Ночная духота
Шрифт:
На меня нахлынули все страхи разом. Судорожно сжав руль, я то и дело заглядывала в зеркало заднего вида, страшась увидеть огни мотоцикла. Дорога в винодельню всегда заставляла меня нервничать. Каждая миля хранила воспоминания о Клифе, а теперь и о Лоране. А если я больше не увижу своего француза? Если он действительно меня бросил. Лобовое стекло будто залило дождём. Я плакала от обиды и выпитого вина и понимала, что без кофе не сумею доехать до Беркли, не подвергая свою и чужую жизнь опасности. Я подрулила к нашей с Клифом кофейне, стараясь не думать про тот страшный рождественский вечер, и чуть не ударила дверцей припаркованный рядом мотоцикл. Хорошо, что я остановилась — три бокала полностью выбили моё сознание. Парковка показалась мне пустой. Я захлопнула
— Я закажу кофе.
Клиф резко сорвал с головы шлем и до боли знакомым движением откинул на бок чёлку. Что я могла сказать? Я не смогла даже закинуть ногу обратно в машину. Так и сидела с открытой дверцей, ожидая его возвращения с горячим кофе, молясь непонятно кому, чтобы встреча оказалось случайной, и Клиф не вернулся в мою жизнь. Хотя понимала уже тогда, что случайных встреч с вампирами не бывает.
Я до боли в пальцах стиснула спинку дивана, стараясь остановить поток воспоминаний, способных снести и так зыбкую плотину моего видимого безразличия к графу дю Сенгу. Клиф, это он во всём виноват! Он вывернул меня наизнанку в последние три дня, и теперь у меня именно тот взгляд, который граф нарисовал утром. После переезда к Лорану я стала спокойно относиться к любовным линиям в книгах и кино и даже стала ловить себя на мысли, что мне безумно хочется с кем-нибудь встретиться и ощутить трепет первого свидания. Инстинкты просыпались медленно, но верно, и я стала отмечать лёгкое возбуждение при виде привлекательного мужчины. При этом к Клифу я оставалась совершенно равнодушной, и он держался со мной дружески, словно мы никогда не были любовниками… Будто страстная ночь в моей квартирке, когда мы впервые занялись любовью в постели, мне только приснилась.
Да, я постаралась забыть о нашей близости, после которой чуть не умерла. И вот, когда я совершенно излечилась от пагубной страсти, Клиф вновь вернул её. Тот жуткий танец в парке окончательно открыл во мне неистовое первобытное желание. Именно оно перекрыло разумный страх перед панической атакой, и я бросилась к графу дю Сенгу. Брослась не потому, что тот поманил меня к себе, а потому что Клиф убрал защиту, которую поставил Лоран. Зачем он это сделал, если не желал спать со мной? Чтобы потешить себя мыслью, что всё ещё имеет надо мной власть? Или же он ничего не делал, просто защита держалась лишь усилиями Лорана. Через год рабства я осталась такой же обречённой сумасшедшей некроманкой.
— Заприте меня, иначе я что-то сделаю…
Я аж отпрыгнула от дивана, пока не сообразила, что это была всего-навсего реплика киногероя.
— … подерусь с кем-то…
Я подняла глаза на экран, где показывали старый полицейский участок и готового разреветься пьяного белобрысого парня.
— Попробуй сделать это со столом, — усмехнулся полицейский, и парень тут же принялся колошматить дубовый стол, а потом плакать, не в силах унять боль в разбитых кулаках.
Пока я обходила диван, чтобы усесться на ковёр перед телевизором, парень успел успокоиться и сказал детективу:
— Если бы у меня был хотя бы день, когда я мог бы почувствовать, что у меня есть дом…
Я стиснула зубы, ощутив, что у меня тоже увлажнились глаза. Я наконец вспомнила название фильма — «Бунтовщик без причины». Мы смотрели его вместе с Клифом на планшете, закутавшись в плед на заднем сиденье моей старой «Тойоты». Я подтянула под себя колени. В ушах звенело, и картинки на экране мелькали, словно в немом кино, пока я не вздрогнула от слов кино-лектора:
— Человек существует в одиночестве, как эпизод какого-то спектакля.
Боже ж ты мой… Клиф показывал мне этот фильм как символ своего поколения… Своего ли? Или вечного?
