Нуль
Шрифт:
Из всех, стран, которые Сергей смог хоть немного узнать, разъезжая по миру по издательским и литературным делам, больше всего он любил бывать в Америке. А в Америке лучшим городом был для него Сан-Франциско. Какое-то время Сергей считал, что это вообще самый красивый город на свете, хотя прекрасно отдавал себе отчет, что «самых красивых» городов, так же как и «самых умных» людей и «самых интересных»
Путешественнический опыт Сергея был достаточно велик, но, разумеется, множество стран и еще более великое множество городов он не видел вовсе, да это, наверное, никому и не дано – увидеть въяве всю нашу планету. Слава богу, что есть телевидение. Я, в отличие от Сергея, путешественник телевизионный.
Не так давно Сергей оказался впервые в Испании и побывал в Барселоне. Он с таким жаром, в таких красках описывал этот город, что я понял: в его душе у Сан-Франциско появился серьезный конкурент.
Еще несколько месяцев назад я мог бы сказать, что Сергей любит бывать в Америке, потому что он просто-напросто американофил. Ну, нравятся человеку американцы, ну, обожает он этих заокеанских живчиков, ну, восхищается так называемым американским образом жизни, что ж, дело индивидуальное, никому от этой любви ни жарко ни холодно, пусть себе…
Я, например, их «образа жизни» не знаю и не понимаю, потому как не видел, и, в сущности, мне он до лампочки, а что касается американских фильмов, так там не «образ жизни», а масс-культура, и меня ею не проведешь. Вот современная американская литература – наверное, другое дело, но я ее знаю плохо. Только прослушав одну из записей на кассете «Альбинони», я понял, что был неправ и отношение Сергея к Америке нельзя обозначить словами «любовь» или «нелюбовь», все гораздо глубже.
||||||||||
«Сегодня Эдик, мой заместитель, сказал мне в беседе: “Ну до чего же ты любишь этих своих американцев!”
Я поразился.
Неужели он, человек весьма умный, не понимает, что нельзя любить какой-то народ чохом? Неужели он и впрямь думает, что мое видение американцев можно определить как любовь?
По-моему, любить американцев, или немцев, или евреев, или русских, или кого бы то ни было – просто глупо. В каждом народе есть множество идиотов, кретинов, подонков, убийц – за что же их любить? Уважать каждую нацию можно и нужно, все нации достойны уважения, недостойных не существует просто по определению: «нация» означает «рожденные в этот мир», – но любить…
Я даже не знаю, что такое любить национальный характер, потому как, мне кажется, национальные характеры – это тоже миф, давным-давно придуманный националистами (а они во всех странах одинаково тупы), чтобы возвышать себя, никчемных, за счет героических достоинств своего народа (кстати, в смысле героики все нации на одно лицо) и рисовать образы врагов, используя придуманные недостатки народов иных.
Чудный писатель Роберт Луис Стивенсон как-то раз высказался – это было в письме Эдмунду Госсу: «Я не люблю человечество, я люблю людей». Это очень точно, почти то же самое я могу сказать о себе. Я не люблю какой-либо отдельный народ, я люблю в нем отдельных людей.
В этом смысле мне повезло с Америкой. Приезжая туда, я всегда попадаю в очень интересный, близкий мне круг. Это либо издатели, либо писатели. Главная особенность среды, в которую судьбе угодно опускать меня, перебросив через океан, – высокий
Хорошие издатели здесь – прекрасные профессионалы.
И плохие издатели – хорошие профессионалы.
Очень профессиональны писатели, их великое множество, кто-то сказал мне, что в Штатах среди взрослого населения каждый четвертый что-нибудь да пишет. Даже если это вранье, все равно с ума сойти можно. И, разумеется, большая часть – графоманы.
Впрочем, американские графоманы – тоже профессионалы.
А в остальном – страна как страна, богатая, сильная, энергичная. Нувориши здесь так же чванливы и глупы, как в России. Бомжи так же развязны и вонючи, как в России. Интеллектуалы так же образованны, как повсюду. Интеллигенты так же начитанны, как повсюду. Преступники так же хитроумны и дерзки, как повсюду
Вот только улыбка…
Ах, эта американская улыбка, чудный признак – нет, не характера, а здоровья нации. Я мог бы написать о ней поэму, если бы испытывал, как когда-то в юности, склонность к писанию стихов.
Как мне хочется развенчать злобный и унылый миф о приклеенности американской улыбки!
Нет, она не приклеенная, в этом вся и штука…
И не надо путать белозубые гримасы кинодив в рекламных клипах с открытой и веселой мимикой живого американца.
Было бы очень просто, если бы американская улыбка оказалась приклеенной. Вот улыбки в российских супермаркетах, открывшихся в последнее время по всей Москве, да и по всей России, наверное, тоже, улыбки продавщиц, которые еще не научились по-настоящему торговать и видеть в каждом посетителе долгожданного гостя, – они действительно приклеенные. Конечно, в тех случаях, когда вообще появляются на лицах. Иногда хочется взять такую улыбку за угол рта и отлепить, как полоску скотча, но мне тут же делается страшно: я мгновенно представляю, какой оскал может таиться за этой дугой ярко накрашенных губ, и останавливаю свой порыв.
Типичная американская улыбка – добрая, естественная и очень самостоятельная: в том смысле, что расцветает на губах встречных сама по себе. Она – следствие умной культуры нации, хорошо воспитанной отзывчивости, ощущения свободы жизни и крепко сидящей в сознании первой строки американской конституции: «Мы, народ…»
Водительница автобуса ведет машину и вовсю улыбается, беседуя с ближайшими пассажирами на вечные темы – дети, цены, погода, жизнь.
Обращаешься к прохожему, как пройти туда-то и туда-то, – он улыбается, словно приятнее вопроса в жизни не слыхал, и обстоятельно объясняет, где свернуть и где перейти улицу.
Заходишь в магазин – тебе улыбается продавец: «Чем могу помочь?»
Гуляешь по маленькому массачусетскому городку – чистому настолько, словно никакой Голландии в природе не существует, – из проезжающей мимо машины тебе приветственно машет улыбающийся водитель. Такое ощущение, будто все подряд страдают жуткими провалами памяти, путают окружающих и принимают тебя за ближайшего друга или родственника.
Идешь по дневному пустынному миллионному Сан-Хосе – любой прохожий обязательно скажет «Хай!» – «Привет!» – в смысле «Здравствуйте!». Словно в какой-нибудь старорежимной русской деревне, о ладной жизни которой так любил писать фантаст-почвенник Василий Белов. Только американский прохожий еще непременно улыбнется. Просто так. Ему приятно улыбаться.