Нуль
Шрифт:
Мне тоже приятно улыбаться в Америке. Мне кажется, в моей улыбке там пропадает проклятая вымученность, с которой я в России словно бы появился на свет, и на губы нисходит естественная доброжелательность.
Когда в Нью-Йорке на Бродвее среди бела дня здоровенный чернокожий детина попытался выхватить у меня из кармана брюк бумажник, а я ему этого не позволил, в последнюю секунду выкрутив свою единственную ценность у него из пальцев, – черный (в Америке слово «негр» считается оскорбительным) на высокой скорости помчался куда-то вбок, по-моему, по Сорок Восьмой улице, но, перебирая длинными ногами обернулся ко мне белозубым лицом и, жизнерадостно улыбаясь, прокричал: «Всё в порядке, брат!» Я поймал себя на том, что тоже УЛЫБАЮСЬ, глядя
Стою в Сан-Франциско на Рыночной улице – Маркет-стрит – и снимаю на видеокамеру этот поразительный город, главная особенность которого заключается в том, что за любым углом обязательно обнаружится хотя бы одно здание – небоскреб, жилая многоэтажка, офисный билдинг, особнячок или церковь, – не похожее ни на какой другой дом в мире. В кадр заглядывает роскошная мулатка в клубящемся ореоле черных волос и во весь рот улыбается: «Сэй чи-и-и-и-из!» – а потом приветственно машет ручкой. Ей хочется остаться в моей памяти улыбающейся, ей радостно, что на чужой пленке чужого человека она останется такой навсегда – счастливой и смеющейся.
Есть немало мифов об Америке, которые я ненавижу.
«Американцы – нечитающий народ». Эту байку распространяют только те, кто никогда в Америке не был и уж конечно не ездил в американском городском или междугороднем транспорте. Нет, не так. Все дело в другой байке: «Советский народ – самый читающий…» Эту сказку десятилетиями распространяли и укореняли те хриплоголосые трибуны, которые никогда не бывали ни в какой стране мира, всю жизнь лелеяли в себе легенду о русско-советской самобытности, путали культуру с грамотностью и, увидев человека с книгой, умилялись: надо же, читает, а губами не шевелит! А может быть, автором сказки был сам великий вождь и отец всех народов – ему доложили о людях, читающих в метро, вот он величественно и обобщил, попыхивая трубкой: «Советский народ – самый читающий народ в мире».
Интересно, кто-нибудь видел народ, не читающий в общественном транспорте?
Американцы читают в метро, в автобусах «Грейха-унд», в поездах «Амтрака» и «Калтрейна», в скверах и парках, на скамеечках и на траве… Во втором здании Всемирного торгового центра на Манхэттене я видел человека, читающего в лифте, и это было здорово, но не очень разумно: на сто седьмой этаж скоростной лифт там взлетает за пятьдесят восемь секунд.
Еще один миф: «В Америке очень скучно». В Америке скучно только дуракам. Впрочем, дуракам скучно везде.
«Американцы, кроме денег, ничего не знают». Эту сказку сочиняют завистливые неудачники советского произрастания, которые терпят неудачи главным образом потому, что не научены думать своей головой, и в первую очередь – думать над смыслом собственной жизни, во вторую – над смыслом слов, который они произносят, а в-третьих, над смыслом слов, которые они не понимают. Что такое – «знать деньги»? Знать деньги – это уметь работать.
