Облака и звезды
Шрифт:
Стало уже совсем светло, хотя солнца не видно. День пасмурный.
Я шел уже по косе Дервиш. Справа и слева расстилался хмурый серый Каспий. Казалось, море совсем близко — рукой достать, хотя от середины косы до каждого из берегов было по километру.
Со вчерашнего дня я ничего не ел, но, кроме пары галет, случайно оказавшихся в полевой сумке, у меня ничего не было. Я съел галеты, запил водой из фляги. Хоть напиться вволю. Сегодня не жарко. Половина фляги осталась про запас. Надо бы оставить побольше, но я так и не научился беречь воду в песках. Вода всегда есть у рабочих, на грузовике полон бочонок. Без него в пески запрещено выезжать. А я сегодня? Ну, сегодня контрабандный выход. Хватятся в отряде —
Ничего! К обеду буду дома. На обратном пути надо сразу же на почту — дам телеграмму в штаб экспедиции, а потом уже: «Вот, дорогие товарищи, вы еще спали, а я смотрите-ка что принес!» Но кто оценит находку? Разве что один Калугин, он знает толк в пескоукрепителях, а для остальных кияк — просто трава. Не видели никогда, не читали о нем.
Я уже давно в пути. Коса постепенно сужается — до обоих берегов все ближе и ближе. Но кияка все еще нет, ни одной дернинки не видно.
Сверился с выкопировкой, сделанной ночью. Карагель давно скрылся за буграми. Вдоль косы тянется невысокая песчаная гряда. На ней густые колючие кусты — селитрянка. Других растений почти нет. Направо и налево от гряды до самого моря простираются пески-ракушечники. Маленькие каменно-твердые «домики» морских улиток, миллионы пустых, целых и разбитых ракушек устилают оба берега. Песок здесь не серый, а белый. В ясный день он, должно быть, матово светится, отражая солнце. Но сейчас солнца нет. Вверху глухое, низкое серое небо. От него и море серое. Кажется, подойди к воде — даже на мелководье не увидишь дна: серая вода почти не прозрачна, ничего сквозь нее нельзя рассмотреть, темное дно только угадывается где-то в глубине.
Взглянул на часы. Ого, начало восьмого. Я остановился, приложил ленточку миллиметровой бумажки к карте Вознесенского. Странно, здесь уже показан кияк. Не очень много, отдельные пятна на песчаной гряде, посредине косы. Но пятна легли в масштаб, это в натуре — десятки квадратных метров, а пока нет ни одного растения. В чем же дело?
Пожалуй, можно посидеть, отдохнуть. Есть хочется. Галеты что? Будто их и не было. Глупо получилось, надо было взять с собой хоть хлеба. Но дома ничего не было, пришлось бы идти к Илюше. А он наверняка поинтересовался бы: зачем хлеб? Никогда никто не берет.
Хотя не жарко, но от долгой ходьбы захотелось пить. Я сделал два больших глотка. Довольно, — воды во фляге меньше половины. А еще идти и идти. Неизвестно, когда встретится кияк. По карте до сплошных зарослей сколько же? Неужели десять километров? Это вдвое больше, чем пройдено. Но зато уж там я сделаю большой привал — надо подробно исследовать местообитание. Вот только хватило бы воды. Одна фляжка — это пол-литра. Второй у меня вообще нет. Не просить же было у начальника, у рабочих! А сейчас хорошо, если полфляги осталось. И это на весь путь — туда и обратно. Да, небогато, совсем небогато. Но надо держаться, что поделаешь… Песок на гряде неглубокий, плотный. Идти легко. Это уже хорошо.
Вдруг впереди на правом берегу я увидел брезентовую палатку. Здесь люди? Нет, мне положительно сегодня везет. Вероятно, награда за все, что пришлось пережить, вытерпеть, пока работал в отряде.
Я свернул к палатке. Вскоре стали видны воткнутые в песок длинные колья для сушки сетей. У самой воды до половины вытащенная на берег лодка.
Рыбаков было двое. Они сидели на корточках, спиной ко мне, чинили сеть.
Я кашлянул. Оба разом оглянулись. Это были совсем молодые туркмены. Старшему лет восемнадцать. Младший — худенький, низкорослый, почти мальчик.
