Один день в Нью-Йорке
Шрифт:
— Ладно, — слабо улыбнулась Белль и обернулась к мальчику, — Подойдешь ко мне, котенок?
Альберт снова посмотрел на отца, получил одобрительный кивок, спокойно встал и подошел к креслу, где был подхвачен ею на руки.
Она немного завидовала, из-за чего Румпель так и поступил. Все же радость перевешивала и не оставляла обиде места.
— Никогда не обманывай маму, котенок, — велела Белль сыну, — Нехорошо. И к твоему папе это тоже относится.
— Пап, я… — в комнату зашла Коль, — Она все знает?
— И Коль, — прищелкнула языком Белль и саркастично улыбнулась, — Всем всеобщее нехорошо. Стыд и позор, друзья мои! Стыд и позор.
— Прости, мам, — потупилась Коль, — Но Адам не знает.
— Только с Адамом я
Альберт встал на ножки и обнял ее, как-бы уговаривая прекратить и не злиться на провинившихся.
— Не злись на нас, — попросил Румпель, — Мы больше не будем.
— Да, — поддержала Коль, — Не будем.
— Не злюсь, — подмигнула Белль, поглаживая малыша-миротворца по спинке, — Ну вас…
— А я ужин приготовил, — Голд одарил ее самой бессовестно-милой улыбкой и взглянул по-щенячьи исподлобья.
Ну, как после этого злиться?!
Из всех воспоминаний именно это внушало надежду, что ее сын не страдает синдромом Аспергера. Не мог ребенок-аутист так поступить. Если только она сама не вкладывала в это больше смысла, чем было на самом деле. Её котенок и правда был не самым коммуникабельным и ласковым зверем.
К полутора годам Альберт уже активно разговаривал, а в два научился читать, и интерес к чтению проявил сам. Все люди, окружающие его, что-то читали: книги, газеты, журналы, учебники. Один раз он просто сел возле Коль и уставился в ее учебник по английскому и долго-долго смотрел. Необычайно долго для двухлетнего. В другой раз он смотрел в книгу Белль. После он начал указывать на отдельные слова, заставляя ее их произносить, а потом сам стал находить соответствия живому слову в печатном тексте. Белль купила ему целую стопку детских книжек и комиксов, с которой он разделался достаточно быстро, всего за три месяца. Перелистывать их с ним и наблюдать за тем, как он пробирается через текст стало для нее чуть ли не самым любимым занятием, и все же она немного его ограничивала, не хотела, чтобы он испортил глаза или спину. Голд же нашел применение другому таланту мальчика — любовь к логике и логическим играм. Он предлагал сыну самые разные головоломки: пазлы, домино, графические лабиринты, рисунки по точкам, задачки со спичками и многое другое. Они никогда не принуждали Альберта к этому, никогда не ставили рамок, только помогали. Он давал им много поводов для гордости и радости, которые, переосмысленные в с новой точки зрения, теперь Белль огорчали. Особенно ее огорчал один случай произошедший где-то два с половиной месяца назад.
Белль гуляла с Альбертом в парке и остановилась возле детской площадки, где сын увлекся игрой в песочнице. Игра была не самая обычная: он отмерял разное количество песка, пытаясь получить нужный результат, известный лишь ему одному. Белль села на лавочку поодаль и внимательно следила за ним. Рядом с ней сидели две женщины, которые также привели в парк своих сыновей, ровесников Альберта. Один из мальчиков увлеченно ел песок, пока его мама не менее увлеченно рассказывала приятельнице об ускоренном развитии ребенка и хвасталась, что ее сын научился завязывать шнурки сам. В руках эта женщина держала книгу бельгийки Лупан и изъяснялась ее перефразированными мыслями. Белль подумала, что конечно похвально читать хорошие книги, но вот только надо уметь им следовать, раз уж взялась, а не трепаться с подружкой, пока твой ребенок в десяти метрах ест грязный песок. Они страшно раздражали ее, потому что отвлекали от Альберта и от того прекрасного дня. И вот Альберт решил, что наигрался, выбрался из песочницы и подошел к Белль, привычно протягивая ручки за влажной салфеткой.
