Очень личная книга

Сойфер Валерий Николаевич

– Никто не должен знать, что я тебе объяснил сейчас, но помни всегда то, что я тебе сейчас сказал, всю жизнь не забывай мои слова, ведь ты мой любимый внук и я хочу, чтобы ты не наделал в жизни ошибок по незнанию, – внушал он.

Учеба в средней школе

Наша 8-я средняя мужская школа имени Ленина была расположена в самом центре Горького, на площади Минина и Пожарского, примерно в 15 минутах ходьбы от нашего дома и считалась одной из лучших в городе. Располагалась она в замечательном старинном здании Нижегородской классической гимназии. Поступил я в школу еще во время Второй мировой войны, в 1944 г.

Наш класс был просто замечательным. Конечно, когда я пишу эти и подобные им слова, может создаться впечатление, что я слишком восторженный человек, которому кажется, что всё, что происходило в жизни

вокруг него, было особенным, просто замечательным или даже превосходным. Но я вовсе не экзальтированный патетически выражающийся человек, я не собираюсь преувеличенными оценками расцвечивать свою биографию и приукрашивать события, происходившие вокруг меня. Наш класс на самом деле был не просто первым среди других (недаром он нес букву «А» после номера класса: был Первым А, Вторым А и так далее, вплоть до Десятого А). Когда на сорокалетии со дня окончания школы кто-то из наших выпускников приготовил краткое описание достижений наших соклассников, то оказалось, что среди них пять кандидатов наук, шесть докторов наук и профессоров, пять завкафедрами и лабораториями, пять главных инженеров крупных заводов, два заведующих отделениями больниц.

Прекрасными были и почти все наши преподаватели. Пожалуй, с них и надо начать. Русский язык и литературу в старших классах преподавала нам Евгения Александровна Гладкова – невысокая и уже немолодая женщина, влюбленная в свой предмет. У нее была исключительно культурная, можно сказать, изысканная речь, она умела так излагать правила русской грамматики, что они легко и навсегда оседали в головах учеников. То, что подчас характеризовало и характеризует многих даже образованных в своем предмете людей, а именно незнание или нежелание заботиться о знаках препинания и прежде всего запятых в письме, неряшливость в выражении собственных мыслей на бумаге, как мне кажется, было не свойственно ученикам Е. А. Гладковой. Она превосходно знала отечественную и мировую литературу, читала по памяти стихотворения и отрывки из поэм русских авторов. Именно на её уроках мы впервые услышали стихи периода так называемого Серебряного века русской поэзии, что также было неординарным. Она рассказывала нам о Серапионовых братьях, о декадентах, о Велимире Хлебникове и других в то время мало почитаемых русских поэтах. Я помню, как она прочла стихотворение Валерия Брюсова из одной строчки:

О, прикрой свои бледные ноги

и заставила задуматься о выразительности каждого слова в поэтических текстах, о мирах, порой скрытых за одним словом подлинного стиха. Именно она привила нам в те далекие годы нашего юношества понимание того, чем, собственно, настоящая поэзия отличается от банального рифмоплетства и чем язык поэзии отличается от языка прозы.

Часто она заставлять нас писать сочинения. Теперь я понимаю, что, задавая на дом различные темы для них, она учила нас формулировать и выражать свои мысли. С восьмого класса, Евгения Александровна понуждала меня ходить в библиотеку, давала список критических литературных статей (обычно из двух-трех статей из журналов «Вопросы литературы», «Новый мир» или «Иностранная литература»), а потом просила, чтобы я своими словами пересказывал суть этих статей в своих сочинениях. Благодаря этому, я не просто приучился работать почти ежедневно в центральной Горьковской научной библиотеке (как и в Москве, носившей имя Ленина), но и понял, как нужно следить за статьями в новых выпусках журналов.

Очень важными для меня оказались уроки химии, которые вела Тамара Петровна Карякина. Она была, по-видимому, человеком одиноким, возможно даже несчастным в личной жизни, но к своей работе она относилась с огромной ответственностью и безмерно любила своих питомцев. Она не только прекрасно рассказывала о закономерностях этой науки, но старалась донести до нас последние достижения химии (как неорганической, так и органической). В начале 1950-х гг. получили развитие новые отрасли и прежде всего полимерная химия. Тамара Петровна рассказывала нам об этих направлениях достаточно подробно. В то время появились новые типы стекол, пластмасс, смазок. Я помню, какое на нас произвели впечатление демонстрации новых материалов с необыкновенными свойствами. Так, однажды Тамара Петровна принесла в кабинет химии два стекла, которые нельзя было разбить здоровенным молотком. Одно из них положили между сиденьями двух стульев, и она пригласила нас встать на него и попрыгать. Я сидел всегда на лабораторных занятиях по химии на первой парте, и получилось вполне естественно,