Поднялись, опустили руки, первыми разом поклонились, как школьники.
Я попросил воды.
— Вода в челеке. Набрать? — Рыбак протянул руку за флягой.
— Спасибо, сам наберу.
Я зашел в палатку. У стены стоял челек
Вода есть. Это главное! Правда, не мешало бы подкрепиться, от голода уже чувствовалась легкая слабость, но ничего, до сплошных зарослей кияка, показанных на карте, не так уж далеко.
Я взглянул на море. Оно еще более приблизилось. С гряды были хорошо видны светлые барашки, вскипающие на темных, почти черных волнах.
Я шел медленно, боясь упустить появление первых кустиков кияка. Их не было. По-прежнему на гряде торчали лишь редкие кусты селитрянки.
Ветер усиливался — дул с востока, сбивал в сторону, теснил с гряды. Когда я подходил к кусту селитрянки, слышалось слабое посвистывание. Ветки гнулись, припадая к земле. В лицо хлестал сухой соленый песок. Видимость резко ухудшилась. Косу, уходящую вдаль, заволокла желто-серая мгла. Это курились на ветру невысокие длинные дюны, наметенные у обоих берегов. Надо взглянуть, есть ли они на карте. Свериться с нею было нелегко: ветер рвал ватман из рук.
Я сел на землю, с трудом развернул карту: дюны не показаны. Вознесенского интересовала растительность, а не рельеф; здесь рельеф все время меняется. Да и дюн в то время могло еще не быть.
Надо идти. Почти бессонная ночь, ходьба против ветра, слабость от голода — все это почти обессилило меня. А кияка нет, и неизвестно, когда появится. Сейчас каждый шаг дается с трудом. Что же делать? Вернуться? Нет, ни в коем случае! Надо идти, идти и обследовать песчаную гряду до конца. Кияк здесь, не мог он совсем исчезнуть. Здесь зона его распространения, не будь ветра, уже нашел бы, пусть не заросли — отдельные куртины. Главное — не падать духом, идти вперед, смотреть под ноги. Смотреть под ноги… Вот именно! Сейчас я могу видеть вокруг на каких-нибудь два-три метра, не больше, и то надо наклоняться, всматриваться — песок слепит глаза. Не взял очки… в них было бы легче, хотя очки быстро запотевают, да и видно в них гораздо хуже.
Я остановился, — сердце стучало, как после сильного бега. Хотелось одного — лечь на песок. Нет, нет, только не поддаваться. Сегодня решающий день, мой день, день победы или поражения. Вот сейчас надо сесть, выпить воды, отдохнуть и идти дальше. Кияк уже недалеко, некуда ему деться. На косе люди почти не бывают, выпаса нет: в Карагеле скот не держат. Значит, надо идти вперед и искать.
Я вынул пробку из тяжелой фляги, поднес горлышко к губам и сейчас же опустил — вода была горько-соленая. Все ясно: налил из кувшина морской воды. Боже мой! Как же можно было забыть, что здесь на косе, пресная вода — ценность? Ее только пьют. А в медном кувшине — вода для умывания. Удобнее из кувшина, чем ходить к морю… Не догадался попробовать, проверить…
Сразу ослабело все тело, руки, ноги будто ватные. Во рту вдруг пересохло, нестерпимо захотелось пить… хотя бы глоток воды, всего один глоток пресной воды. Морской нельзя — будет еще хуже, начнет тошнить…
Я вылил воду из фляги. Она мгновенно ушла в песок. И песок почти не потемнел, не увлажнился, такой же сухой, светло-серый…
Мне вдруг стало страшно — один в пустыне, без воды, без пищи, и ветер все сильнее: циклон вернулся. Сколько же времени так будет продолжаться? А если я не смогу дойти до Карагеля, пролежу здесь весь день и всю ночь, совсем ослабею? Кто мне поможет? Никто! Никто не знает, где я, куда пошел… Правда, рыбаки видели, но они заняты своим делом, подумают, — обратно прошел стороной. В песчаной мгле не увидишь… Сидят сейчас в палатке, застегнулись на две полсти, ждут, когда утихнет ветер. А когда он утихнет — завтра, послезавтра, через неделю? Осень близко, пора циклонов…