Ночная духота

Zella

Сердце вновь подпрыгнуло к горлу, и проглотить его обратно, вместе с закипевшим страхом, у меня не получилось. Отчего графу нравится мучить меня, то беря в оборот мой мозг, то отпуская? Или это и есть те садистские наклонности, на которые намекал Лоран? Или весь садизм ещё впереди — если Роден-человек закручивал несчастных девушек в нечеловеческие позы, то от вампира можно ожидать чего угодно… Главное, чтобы он оставил меня живой.

Живой… Меня поражало странное спокойствие мысли. Почему я, подобно булгаковскому Римскому, не бросаюсь в поезд, чтобы умчаться куда-угодно, только бы подальше от смерти в лице всех этих трёх вампиров. Почему сижу в ванной комнате и рассуждаю более-менее здраво… Или вовсе не здраво, и моё сознание за

эти годы перестало быть человеческим… Или опасность не так велика, и существует ли вообще? Быть может, графу просто скучно, и он забавляется моей реакцией на предложенные ситуации? Маленький ребёнок швыряет игрушку на пол не для того, чтобы разбить, а чтобы посмотреть, как та упадёт и отвалится ли у неё какая-то деталь. Ему любопытно. А когда игрушка ломается, малыш безудержно плачет, потому что на самом деле очень любил свою игрушку. Только бы не сломаться… Слёзы графа меня не оживят…

Я с трудом дотянулась до раковины и взяла расчёску, передумав делать хвост, потому что распущенные волосы немного прикрывали грудь. Жаль, что душа, готовая сбежать в пятки, оставалась обнажённой. Боже мой, как медленно течёт дневное время! Никогда ещё я так неистово не желала встречи с Лораном. Часы с графом будут бесконечными.

Избавившись от влажного полотенца, я вышла в спальню, собираясь голой отправиться в кабинет. Однако до двери не дошла, обнаружив на аккуратно застеленной кровати вынутый из шкафа народный костюм, сшитый на заказ для участия в этнических праздниках русской общины. До того, как я начала расчёсывать волосы, кровать была пуста, а это значит…

— Долго думаешь стоять голой? Я не просил тебя покрываться мурашками. Их трудно прорисовывать…

Я вскинула голову: граф вальяжно облокотился на косяк двери. Теперь в расстёгнутом вороте красовался красный шейный платок, и даже современный покрой сорочки не мог отнять у облика галантность ушедших веков. Не сказав больше и слова, парижанин развернулся, прищёлкнул каблуком начищенного ботинка и исчез в коридоре. Начищенного? Иного у него и быть не могло…

Зачем графу вздумалось рядить меня крестьянкой, лучше не думать. Позже узнаешь, меньше нервов потеряешь. И лучше быть в сарафане, чем торчать перед бессмертным художником нагой, боясь закономерного продолжения. Костюм был сшит по этническим образцам, пусть и с использованием современной тесьмы, и традиция требовала обходиться без нижнего белья, но я не поленилась достать из шкафа самый скромный комплект, надеясь, что графу не будет дела до того, что у крестьянки под сарафаном. Пришлось изрядно повозиться с воротом рубахи, чтобы спрятать кружева бюстгальтера. Я не помнила, куда убрала лапти, потому, как малый ребёнок, осталась босой.

Не глядя в зеркало, я принялась плести косу, стараясь удержать в коротких волосах ленту, и вдруг обожглась о что-то ледяное. Распахнув от неожиданности глаза, я увидела в зеркале отражение графа. Он сосредоточенно глядел на мой жалкий хвост.

— Да… — саркастически протянул вампир. — Даже у греческих рабынь волосы были длиннее.

Он усмехнулся так, будто самолично осматривал рабовладельческий рынок пару тысяч лет назад, и я вновь не сумела сдержаться, хоть и закусила губу.

— Я отращивала волосы до длины, принятой у хиппи! — зло выкрикнула я, но всё же благоразумно не дёрнулась от графа, иначе оставила бы несчастную косу в его цепких руках.

— И то верно, ведь до русской красавицы тебе всё равно не дорастить! — Длинные пальцы отпустили волосы и небрежно скользнули вниз по позвоночнику, имитируя длину желаемой косы. — Да и девичий наряд на тебе уже не смотрится…

Кремового цвета рубаха с расшитыми красными нитями рукавами и подолом, красная юбка, жилетка и белый передник. Его завязки я затянула особо тугим узлом — в старину пояс служил оберегом от всяких тёмных чар.

