Никто об этом не узнает
Шрифт:
Потом плюнул — ну, хочет терпеть такое отношение, что он может поделать? А поводов поскандалить с отцом и без того всегда хватало.
Теперь же, с появлением этой Алёны, дома стало совсем невыносимо.
Самое скверное, что он чувствовал себя одураченным, что ли. Ведь сразу понимал, что девчонка решила устроиться получше, для того и собрала журналистов, и вывалила им свои откровения. Ну и момент, конечно, подобрала самый подходящий. Знала же, что те не пропустят такую новость накануне выборов, поднимут шум, а папаша постарается всячески этот шум замять. Если и
В общем, рассчитала девочка всё с ювелирной точностью.
А какая актриса она! Как гениально сыграла непосредственность и искренность. МХАТ отдыхает. Ведь даже он, Максим, ей поверил. Поддался этому непривычному безыскусному очарованию, точно гипнозу.
В какой-то момент даже чуть голову не потерял. И можно, конечно, упрямо сваливать всё на то, что он просто в ту пятницу напился, вот и воспылал спьяну. Бывает.
Но была ведь ещё суббота… И тут уж ничем не прикроешься, не оправдаешься — повёлся на неё, как лох, как доверчивый идиот, хотя сам-то всегда считал себя отъявленным циником. Уверен был: это он мог вскружить голову, мог склеить практически любую, мог заставить страдать или позволить быть рядом, вот как Кристинке, а самому при этом оставаться абсолютно безучастным. Секс не в счёт — это простая физиология: отстрелялся и готово. Душу, сердце, мысли мало задевает. Всегда так было. А тут вдруг торкнуло, и такой сокрушительный удар по самолюбию.
А что ещё страшнее, не только по самолюбию…
Ещё и свою самую неприятную тайну разболтал, идиот. Никому никогда не говорил. Никому никогда не доверял и не открывался, а ей — пожалуйста. Впустил, можно сказать, в душу, туда, куда вообще дорога заказана кому бы то ни было.
Вот же дурак! Что он там про неё думал? Какая она настоящая, нежеманная, какая светлая, точно свежего воздуха глоток. Фу, самому от себя противно. А на деле, Алёна эта в своём амплуа кроткой овечки сто раз переплюнула ту же Кристинку. И что совсем вопиюще — она даже теперь продолжает строить из себя невинность. Неужто считает его совсем уж безмозглым? Бесит! Аж до зубовного скрежета.
Вот из-за неё, из-за этой чёртовой Алёны, домой-то идти и не хотелось. И если воскресенье и понедельник он ещё перекантовался у Мансуровых, то во вторник у Рената после школы образовались какие-то сверхсрочные дела.
Домой Максим добирался на такси — не хотел с ней даже ехать в одной машине. Ну а дома… дома его ждал концерт.
Мать, увидев переломанные пальцы, пришла в неописуемый ажиотаж. Квохтала, причитала, заламывала руки, в общем, действовала в своей обычной манере. Сто раз спросила, как так получилось. Сто раз ему пришлось соврать, что просто упал.
— Как так упал? — не верила мать.
— Ну вот с этой лестницы и упал, — устало повторил Максим.
— Ты что, пьяный был? — догадалась она.
— В хлам.
— Максим!
А потом пришла она, и он сразу же поднялся к себе. Не видеть её! Даже голоса её не слышать!
Правда, ужинать всё равно пришлось с ней за одним столом. Он бы, может, и не спустился, но голод — не тётка.
Ну а на неё Максим не смотрел, как будто нет её. Настроился на нужный лад и почти не замечал. Почти не реагировал.
Однако чуть позже они всё равно встретились, столкнулись нос к носу.
Максим отправился принять душ и чуть не налетел на неё. Алёна какого-то чёрта топталась прямо у него под дверью. Зачем? Подслушивала? Просто она так явно смутилась и растерялась, когда он появился. Вообще-то он и сам растерялся, но только от неожиданности и лишь на мгновение. На языке уже вертелась грубость, но потом он решил, что равнодушие, пусть и показное, всё же лучше, как-то достойнее, что ли, и просто прошёл мимо. То есть хотел пройти — эта ненормальная зачем-то окликнула его. Он аж опешил от такой запредельной наглости. И конечно, послал в итоге — сама же напросилась.
Правда, её слова Максима зацепили. Что значит — они её поймали после уроков? Кто они? Где поймали? Зачем?
Поэтому сразу после душа написал Ренату:
«Что сегодня произошло после уроков?»
«Ты про что?»
«Не про что, а про кого»
«А, ясно. Ты про Алёну… Да ничего страшного. А что она тебе рассказала?»
«Нет уж. Ты давай рассказывай, что это за ничего страшного. Это вот оно — твоё срочное дело было?»
«Говорю же — ничего такого. Завтра, короче, расскажу, сейчас меня батя грузит»
Может, и правда ничего такого, но в душе засело смутное беспокойство. Ещё и спор этот идиотский. Стоит только подумать про него — так сразу тошно, даже гадливо. А думается об этом почти постоянно.
Почему он сразу, ещё тогда, не уволок Рената, пусть силой, пусть как угодно? Ведь чувствовал же — добром вся эта затея не кончится.
В прошлом году ведь и правда два пацана из одиннадцатого поспорили на новенькую — кто первым её уломает. Потом ей в школе проходу не давали, изводили. Она едва ли неделю продержалась после злополучного дня Х и выбыла.
Тогда тот случай Максима мало волновал. Перетёрли с пацанами новость, посмеялись и забыли. А тут всё не так. Иначе всё. Сам по себе спор с каждой минутой казался всё более чудовищной низостью. И главное, от мысли, что у кого-то из них ЭТО вдруг выгорит, в груди пекло нестерпимо. И неважно, как она с ним поступила. Какая бы она ни была, пусть подлая, глупая, корыстная, пусть приспособленка и притворщица… Но стоило лишь подумать, просто предположить, что она будет с кем-то из этих двоих… его буквально разрывало.
В голове неотвязно стучало: что делать? Что, чёрт возьми, делать? Как всё это прекратить так, чтоб не подставить Рената?
Мансуров говорит — назад уже не отыграть. Упёрся и ни в какую. Для него пацанское слово — нерушимый закон, пацанский авторитет — смысл всей жизни. Ну а для Максима, как бы он ни злился сейчас на него, дружба тоже не пустой звук.
Утром за Максимом заехал Ренат, так они договорились накануне. Попросили водителя высадить их, не доезжая квартал до школы, — хотели спокойно поговорить наедине, а то ведь там не дадут.