— Поверь в свое дитя, — громко прочитал Альберт, пока она искала салфетки.
— Что? — подпрыгнула на месте женщина, — Кто это сказал?
— Он просто прочитал название книги, — с улыбкой пояснила Белль, протягивая мальчику салфетки, — Не пугайтесь вы так.
Женщина уставилась
— Это неважно, — сказала Белль, которой не понравился тон незнакомки, — Ваш сын ест грязь. Займитесь им.
Женщина опешила и не нашлась с ответом, а Альберт и Белль спокойно ушли. Помимо раздражения она так же ощутила некоторое самодовольство, за что ей было немного стыдно тогда, и полностью сбивало с ног сейчас. Но «поверь в свое дитя» — не самый плохой совет. И она верила. Верила и знала, что будет верить всегда.
Ничего так не расстраивало Белль, как расставание. Расставание с Румпелем, когда тот отправлялся в свои деловые поездки, расставание с Коль, когда она уезжала с ним, и расставание со всей семьей, когда сама Белль куда-то улетала. Чаще всего этим местом был Париж. За пять лет она посетила столицу Франции около шести раз. В первый раз она летала туда на книжную выставку вместе с Хелен и ничего не смогла посмотреть, потому что летала вместе с Хелен. Второй раз — то же самое, но с большим успехом — смогла затащить Хелен на Монмартр. В третий раз она поехала туда на целую неделю с группой студентов Колумбийского. Она посмотрела город, пережила неприятное приключение и поклялась, что больше никогда больше не будет развлекаться и проводить время со студентками Колумбийского. Четвертый и пятый разы — ничем не примечательные трехдневные вылазки. А вот шестой запомнился надолго. Альберту было полтора, и Белль не хотела уезжать, но Румпель убедил ее поехать.
Поездка планировалась на пять дней, но Белль провела четыре, в первой половине дня посещая лекции, а вторую — в Национальной библиотеке Франции до самого закрытия. Только благодаря библиотеке она и выдержала, сильно страдая в тот день, когда та была закрыта для посетителей всякого толка. В аэропорт она приехала непросто заблаговременно, а за несколько часов до вылета, и все это время угрюмо сидела в зале ожидания.
— Хотите? — мужчина, сидевший на пару мест дальше чем она внезапно придвинулся и предложил ей ириску.
Он был уже немолод, но еще не совсем поседел, одет был очень просто, говорил тихо и только на французском. В руках он вертел книгу в мягкой обложке, но не детектив, а какой-то научный труд, какой маленькими тиражами издают в университетах.
— А? — встрепенулась Белль, — Нет, нет.
— Вы кажетесь грустной.
— Не буду отрицать, — улыбнулась Белль, — Так и есть.
— Федерик, — представился мужчина, — Федерик Копель.
— Белль, — представилась она, — Белль Голд.
— Вам подходит ваше имя, — сделал комплимент Федерик, — Почему вы грустите, Белль?
— Чувствую себя ужасной матерью, — невесело усмехнулась Белль.
— Что вы такого натворили?
— Уехала. Оставила детей.
— Одних?
— О, нет! — нетерпеливо отмахнулась Белль, — С мужем.
— А он что? — наседал Федерик, — Ненадежный?
— Что вы! Очень надежный!
— Тогда вам не о чем грустить.
— Понимаете, месье Федерик, я всегда стремилась к чему-то значительному, — попыталась объяснить Белль, — Новые знания и умения, новые горизонты, новые места. И у меня есть семья, которую я очень сильно люблю, и, думая об этом значительном, я будто отдаляюсь от них и чувствую себя виноватой. Поэтому мне грустно.
— Вы чувствуете себя виноватой, потому что пытаетесь отыскать свое место в жизни? — медленно и удивленно уточнил Федерик.
— Дело в том, что я нашла свое место в жизни, — не согласилась Белль, — Но я все равно что-то ищу.
— Такова ваша суть.
— Что вы имеете в виду?
— Мы чем-то с вами похожи, — снисходительно улыбнулся Федерик, — Вы мне сразу показались искателем. Это легко прочитывается по тому, как выговорите, как себя ведете и на что смотрите в первую очередь.