что именно меня учительница позвала к доске, чтобы испробовать прочность стекла. За время детства мы разбили немало стекол в окнах нашего дома, когда гоняли футбольный мяч или играли в волейбол. Поэтому я знал непрочность стекол. Со страхом, что я сейчас проломлю это хрупкое прозрачное стекло, я встал на него, увидел под собой пол и подумал, что, если оно лопнет, то я порежу ноги. Но стекло подо мной осталось целым. Тамара Петровна попросила меня слегка подпрыгнуть на нем. Я внутренне сжался от страха, но выполнил её просьбу. Стекло держало меня и не трескалось. Тогда ко мне пришел азарт, и я стал неистово на нем прыгать. Оно было действительно чудесно крепким.

Вообще надо сказать, что наши занятия в кабинете химии были увлекательными. Мы проходили настоящую приборную и лабораторную практику по этому предмету.

А однажды Тамара Петровна вошла к нам с незнакомым строгим мужчиной и представила его нам как доцента педагогического института. Оказалось, что этот педагог подготовил новый учебник по химии для 9-го класса и решил апробировать его в нашем классе в течение четверти. Это тоже был далеко не стандартный ход учителя. Нам раздали напечатанные на гектографе экземпляры нового учебника, и мы учились по нему всю четверть.

Математику все годы преподавала Мария Александровна Предтеченская. Про нее среди школьников ходила шутка:

– Скажите, у кого душа самая мелкая?

Ответ:

– У математички Предтеченской. Она, чуть что, патетически восклицает: «Вы оскорбили меня до глубины души!»

Георгий Иосифович Перельман (фото из архива школы-лицея № 8 Нижнего Новгорода, любезно присланное мне учительницей школы А. А. Зиминой)

Я знал от брата, что строгая, даже педантичная и занудливая Мария Александровна вела их класс тоже и очень хорошо относилась к моему брату. Она появилась у нас в пятом классе, села на свое место за столом, как водится, стала смотреть в журнал и читать одну за другой фамилии учеников по алфавиту и просила каждого встать, пытаясь запомнить лицо школьника. Когда дошла очередь до меня, она вскинула голову и строго спросила:

– Володя Сойфер не твой брат?

– Мой, – ответил я.

– Иди к доске и реши следующую задачу

Она продиктовала мне задачку, и я начал пыхтеть у доски, потому что не знал, с какого боку к ней приступить. Минут через десять стало ясно, что я не похож на своего гениального старшего брата. С тех пор Мария Александровна не скрывала презрительного ко мне отношения. Я зарабатывал пятерки в четвертях по её предмету, я был одним из лучших в классе по тригонометрии, но все равно я не дотягивал до лучшего ученика школы Володи Сойфера, и не было мне прощения. Я не заслуживал у нее снисхождения, потому что не хватал звезд с неба и не был столь успешным.

Вообще надо сказать, что слава брата в школе всегда была непререкаемой, и многие учителя, увидев мою фамилию в списке учеников, спрашивали, а не брат ли я их любимца Владимира Сойфера, и часто я не оправдывал тех надежд, которые теплились у них при упоминании нашей фамилии.

Совершенно особое и ни с кем не разделимое место в моих воспоминаниях занимает наш учитель физики Георгий Иосифович Перельман. Высокий и стройный красавец с гордо поднятой головой он был нашим настоящим кумиром. Он даже не преподавал, а священнодействовал. Свои объяснения он иллюстрировал картинками, рисуемыми мелом на доске. Постоянным героем его рассказов был некто Иван Иванович Дерябин, спускавшийся на лыжах с горы (шарф Ивана Ивановича развевался на ветру, а берет сносило, и надо было без вычислений на бумаге определять, двигался ли герой рассказов Перельмана с ускорением или с постоянной скоростью), или же он восседал на мешках в кузове грузовика.

Перельман иллюстрировал каждый закон Ньютона смешными картинками с участием Дерябина, и эти рассказы не просто смешили: они позволяли задерживать в головах школьников подчас сложные закономерности непростой науки.

У Георгия Иосифовича была довольно своеобразная манера преподавания. У него был редчайший дар рассказчика, знающего глубоко предмет, он умел разложить по полочкам самые трудные проблемы и выделить главное, самое существенное. Обычно он появлялся в классе без всяких вещей в руках. Если был нужен учебник, то, чтобы сказать, какие страницы он задает на следующий урок, он возглашал своим сильным голосом: