Один день в Нью-Йорке
Шрифт:
— Что? — удивилась Белль, — Эй!
Но он отвернулся, мурлыкая что-то под нос и сел в кресло, мешающее ей подняться. Она немного позлилась, понимая, что он прав. В конце концов он старался даже не для их будущего ребенка, а для неё.
— Румпель, ты нужен мне, — заговорила Белль, — Прости за пингвина. Я просто вспылила, потому что в последнее время я чувствую себя инвалидом, которому ничего нельзя.
— Но тебе и правда ничего нельзя, — сказал Румпель, — Прости, но не стоит ли тебе больше о себе заботиться? Вот посмотри на себя сейчас. А
— Удобно, — надулась Белль, обдумывая его слова, — Ты прав. И я обещаю, что буду осторожнее, если ты перестанешь меня так опекать.
— Все в твоих руках, — усмехнулся Румпель, — Или нет? Ладно. Давай достанем тебя.
Он немного отодвинул кресло, наклонился к ней, веля обхватить себя руками за шею, что она и сделала, и бережно поднял. Потом они отправились в постель и, наконец, легли спать.
— Ты не представляешь насколько ты мне нужен, — прошептала Белль, прижимая его руку к своему огромному животу, — И не оставляй меня, когда я кричу «волки», потому что они всегда меня преследуют…
— Нет никаких волков, — спокойно сказал Голд и поцеловал ее в висок, — Но я все равно всегда приду.
Они не смогли завершить этот грустный отвлеченный разговор из-за ребенка. Малыш зашевелился им на радость и окончательно отвлек. Что тут сказать? Альберту всегда удавалось вовремя вступить и поднять настроение.
Альберт появился на свет в 8.20 утра 9 октября 2020 года.
Белль проснулась около пяти утра и сначала думала, что ей все просто приснилось. Однако, воды отошли по-настоящему, да и последующая боль быстро ее переубедила.
— Румпель, — толкнула она мужа, — Румпель, началось…
Он мгновенно встал, включил свет и поднял одеяло. Когда он увидел, что все правда, то слегка занервничал, но потом взял себя в руки и дальше действовал довольно хладнокровно. Он позвонил Луизе, позвонил в клинику, вызвал машину, быстро оделся и помог одеться ей. Плотно запер дверь спальни, отдал последние указания подоспевшей Луизе и вывел Белль на улицу. Ей оставалось только поражаться его спокойствию, и сама она успокоилась.
— Если сможешь — смотри на часы и засекай время между схватками, — сказал Голд, когда они уже сидели в машине.
Забавно, но это ее совершенно отвлекло.
В клинике их уже ждали. Пока ее размещали, Голд заполнил все бумаги, умылся, надел больничный халат и пришел в палату в качестве поддержки, довольно существенной. На протяжении всего процесса, он был безупречен: говорил то, что ее успокаивало, оставался внешне безразличным, когда она до боли стискивала его руку.
Мальчик родился, заплакал практически сразу: для нее лично не было никакого промежутка между двумя этими вещами. Колфилд и ее помощница сделали все необходимое, а также проверили ребенка на предмет различных патологий, которые естественно не были найдены. Он был идеален. Голд сидел рядом и улыбался ей, едва заметно
— Мистер Голд, — позвала доктор Колфилд, — Не желаете…
— Да, конечно, — он вскочил и взял мальчика на руки, подержал немного, посмотрел на него и передал ей.
Новорожденный был страшно похож на отца, будто Белль там не было и в помине. Такое сложилось впечатление, хотя утверждать точно было рано. Уже тогда, в первый час своей жизни, Альберт казался чуть взрослее, чем был на самом деле. Такой спокойный, такой странно красивый. А еще она готова была поклясться, что он ее видит и все понимает: чудесный самообман. В одном она была уверена на все сто: она его любит, и это чувство никуда не денется.
Через час Белль осталась одна. Сына унесли, после того как она покормила его, Голд ушел домой чтобы сообщить новость остальным и разобраться со всеми делами, обещая прийти позже. Ей вкололи окситоцин и еще что-то успокоительное, из-за чего она провалилась в глубокий сон, восстановивший ее силы. Ей потом стало так хорошо и легко, только слабость еще владела ей и ноги плохо слушались. Ребенка приносили еще несколько раз и сказали, где она может навестить его.
Румпель приходил еще дважды: до обеда и во время ужина. До обеда он завез ей вещи и придал ее палате более уютный вид. Они даже говорили о чем-то, что к своему величайшему сожалению она напрочь позабыла. А вот второй его визит она хорошо запомнила.
Белль только что принесли ужин, состоящий из свежих овощей и отварного мяса с рисовым пудингом на десерт. Все это содержало ничтожное количество соли и сахара, но было вполне себе съедобным. Румпель постучался в дверь и открыл, не дожидаясь разрешения.
— Привет, — обрадовалась Белль, — Думала, что ты уже больше не придешь.
— Привет, — улыбнулся Голд, прошел и присел на стул рядом с ее койкой, — А как же! Приятного аппетита.
— Спасибо, — улыбнулась она, — Видел его? Я еще потом пойду.
— Да, видел, — кивнул он, — Только что оттуда.
— Он красивый, — задумчиво протянула Белль, — Идеальный.
— Ну, красивым его можно будет назвать через недельку, — усмехнулся Румпель, — Но что он идеален — соглашусь.
— Как дети?
— Ты спрашивала уже.
— Да? — удивилась Белль, — А я и не помню…
— Нормально, — ответил он, — Хотят видеть тебя. И Альберта, конечно. Скучают.
— Я их увижу завтра? — это было сказано с надеждой.
— Обязательно, — пообещал Голд.
— А как ты?
Она внимательно осмотрела мужа, задержалась на его уставшем лице и непривычно небрежном внешнем виде. Он был истощен морально и физически, и ей стало его очень жаль, хотелось позаботится о нем и никак не разлучаться сегодня.
— А как я?! — притворно изумился Голд, — Я — хорошо. Отстань.
— Румпель, — Белль серьезно посмотрела ему в глаза, — Не ври. Ты хотя бы помнишь, когда ел в последний раз?
– Ну… — замялся он, — Я определенно что-то ел.
— Держи, — она подвинула к нему пудинг.