— Джим, ты думаешь конец света придёт ночью, на рассвете? — спросил мальчик, которого на рассвете в финальной сцене
Я улыбнулась, даже не знаю чему, но вдруг экран щёлкнул и погас.
— Ты уже видела этот фильм, а до рассвета ещё очень далеко… Да и кто знает, которым по счёту этот рассвет будет…
Я боялась вздохнуть, боялась шевельнуться, потому что прекрасно видела в тёмном экране силуэт сидящего на диване графа. Он ни минуты не спал, и этот фильм поставил именно для меня и именно ради этой сцены в планетарии. Нет, Ваше Сиятельство, я не в силах разгадать ваши ребусы. Вернее боюсь разгадать их верно.
========== Глава 13 ==========
В гостиной висела жуткая звенящая тишина, в которой я слышала лишь биение собственного сердца и пульсирующую в висках кровь. Шея вновь взмокла, а сарафан полностью прилип к спине, хотя я и пыталась считать до десяти, убеждая себя в том, что мне абсолютно не страшно. Только организм не желал обманываться. Ноги стали каменными, и я не была уверена, что разогну колени, потому не делала никаких попыток подняться, хотя и понимала, что обязана встать.
Граф продолжал сидеть на диване в той позе, в которой я его заметила. Во всяком случае силуэт на блестящем чёрном экране не шелохнулся, а оборачиваться к дивану тело отказывалось: обернёшься, серые глаза тут же затянут в бездну, из которой возврата нет. Я не управляла больше собой. Просто ждала каких-либо действий от самого графа, хотя бы ещё одного слова. Только он молчал. Однако молчание было не менее красноречивым, чем его речи. Может, он даёт мне время что-то обдумать. Только что именно? Я не могла понять истинную причину страха. Он просто был, я ощущала его морозящий холод каждой клеточкой обезумевшего тела.
Не знаю, как долго длилась молчаливая пытка — минуты или на самом деле секунды — но вот обшивка дивана зашуршала, и перед моими глазами повисла бледная с длинными пальцами рука настоящего пианиста. Я тут же вспомнила, как однажды Лоран позволил себе вольность — завладел моей рукой, аккуратно провёл ногтем по мизинцу, повторяя изгибы всех трёх фаланг. «Отчего ты бросила играть на фортепьяно? Твой мизинец всё равно уже искривлён, — он улыбнулся и протянул мне свободную руку. — Ради прекрасной музыки мы уродуем пальцы». Его пальцы оставались прекрасными, потому как дарили миру чарующие мелодии, а мои не сумели усладить ухо даже второсортного педагога в клубе детского творчества. Мои пальцы помнили линейку, но мозг временами сожалел, что не пересилил отвращение к урокам музыки. Как-то вечером я наводила порядок в нотах. Рояль был раскрыт, и я, почувствовав безудержное желание коснуться белых клавиш, тихо опустилась на скамейку. О том, чтобы читать ноты с листа, не шло и речи. Однако на задворках памяти прятались первые такты «Танца маленьких лебедей» — пальцы сами отыскали начальную позицию, я набрала в лёгкие побольше воздуха и выдохнула его через подушечки пальцев… Боже, скольких нервных клеток мне стоило тогда бессмертное творение Петра Ильича!
Я еле успела соскочить со скамейки, чтобы не получить по пальцам захлопнувшейся крышкой. Не хочу вспоминать перекошенное лицо Лорана, когда он кричал на меня по-французски. Я поняла лишь отдельные слова, но и их оказалось достаточно, чтобы вжаться в стену между двумя витыми стеллажами, на которых красовались вазы. Я молилась, чтобы вампир не принялся их бить. Я никогда не боялась Ларана. Мне было страшно за прекрасные вазы. Крик помог хозяину спустить пар, и последнюю фразу он произнёс чётко и по-английски:
— Никогда, слышишь, никогда больше не подходи к инструменту…
Сам же он вернулся к роялю, осторожно поднял крышку и любовно погладил клавиши, почти не касаясь их, словно просил у рояля прощение за моё хамство, а потом по памяти наиграл Чайковского. Моя попытка вспомнить музыкальное детство провалилась с треском. Тогда я не всплакнула, а сейчас почувствовало, как сжалось сердце. Всё дворянство умело мало-мальски рисовать и достаточно сносно играть на фортепьяно. Граф тому подтверждение, а я не способна создать шедевр, имея диплом о художественном образовании.