Новый Вавилон

Зуев Ярослав Викторович

Генри нервно зачесал волосы назад. Я уже подметил этот его невольный жест, выдававший сильнейшее волнение.

— Нам ничего не оставалось, как отвернуть на восток, переложив курс на девяносто градусов, и пуститься бегство вдоль южного побережья Эспаньолы в направлении Пуэрто-Рико. Таким образом, мы подставили комендорам британских крейсеров корму и получили шанс оторваться, как-никак, наши пятьдесят пять узлов против их тридцати…

— Пятьдесят пять узлов! — не сдержавшись, воскликнул Генри. И тут же спохватился: — Простите, сэр.

— Да, молодой человек, «Панический» — великолепный корабль, далеко опередивший свое время, — с гордостью сказал Рвоцкий.

И, должен вам сказать, на первых порах маневр принес нам успех. Особенно, когда Ян Оттович, появившись наверху в сильнейшем волнении, приказал поставить дымовую завесу. Это было весьма своевременное решение, и мне жаль, что я не принял его сам. Прямые попадания сразу же прекратились, неприятели начали отставать. Но, как вскоре выяснилось, радоваться было рано. Враг не просто предугадал наш маневр, именно того ему и требовалось, нас умышленно вынудили отвернуть к востоку. Впереди, у южной оконечности Гаити, нас ждала засада. Еще один боевой корабль, как две капли воды похожий на «Омаху», это такая серия новейших американских крейсеров, караулил нас, прячась в густой тени, отбрасываемой скалистыми отрогами острова Беат. Стоя с машинами, работающими на холостом ходу, без огней, мерзавцы выждали, чтобы мы подошли поближе, а затем открыли убийственный огонь. Это был расстрел, господа. Как в тире…

— Вы увегены, капитан, будто атаковавший вас кгейсег был «Омахой»? — подал голос помалкивавший до того Триглистер. Наверное, он все еще переваривал выволочку, устроенную ему Педерсом, которого отныне полагалось звать Шпыревым. Что за гнусную клоунаду с кличками вместо подлинных имен они тут устроили? Черт побери, это было поведение, недостойное джентльменов…

— Господи Боже мой, конечно же, не уверен! — отвечал Рвоцкий. — Повторяю вам, корабли, взявшие нас в тиски, не несли никаких опознавательных знаков, чтобы определить национальную принадлежность. Уверен ли я?! Единственное, в чем я уверился, стоя в рубке под шквалом осколков, ежеминутно чиркавших по броне, так это в том, что настал наш смертный час, как в песне про бессмертный подвиг «Варяга», помните? Прощайте, товарищи, с Богом, ура, кипящее море под нами! Не думали, братцы, мыс вами вчера, что нынче умрем под волнами. Не скажет ни камень, не крест, где легли, во славу мы русского флага…

— Опгометчивые вещи говогите, товагищ капитан, — перебил Триглистер. — Политически неггамотные и даже вгедные…

Рвоцкий разинул рот и несколько раз моргнул.

— Стагогежимные песенки гаспевать не годится, — строго сказал бывший счетовод, и его глазки под очками стали буравчиками.

— Но ее сам товарищ Буденный любит — промямлил капитан. Мне было больно на него смотреть…

— Товарищ Буденный — выдающийся кгасный стгатег и магксист до мозга костей, — холодно согласился Триглистер. — Но, во-пегвых, он кавалегист, а не могяк, и не знает многих нюансов. Во-втогых, пги всем моем уважении к магшалу Буденному, он — не комиссаг на «Свегле», это высокую честь пагтия довегила мне. И вообще, что это вы заладили, Гвоцкий, бог, кгест какой-то, опять же, сюда пгиплели, я уж о гусском флаге помолчу! Вы Андгеевский подгазумеваете? Запамятовали, под каким флагом плаваете?

Капитан побледнел.

— Вам, как командигу, полагается быть атеистом… А бога — нету его. И не было никогда…

— Да ладно тебе, Меер, — пришел на выручку Рвоцкому Гуру. — Как так, нету бога? А Майтрея?!

