Нуль

Бабенко Виталий Тимофеевич

Ныне я полон сочувствия к Ивану Алексеевичу: в его время еще не было персональных компьютеров, а если бы они были, уверен – великий писатель понял бы: предавать анафеме пишущую машинку можно, а компьютер – нельзя.

Машинка – переходный организм, ограниченный во времени жизни и возможностях, ее век очень короток, и кратковременность пребывания на планете предопределила чуждость пишущей машинки для творческого процесса, отмеченную не только Буниным, но очень многими.

Стило существует на свете несколько тысяч лет. Машинка – всего столетие, и она уже уходит в прошлое. Перед компьютером

открывается вечность. Прежде всего, на компьютере не надо выстукивать – пальцы мягко касаются клавиш, и на экране столь же мягко возникает текст. Он плывет строчка за строчкой, подчиняясь совместному движению двух душ – автора и компьютера, потому что у компьютера тоже есть душа, это ум и творчество, вложенные человеком в электронное чудо, – и если две души находят между собой резонанс, если человек чувствует компьютер как продолжение себя, если для него нет секретов в клавишах и их магических сочетаниях, то нужные слова будут выпрыгивать на экран сами собой.

Другое дело, что нужность слов определяет только сам человек. А вот фальшивы они или не фальшивы, уместны или неуместны, бестактны или тактичны – под силу почувствовать и компьютеру.

Когда клавиши сопротивляются нажатию чуть туже, чем обычно, когда на экране в словах густо появляются лишние буквы или ошибки, когда приходится то и дело возвращаться к написанному, чтобы поправить текст, – это значит, компьютер чертыхается, это значит, гремлин, живущий в каждом техническом устройстве, сердито ворочается, это значит, ваша душа вошла в разлад с тем, что вы сочиняете, и еще до того, как вы сами это заметите, умница компьютер подает вам знаки: “Не то!”

Я давно уже не пишу рукой по бумаге. Либо я пишу за компьютером, либо надиктовываю текст на магнитофон, чтобы потом его перепечатать.

Впрочем, я не спешу перепечатывать. Пусть пока остается на пленке. Вот-вот должны появиться общедоступные программы, превращающие звуки русской речи в печатный текст. Когда я обзаведусь такой программой, то включу магнитофон, включу «Лину», нажму необходимые клавиши, – и пусть произнесенные когда-то мною слова сами по себе облекаются в форму компьютерной записи.

“Лина” – это имя моего компьютера.

Я купил его в Калифорнии; в том месте, которое можно считать сердцем компьютерной промышленности мира, – в Кремниевой долине (ее еще называют Силиконовой – из-за пристрастия к иностранным заимствованиям). Людям, далеким от компьютеров, она больше известна под именем “Солнечная”.

Я долго выбирал машину, объехал много магазинов и компьютерных лавок и наконец приобрел то, что хотел. Мои американские друзья настояли, чтобы я устроил праздник крещения. Мы долго перебирали разные имена, и вдруг одна знакомая произнесла что-то вроде “Самбалина”.

“Что?” – не понял я.

“Самбалина”, – повторила она.

Тут я осознал, что это “Thumbelina” – название сказки Андерсена, известной нам как “Дюймовочка”. Не знаю, кто и когда придумал сей дурацкий перевод на русский язык, впрочем, мне столь же неизвестно, как звучит имя героини по-датски. Тем не менее в английском названии никаких «дюймов» нет, “Thumbelina” – это «девочка с ноготок», очень симпатичное словечко.

“Почему же девочка

с ноготок?” – спросил я свою знакомую.

“Ну как же! – эмоционально, как большинство американок, воскликнула она. – Смотри, машина не такая уж большая, в сравнении с тобой просто маленькая, а может очень многое. Она умная, работящая, исполнительная, никогда не устает. Чем не девочка с ноготок?”

Я согласился. Крещение состоялось. Компьютер торжественно нарекли “ Самбалиной”, а я потом сократил это имя до “Лины”.

Мой ноутбук носит имя “Аня”.

Вот такой парадокс. Компьютер в русском языке мужского рода, и отношусь я к этим машинам как к одухотворенным существам мужского рода, и свойственность между нами скорее братская, это не супружество и не свойство, – а имена у них женские.

Так уж сложилось. Главное, что они никакой обиды не выказывают и на свои имена отзываются.

Это очень важно, когда компьютер отзывается».

||||||||||

В понедельник с утра Сергей снова позвонил в американское посольство, пригласил к телефону русскую женщину Ольгу Заблоцкую, работавшую помощницей у Тайлера Колмана, и попросил разрешения приехать в посольство для короткого разговора.

Ольга, конечно же, согласилась, – она давно была знакома с Сергеем, знала о его дружеских связях с американскими издателями и многими авторами, деятельность «Свана» ей нравилась.

Сергей прошел в посольство через служебный вход сдал дежурному полицейскому паспорт, получил взамен пластиковую бирку, миновал еще одну дверь и оказался в маленьком фойе, где его уже поджидала Ольга.

Сергей сразу спросил ее о Колмане. Ольга была как-то странно смущена. Она сказала, что на прошлой неделе Тайлер неожиданно подал заявление о внеочередном месячном отпуске, тут же получил разрешение – видимо, были очень веские причины, – мгновенно собрался и улетел в Сан-Франциско.

– Может, случилось что-нибудь в семье? – поинтересовался Сергей.

Ольга ответила, что ей ничего об этом не известно.

– Вам нетрудно провести меня в его комнату? – вдруг попросил Сергей.

Ольга удивилась, но возражать не стала, и через минуту они были уже в кабинете Колмана.

Сергей моментально воззрился на нижнюю палку стеллажа. Пакета с пленками там не было!

– Оля, скажите, пожалуйста, вам что-нибудь известно о пакете, который лежал вот здесь? – медленно проговорил Сергей и показал рукой на стеллаж.

– О том самом, что оставляли вы?

«Значит, о пакете она знает, – подумал Сергей. – Значит, Колман, во всяком случае, рассказал ей о происхождении пакета».

– Да, о том самом.

– Тайлер не оставлял мне никаких распоряжений на ваш счет и ничего не просил передать, но я собственными глазами видела, что когда он собирался, то засунул этот пакет в большую сумку и унес с собой.

– Унес с собой? – изумился Сергей.

– Ну да, а что тут такого? – Ольга не видела в происшедшем ничего странного. – Я думала, у вас с ним есть какая-то договоренность, и в соответствии с этой договоренностью он действует. Я понятия не имею, что было в том пакете, но полагаю. ничего недозволенного, ведь так.