеснявшись ответить, что салат и всё остальное — так себе. Хотя подмывало вставить, что сама бы она приготовила вкуснее.

После обеда Нина неожиданно привезла её к обычному многоквартирному дому сталинской постройки.

— Мы тут зачем? — удивилась Алёна, оглядывая двор колодцем.

— Дмитрий Николаевич велел отвезти тебя к Лилии Генриховне.

— Кто это? Зачем мне к Лилии Генриховне?

— О-о, — протянула Нина, — эта старая ведьма всю жизнь проработала диктором на радио, ещё в советское время. Старая школа. Потом уже учила других дикции и орфоэпии, ну это как правильно ставить ударение в словах. Слышала, у неё даже безграмотный за три месяца начинает говорить, как выходец из высшего общества.

Алёна покраснела, уловив посыл.

— Я так плохо говорю, да?

— Ну… с ударениями у тебя кошмар, это точно. Вот что это за слово — звонит? Звонит же! Ну и говор какой-то… странный, в общем. Да и в целом, она тебя подтянет по русскому.

Лилия Генриховна оказалась суровой на вид старухой, передвигающейся по тёмной, захламлённой квартире в инвалидном кресле.

Встретила она Алёну без особой радости, но и неприязнь тоже не выказывала. Сухо позвала за собой в гостиную, а Нине велела заехать часа через три.

Занимались они за круглым столом, прикрытым тяжёлой тканевой скатертью, отороченной бахромой.

Вообще,

Алёна теперь поняла, почему Нина назвала старуху ведьмой. Та была совершенно нетерпима к ошибкам, раздражалась чуть что, гневно сверкая глазами, ну и с выражениями не церемонилась. Ещё и кот у неё водился, чёрный, без единого пятнышка. Разлёгся рядом на стуле и смотрел надменно и злобно.

Так что после трёхчасового занятия Алёна чувствовала себя буквально выжатой.

Зато вознаграждением стал ужин с отцом, наедине.

Заведение было таким же помпезным, как и то, куда днём возила её Нина, но еда вкуснее, во всяком случае, ничего экстравагантного — мясо на углях, свежие овощи. И хотя то и дело за тсолом повисало неловкое молчание, этот вечер всё равно запомнился ей как самый прекрасный за всю её недолгую жизнь.

Отец сначала задавал дежурные вопросы, не смотрел в глаза и держался напряжённо.

Она же наоборот, несмотря на чувство неловкости, вовсю старалась разрядить обстановку, сблизиться с ним, рассказывала про всё подряд, что в голову взбредёт. Особенно разошлась, когда делилась впечатлениями о старухе-дикторше. Отцу, видать, были знакомы её ощущения, потому что он ожил, заулыбался.

А потом случился конфуз — она нечаянно опрокинула бокал вина и багровые капли попали на его брюки.

Алёна ужасно расстроилась и, пытаясь промокнуть салфеткой пятна, запричитала:

— Ой, папа, папочка, прости! Я такая неуклюжая…

Он вдруг не рассердился, наоборот — улыбнулся даже. После этого инцидента напряжение его как будто спало, и взгляд он больше не отводил, и разговор пошёл как по маслу. Они и смеялись, и болтали. Пока не вернулись домой…

Дома папа сразу стал неуловимо другим. Замкнутым, отстранённым.

Жанна Валерьевна и вовсе, как показалось Алёне, посмотрела на неё с ненавистью. Папина жена её, в общем-то, не обижала, но обращалась свысока. Практически с ней не разговаривала, а когда и случалось такое — буквально цедила сквозь зубы. Алёна кожей чувствовала неприязнь мачехи и не знала, как себя с ней вести, чтобы не раздражать ещё больше.

Да и Артём хоть и спросил довольно миролюбиво, как прошёл её день, всё равно неосознанно чувствовалось — относился к ней тоже плохо.

Но хуже всего дела обстояли, конечно, с Максимом. Они, Жанна Валерьевна и Артём, хотя бы старались делать вид, что терпят её. Максим же открыто высказывал всё, что на уме.

А самое обидное — ей-то он почему-то нравился. Необъяснимо. Вопреки. Вот нравился и всё тут. Она даже рисовала его! Но устыдившись, спрятала скетчбук подальше.

Если бы он не был её братом, она бы, наверное, грезила о нём. Хотя влюбиться в такого — это беда. Это катастрофа. Ясно сразу.

В любом случае, его ненависть ранила больнее, чем презрение Жанны Валерьевны и неприязнь Артёма. Почему-то очень сильно, прямо до боли не хотелось, чтобы он так к ней относился. Хотя, понимала сама, иначе и быть не могло. И на то есть тысячи причин. Начиная с того, что папа изменил его матери с её матерью, и теперь Алёна — живое тому напоминание. И заканчивая простой, но жестокой правдой — кто он, и кто она. Небо и земля. Принц и нищая. Красавец и страшилище.