Один день в Нью-Йорке
Шрифт:
– Эй! — возмутился Голд, — Нет!
— Эй! — настояла она, — Да. Иначе я обижусь.
— Я не хочу тебя объедать. За кого ты меня принимаешь?
— Я его не хочу, — фыркнула Белль, — он слишком сладкий. И его выкинут, если ты его не съешь.
— Он не сладкий, — язвительно отметил Голд, — Тебе здесь не дадут ничего сладкого. Да и когда тебя это останавливало?
— Ничего не слышу, — покачала головой Белль, — Как в вакууме. Ничего не слышу.
Он еще поворчал, но согласился. Когда он ел этот несчастный рисовый пудинг, то напоминал дикого перепуганного
— Ну вот, — довольно произнесла Белль, вытирая рукой краешек его губ, — Не сложно же было!
— Ты — вредная, упрямая и несносная женщина, — с обожанием сказал Голд, — Ты знаешь это?
— Знаю, — самодовольно согласилась она, -Тем и горжусь!
Они посмеялись, немного поговорили о планах на ближайшее будущее и были прерваны внезапным визитом Кэтрин Колфилд.
— Ой! — весело воскликнула доктор, — Мистер Голд, не хочу показаться невежливой, но часы посещения истекли. Вам придется уйти. А с вами, миссис Голд, мне нужно поговорить.
— Да, — печально кивнул Голд, — Уже ухожу.
— Пока, — грустно протянула Белль, легко касаясь губам его губ, — Я люблю тебя.
— Да завтра, — тихо шепнул он на прощание, обнимая ее, — И я тебя люблю.
После он ушел, позволив Кэтрин очередной раз убедиться, что ее пациентке не плохо, а даже совсем наоборот.
Коль и Адам тепло приняли Альберта, но после первой же недели будто напрочь позабыли, что тот существует. Белль же напротив будто перестала замечать что-то кроме Альберта. Она везде таскалась с ним, кормила грудью раз по десять в сутки, спала, где придется и тоже с ним на руках. Чаще всего она засыпала в кресле-качалке в комнате младенца, забывая все на свете. Нередко ей было сложно сориентироваться во времени. Все же она как-то умудрялась что-то следить за домом и даже дистанционно учится, а вот до книжного кафе ей не было дела, пусть она аккуратно отвечала на звонки своего менеджера и иногда выслушивала жалобы некоторых сотрудников. Так прошла осень, а затем и половина декабря. Наверное из забытья ее вывел снег.
Как и прежде Белль полузасыпала в детской с Альбертом на руках и смотрела в окно. Вдруг полетели первые снежинки, потом посыпались настоящие хлопья. От их хаотичного движения у Белль начала кружиться голова, и в то же время ей словно воды на лицо плеснули.
— Снежинки падают на землю, — пропела она, — На дома и крыши.
Альберт издал невнятный звук и ответил улыбкой на ее нежную улыбку.
— Снежинки падают везде: на мой нос, — она дотронулась до своего носа, а потом прикоснулась к волосам, — И выше…
— Выдумала тоже, — проворчал Румпель, проходя в комнату и останавливаясь возле жены.
— Папа ворчит, — ласково проворковала Белль младенцу, — Какой ворчливый у тебя папа…
Голд улыбнулся, на секунду закатил глаза и с насмешливым, напускным негодованием покачал головой. Потом он сел в кресло и принялся внимательно ее разглядывать.
— Скоро Рождество, — отметила Белль.
— Да, — мечтательно вздохнул Голд, — Но это не наш праздник. Пусть мы и притворяемся для Коль
— Уже наш, — уверенно сказала она, — Не думаю, что мы притворяемся.
У нее сложилось ложное впечатление, что никакого Сторибрука не было, будто они всегда были здесь, а страшная злая сказка их прошлого просто была страшным сном, не лишенным, конечно, своего очарования. Она поделилась этим с Румпелем.
— В этом что-то есть, — согласился муж.
— Или ты хочешь вернуться?
— Ни за что, — добродушно засмеялся Голд, — Ты права. Теперь это наша жизнь, наш мир. Наш праздник.
— Нам нужен праздник, — веско заметила Белль, поудобнее перехватывая ребенка усталыми руками.
— О, определенно, — отозвался Голд, — А еще кое-кому нужно поспать. Дай-ка мне его…
Она замешкалась, но поддалась. В конце концов ей нужно было научится выпускать его из рук, чтобы случайно не упустить все.
— Иди к папе, котенок, — нежно говорила она, передавая Румпелю их сына, — Вот так…
— Меньше, чем за пять минут! — шепотом изумился Румпель, — Все! Теперь кышь!
Белль нахмурилась и тяжко вздохнула.
— Не обижайся, любимая, — обаятельно улыбался Голд, — Просто ты едва на ногах стоишь. Так что иди-ка спать. Пора немного оживать.
Его внимание полностью переключилось на сына, а Белль ничего не оставалось, как согласиться с его правотой. Эмоциональная привязанность к Альберту была очень сильна, но уже в январе она приложила все силы, чтобы уделять равное внимание всем членам семьи, а в начале февраля даже на пару часов отпустила мальчика с няней, чтобы решить некоторые проблемы с его отцом.
После рождения Альберта она не спала с мужем около трех месяцев. И их первая попытка близости не была самой удачной. Начиналось все хорошо, нежные поцелуи и неторопливые ласки плавно переросли в страстные объятия, но в итоге они все же поторопились. Было немного неприятно и потом стало совсем неуютно. Когда все закончилось, они просто лежали рядом и не находили слов.
— Я будто снова девственности лишилась, — в конце концов она подыскала самое точное сравнение.
— Больно и противно? — предположил Румпель.
— Быстро и непонятно, — возразила Белль и добавила немного кокетливо, прижавшись к его плечу, — Больно и противно никогда не было. Можем завтра попробовать снова.
— Да-да, — устало согласился, потирая глаза и улыбаясь ей, — Попробуем завтра. Спокойной ночи.
Но попробовали они лишь через пару дней и снова мимо. Как только Голд приступил к самому главному, проснулся ребенок. Незадачливые любовники смогли лишь обреченно вздохнуть и горько рассмеяться сами над собой.
Третья попытка была совсем невразумительная. Любое положение, которое они принимали казалось жутко неудобным, а мысли в итоге были заняты не друг другом, а тем, как выпутаться из проклятой простыни. Вдобавок ко всему она умудрилась неловко развернуться и сильно врезаться лбом в лоб Румпеля, так что искры из глаз посыпались. Это вероятно и стало последней каплей терпения той ночью.