— Майтгею вашего, товагищ Вывих, а готов пгизнать лишь как аллегогию консолидигованной воли тгудящихся масс под мудгым гуководством большевиков…

Я подумал, когда мы плыли

на «Приаме», Триглистер держал себя с Гуру посдержаннее…

— Будет вам, Триглистер, — откашлявшись, примирительно начал Гуру. Что вы лепите из мухи слона…

Я отметил, обращаясь к мнимому счетоводу, Вывих перешел на вы.

— Позвольте комиссагу самому разгуливать вопгосы, касающиеся могально-политического аспекта боевой подготовки экипажа! — отрезал Триглистер.

— Продолжайте, прошу вас, Степан Осипович, — сказал я.

— На крейсерах типа «Омаха» стоят сто пятидесяти двухмиллиметровые орудия, точно, как у англичан. Только их не по пять, а втрое больше. И, доложу я вам, плакали бы наши дела, если бы не Ян Оттович. Он, дай ему Бог здоровья… — осекшись, Рвоцкий исподтишка взглянул на Триглистера, наверняка, в ожидании нагоняя…

— Благослови Майтреюшка Яна Оттовича, — быстро вставил Вывих.

— Товарищ Шпырев, он же, еще в бытность товарищем Педерсом, служил минным старшиной на эскадренном миноносце «Стремный». Под моим началом, — добавил Рвоцкий скромно. Только я тогда был старшим лейтенантом. Мне присвоили капитанское звание, когда грянула Русско-Японская война. Перебросили из Владивостока в Порт-Артур. И, скажу вам, положа руку на сердце, господа…

— Забегите себе господина, Гвоцкий, — сказал Триглистер.

— Ах да, разумеется, — спохватился капитан. — Я только хотел сказать, никто так ловко не умел ставить минные заграждения прямо у япошек под носом, как товарищ Педерс. Ему дали за храбрость Георгиевского кавалера…

— И без кгестов, повторяю!

— В общем, Ян Оттович нас спас. Давай ставить мины прямо с кормы…

— Откуда мины на научном судне? — я просто ушам своим не поверил.

— Повезло, не сдали на склад, когда разоружались, — Рвоцкий изобразил виноватую улыбку. — Как говорят в России, не было бы счастья, да несчастье помогло. Оно, конечно, рискованно было, мины прямо под неприятельским огнем ставить, да еще на полном ходу, но что поделать, если прижало…

По словам капитана, начальник экспедиции лично возглавил им же назначенную команду минеров, кликнув добровольцев из самых отчаянных смельчаков.

— Братцы?! Кто не из пугливых?! — зычно выкрикнул товарищ Шпырев. Он стоял, широко расставив ноги, выпрямившись во весь свой богатырский рост и не обращая ни малейшего внимания на шрапнель, с воем проносившуюся мимо при каждом разрыве снаряда. — Краснофлотцы!! Есть готовые помереть за святое дело освобождения трудящихся?! Два шага вперед!!!

— Наши люди — все как на подбор, храбрецы, ведь Страна Советов делегировала на «Сверло» самых лучших своих сыновей, — вел дальше Рвоцкий. — Поэтому сразу вызвалось человек тридцать, в том числе, оба корабельных плотника. Их, правда, товарищ Шпырев с собой на корму не взял, приказал оставаться на полуюте, сколачивать салазки для мин. Понимаете, по уставу мины полагается сбрасывать либо со специального плота, либо с кормы при помощи рельсов. Без них — никак нельзя, иначе можно запросто подорвать собственный корабль, деформировав колпачки взрывателей о корму. Чтобы этого избежать, Ян Оттович велел соорудить эстакаду из деревянных брусьев. Люди работали как проклятые, под ураганным огнем. Комендоры с гнавшихся за нами крейсеров пристрелялись, и такую баню нам устроили, что минеры, когда кантовали мины на корму, скользили по крови и внутренностям павших товарищей. Каждый залп сметал людей с палубы, и тогда товарищ Шпырев заменял их новыми из числа добровольцев. Один он, — понизив голос, Рвоцкий слегка подался вперед, — как заговоренный был…