Американцы действительно умеют и любят трудиться. Америка – страна, над которой стоит гул неустанной, твердой работы. Что в этом плохого? Разумеется, твердая работа превращается в твердые деньги. А твердые деньги превращаются в твердую жизнь. Все это очень просто. О таких примитивных вещах даже совестно рассуждать. Лучше подумать о других превращениях. Например, о том, как ложь о счастливой жизни превращается в пафос невознаграждаемого труда. Если такое происходит, то задыхающимся людям не остается ничего другого, как петь научно-фантастические песни. Самая гениальная из них – «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Вот уж миф так миф! А они – про Америку…
И так далее, и так далее, и так далее. Очень много баек об Америке гуляет по России. Когда-нибудь я сяду за компьютер и напишу об этом специально…»
||||||||||
Насколько я знаю, Сергей
Главная причина заключалась в том, что к себе как к писателю он относился чересчур придирчиво: годами вынашивал замыслы, а потом их нещадно браковал; писал что-то необыкновенное и, никому не показав, убирал в дальний ящик стола; о своих старых рассказах и повестях не любил даже вспоминать, не то что разговаривать с кем-либо; тоска по совершенству была у него просто болезненной. Я в жизни не встречал человека более равнодушного к публикации собственных произведений. Уйдя с головой в издательское дело, он на время отложил себя как автора в сторону. На какое время – неведомо было никому.
Я еще дам Сергею самому высказаться на эту тему, но сделаю это несколько позднее. Сейчас меня томит его американская поездка.
Как я уже говорил ранее, мне до сих пор так и не довелось побывать за границей, тем более в Америке, и сам по себе я никогда не взялся бы писать об этой стране. Однако рассказы Сергея о его поездках всегда были столь точны и живописны, всегда столь изобиловали тонкими наблюдениями, что заклинивались в памяти слушателей прочно и надолго. Я же, со своим идеографическим устройством мозга, просто видел эти поездки в картинках, и восстановить некоторые из них не составляет для меня никакого труда.
Следует добавить, что эти картинки существовали в материальном воплощении. Сергей повсюду ездил с видеокамерой и отснял в дальних странах бесконечное множество кассет. Если мой приход к Сергею совпадал с его возвращением из очередного путешествия, он обязательно включал видеомагнитофон и пускался в долгие рассказы. Как правило, они были бесконечно интересны. Семья слушала раскрыв рты. Я, правда, держал рот закрытым, но зато глаза и уши были распахнуты настежь. Даже обида на судьбу, которая – со свойственным всякой судьбе безразличием – меня обделила странствиями, опускалась глубоко на дно сознания, темные воды зависти непроницаемо смыкались, и я легко переносился в потусторонний мир.
Так я побывал во множестве городов – Берлине, Париже, Кельне, Лондоне, Каире, Нью-Йорке, Дюссельдорфе, Гааге, Бонне, Кембридже, Вашингтоне, Принстоне, Ганновере, Варшаве, Санта-Крузе, Франкфурте, Амстердаме, Пловдиве, Белграде, Сан-Франциско, Будапеште, Александрии, Сан-Хосе, Софии, Страсбурге, Лос-Анджелесе, Барселоне, снова Сан-Франциско, Праге, Велико-Тырнове, Стратфорде-на-Эйвоне и еще раз Сан-Франциско, о котором Сергей мог говорить без конца, не повторяясь и не перебивая самого себя.
Однако последняя поездка в «город вечной весны» получилась совсем не радужной, и о ней Сергей поначалу рассказывал очень мало. События, там произошедшие, как и многие другие эпизоды, описанные здесь, мне пришлось восстанавливать особым образом, соединяя в памяти обрывки разрозненных бесед, Сергеевы монологи в Жуковке, случайные ремарки и драматические сцены, незваным участником которой я стал по прихоти судьбы и собственного злокозненного характера.
Все десять дней, что оставались до поездку в Америку, Сергей пытался логическим путем разгадать тайну опустошения банковского сейфа. И ни к какому ответу не пришел. Он решительно не мог понять, каким образом умудрился сам ограбить себя. Ведь если бы он был в глухом запое – тогда все объяснилось бы. Пришел в полуотключке в банк, забрал содержимое сейфа и перепрятал его в какое-нибудь сверхнадежное – по пьяному размышлению – место. А потом начисто забыл о содеянном. Похожие случаи в прошлой жизни Сергея случались. Но сейчас-то шла не прошлая, а настоящая жизнь, в которой давно уже не было места спиртному, и заново отыскивать это место Сергей не собирался ни в ближнем, ни в самом отдаленном будущем.