Ночная духота
Шрифт:
— Вставай! — раздался над самым ухом голос графа, и я даже увидела его лицо напротив своего, но словно через капельки тумана. — Да кто же пьёт в такую жару!
Я неудачно попыталась встать сама, и протянутая рука сильно сжала мне запястье и рванула вверх, и я вновь, как вчера вечером, упёрлась носом в грудь графа. Хвойный аромат встряхнул мне мозги посильнее валерьянки. Я резко отстранилась и попыталась удержаться на ногах.
— Тебе не мешало бы принять душ, — холодно и строго проговорил вампир и отпустил меня.
Я тут же ухватилась рукой за подлокотник дивана и попыталась отлепить от бедра влажный сарафан. Я чувствовала взгляд вампира на своей руке или же ноге, хотя, судя по утреннему разговору, его не должно было интересовать ни первое, ни второе.
— И подыщи в гардеробе что-нибудь подлиннее, — продолжил парижанин уже не сухо, а с какой-то иронической ноткой, потешаясь над моими дурацкими мыслями.
Я кивнула, сильнее прочувствовав холод мокрой ткани. Ещё минута, и даже душ мне не поможет. Отчего мне так страшно?! Меня не собираются убивать и, тем более, затаскивать в постель. Отчего тело не соглашается с мозгом?
— Прошу вас, Ваше Сиятельство, — проговорила я пересохшими губами. — Сделайте так, чтобы мне не было страшно. Иначе у меня сейчас снова начнётся приступ.
Если, конечно, он уже не начался. Я глядела в пол, и паркетные доски извивались змейкой. Только бы удержаться на ногах, только бы не упасть. Иначе граф прикоснётся ко мне, и я потеряю последний контроль. Я кинусь к нему как к мужчине, а он возьмёт меня как жертву… Но, боже, как же я хочу, чтобы он до меня дотронулся… И не успела я мысленно озвучить своё желание, как холодная ладонь легла на мой мокрый лоб и откинула назад упавший на лицо конский хвост.
— Как же я могу сделать так, чтобы тебе не было страшно, если я не пугаю тебя? Какая атака! Не обманывай себя. Ты пьяна, оттого тебе и плохо. Хорошую же компанию нашёл мне Лоран! Я терпеть не могу пьяных полуголых девиц, — проговорил граф медленно и приподнял мою голову за подбородок, вынудив взглянуть ему в лицо. — Неужели ты думаешь, что я могу испытывать к тебе что-то, кроме отвращения?
Я даже не попыталась отрицательно мотнуть головой, потому что шея окаменела, и голова стала чугунной, похожей на пустое ведро, от стенок которого эхом отскакивали удары моего сердца. На губах вампира играла саркастическая ухмылка, а я всё пыталась высмотреть между фиолетовых губ белоснежные клыки, чтобы включить мозг и заставить увидеть в вампире чудовище, которое по закону природы нельзя желать. Граф ещё выше поднял мой подбородок, и я уставилась в стеклянные глаза.
— Мне не нравится твой взгляд, я сказал тебе об этом ещё утром. А мои глаза тебе нравятся? Сумеешь запомнить их? Или мне надо позировать для тебя?
— Простите, — я едва сумела разжать губы. — Я думала, вы спите.
— О, да, только ты продолжала рассматривать меня глазами блудливой самки. А, может, это и есть взгляд настоящего художника? Я сам… Когда увидел тебя спящей, я решил обязательно…
Зачем он взял эту театральную паузу, для чего? Чтобы сердце моё вновь заработало, как пропеллер, от страшных мыслей… Я чувствовала подступающие к глазам слёзы, но не смела моргнуть. Лицо графа было мертво, без налёта единой эмоции, и ничто не давало даже слабого намёка на владевшие им сейчас мысли. Пустые стеклянные глаза молчали, словно я глядела сквозь грязное стекло во тьму улицы. Но вдруг на самом их дне вспыхнул одинокий фонарь, и я в единый миг ощутила странное тепло, разлившееся в груди, словно к ней приложили горячий компресс. Оставалось лишь увидеть в его глазах ответное желание. Однако его губы дрогнули в едва уловимой усмешке, и мне вновь стало холодно.