— Где вторая лента? Чтобы повязать на лоб.

Она болталась на поясе передника, и граф вытащил её раньше,

чем я открыла рот, и будто ненароком расправил на бедре складки юбки. Зачем он вновь принялся изучать контуры моего тела? Стоять подле него в одежде оказалось так же неспокойно, как и голой. Толстая ткань не спасала от холода. Но я предпочитала дрожать, чем гореть в огне запретной страсти. Когда человек начинает ощущать несуществующее тепло вампира, он окончательно перестаёт мыслить самостоятельно.

— Увы, на девушку из Могилевской губернии второй половины девятнадцатого века ты тоже не тянешь.

Граф затянул узел на моей налобной повязке и убрал руки. Я удивлённо уставилась в его отражение в зеркале.

— Откуда вы знаете…

— Из твоей головы, — не дал мне закончить вопрос вампир и, присев на край кровати, продолжил с усмешкой рассматривать мою спину и заодно отражение побелевшего лица. — Откуда мне ещё знать про ваши народные костюмы? Даже Лоран в этом не разбирается… И всё же, чем тебе приглянулся девичий наряд? Ностальгия по невинности? После двадцати его не смели носить даже такие, как ты… Чем тебя не устроил костюм замужней женщины? В твои двадцать четыре давно следовало стать послушной женой и заботливой матерью, а не тем, чем ты являешься на сегодняшний день…

— Ваше Сиятельство, сейчас двадцать первый век…

— И что? Женщины не изменились. Иначе зачем ты выбрала такую значимую обережную вышивку, а? Гармония мужского и женского начал, того, чего не хватает тебе на самом деле… Эта гармония, Катья, достигается лишь в браке, когда женщина выполняет отведённую ей природой функцию. Глянь на ромб в вышивке — это ведь засеянное поле, символизирующее землю и материнство, а по сторонам деформированные крады, они олицетворяют живой огонь, то есть мужскую суть… Или тебе больше по душе иная трактовка — деформированные срубы — защита, созданная человеком, то есть символ разума. Но эта ваша женская уверенность в способности мыслить самостоятельно слишком уж ненадежно питает феминизм… Хватит смотреть на себя во все глаза, это моя задача смотреть на тебя!

Я не видела ни графа, ни собственного отражения. Передо мной шумело поле красных маков. Или это было кровавое море…

— Дега любил писать женщин перед зеркалом, а я лично не люблю отражений, они всегда искажают оригинал, — продолжал доноситься до меня откуда-то издалека монотонный голос графа. — К тому же, крестьянки не вертелись перед зеркалом и не примеряли шляпки… Пойдём в кабинет. Ты так и представляешься мне в высокой траве с васильками…

— Почему с васильками? — спросила я и чуть не добавила про маки.

— Не знаю. Васильки — первое, что пришло на ум… Ну не с ирисами же тебя рисовать. Ты не шарфик! Мне не по душе ваш искусственный калифорнийский пейзаж, да и что делать в нём русской крестьянке? Васильковое поле — обычный фон для русских сцен, или я ошибаюсь?

Это выпад? Приглашение к словесной дуэли? Нет, Ваше Сиятельство, я не дам вам лишнюю возможность унизить меня едким замечанием про незнание традиций русской живописной школы.

— Зачем вы заставили меня надеть всё это? — я продолжала разговаривать с отражением. Граф даже не попытался подняться с кровати.

— Пытаюсь походить на великого Дега. Он гордился, что его таинственная незнакомка на самом деле была княжной Волконской, а мне вдруг захотелось иметь в своём багаже русскую крестьянку… Кто бы мог подумать, что найду я её в Калифорнии! Ну право же, Катья, если бы я нарядил тебя в то кремовое платье, которое ты зачем-то купила, это был бы китч. Ты слишком проста для него… К тому же, оно лишь слабое подражание наполеоновской эпохе, а этот наряд можно в музей сдавать как реплику. Вот смотрю на тебя и кажется, что время потекло вспять. Крестьянка из тебя получилась великолепная. Если только не смотреть на спину и не знать, что вместо знаменитой русской косы, там огрызок щенячьего хвоста. Для чего стремиться стать тем, кем ты не являешься, а, американка Кэтрин?