— Написать твой портрет, — завершил свою фразу граф. — Редко удаётся заполучить в модели рисующую особу.
Губы склеила слюна с необъяснимым привкусом мёда. Расслабляться было рано, потому что-то граф не окончил фразу, он взял очередную паузу.
— Особу, которая прекрасно понимает творческие метания и потому подчинится любым желаниям художника.
Рука вампира с подбородка опустилась на плечо и замерла на тонкой лямке сарафана. Прикосновение обожгло, подобно искусственному льду, но я сумела не дёрнуться, продемонстрировав остатки внутренней силы. Меня не пугала предстоящая близость с вампиром — он подчинил мой мозг, но оставил свободным тело,
Мозг сдался, но организм продолжал сопротивляться — перед глазами всё поплыло, и лишь неведомая сила удерживала меня в вертикальном положении. Пальцы графа скользнули вниз по моей руке, увлекая за собой лямку.
— Ты знаешь, кем была Сюзанна Валадор до Дега? — Я отрицательно мотнула головой и услышала хруст шейных позвонков. — Акробаткой. Но после несчастного случая ей пришлось покинуть арену парижского цирка. И вот тогда она дала своим увлечениям волю. Она любила рисовать красными мелками, как все начинающие художники прошлого, ох, прости, позапрошлого столетия… Такая вот символичная первая кровь на алтаре искусства. Или же яркое солнце юности, не омрачённое тучами умудрённой старости. Прости, увлёкся…
Я не поняла, к чему была вставлена извиняющая фраза — к неуместной философии или тому, что ладонь графа легла на мою обнажённую грудь. Я все ещё не могла шелохнуться, но сердце из висков уже вернулось в грудь, и та предательски отреагировала на мимолётное прикосновение.
— Этой дамочке посчастливилось, — продолжал граф лекторским тоном, просовывая палец под вторую лямку, — её работы увидел мастер и посоветовал попробовать себя в живописи. Она была замечательной натурщицей и удерживала интерес мастера несколько лет. А сменившая её Полина не успела стать для умирающего творца настоящей музой. Наверное, потому что её красоту нельзя было прочувствовать, только увидеть, а Дега уже с трудом мог её даже нащупать. Если ты обращала внимание, на его последних картинах слишком жирно прорисованы контуры. Так Эдгар пытался обмануть слепоту.
Сарафан упал к моим ногам, но я осталась стоять в своеобразном круге, хотя даже не мнила его спасительным — спастись от желаний вампира невозможно. Просто ноги налились свинцом и намертво вросли в пол. Я не могла отвести взгляда от серых стеклянных глаз, и только чувствовала, как длинный ноготь указательного пальца правой руки беспардонно скользит по коже, очерчивая все те контуры, что необходимы для воссоздания на бумаге объёмного женского тела. Кожа мертвела, теряя чувствительность. Тело будто превращалось в мрамор. Я холодела и костенела на манер древнего скульптурного материала. На краткое мгновение мне даже показалось, что я больше не слышу биения собственного сердца. Голову посетила совершенно дурацкая мысль, что я превратилась в статую, ведь сумел же Пигмалион оживить свою Галатею. Может, граф решил повторить эксперимент в точности до наоборот — превратить живую девушку в камень…
Вампир продолжал что-то говорить, но, вслушиваясь в свои мраморные ощущения, я упустила нить разговора. Теперь голос графа доносился откуда-то издалека, иногда пропадая, будто мы стояли в широком поле, и звук уносило в сторону сильными порывами ветра.
— Его зрение начало падать во время осады немцами Парижа. Эдгар спал на полу в холоде и мокроте. Брат надеялся, что яркое солнце Нового Орлеана поправит здоровье художника, но улучшения были временные. К семидесяти Эдгар почти ослеп и потому творил с удвоенной силой, будто боялся, что погрузится в полную темноту раньше, чем напишет свою лучшую картину. Ещё в Новом Орлеане он составил для себя план работы на десять лет, хотя и не верил, что выполнит его. Вот ты, к примеру, за год так ничего и не сотворила, хотя могла хотя бы заполнить альбом набросками. Кстати, мне приглянулся портрет Лорана, и я хочу забрать его в Париж, ведь ты всё равно никогда не перенесёшь змей на холст.