Один-единственный
Шрифт:
«Орео», «Фиг ньютонс»* и пшеничные крекеры очень понравились принцессе. Гораздо меньшее впечатление произвели на нее сырные шарики и шоколадное печенье. На последнее место она поставила «Туинкиз»**.
— Нет, это уже совсем не то, — сказала она, пробуя «Туинкиз». — Однако я боюсь, что для обеда у меня не осталось места.
Ее услышал Мэтти, заглянувший в этот момент на кухню в поисках очков.
— Надо просто пройтись по пляжу, — заявил он тоном, не терпящим
— У меня наверху несколько пар кроссовок, — сказала Кэтрин. — Кажется, у нас одинаковый размер.
— И дай ей заодно куртку, — велел отец. — Ветерок на берегу неслабый.
Пять минут спустя Изабель шагала рядом с Мэтти Бронсоном по лужайке, расположенной за домом. Дэниел, игравший в футбол с братьями и зятьями, хотел присоединиться к ним — отец помахал ему рукой. Дэниел внимательно посмотрел на принцессу, но Изабель молча улыбнулась и жестом дала понять, что ему лучше продолжать игру. Что-то в старшем Бронсоне показалось ей очень знакомым, хотя она впервые увидела его совсем недавно. В нем были надежность, основательность и сила — качества, так привлекавшие Изабеллу в его сыне. По крутой деревянной лестнице она вслед за Мэтти спустилась на пляж.
* Мягкое ванильное печенье с самой разнообразной прослойкой.
** Печенье с кремовой начинкой. Считается классической суррогатной пищей.
— Несколько лет назад над побережьем пронесся ураган, и тут многое было разрушено, — сказал старший Бронсон, когда они ступили на песок. — Множество строений смыло в море. — Он указал на один из восстановленных домов — его предусмотрительно подняли на сваи. — Там, где он теперь стоит, матушка-природа продемонстрировала всю свою мощь, снова доказав, что человеку, даже с его самыми хитроумными изобретениями, с нею не совладать.
«Как это по-американски! — подумала Изабель. — Они так свято верят в счастливое будущее, что даже неукротимые природные стихии не в силах лишить их оптимизма». Все это так не походило на каменные замки и кирпичные дома, в которых она воспитывалась. У нее на родине люди строили так, чтобы их жилье устояло не только перед разбушевавшейся стихией, но и перед человеком — гораздо более страшной угрозой.
Шагая бок о бок по пляжу, они непринужденно беседовали. Мэтти рассказал ей о маяке в дальнем конце острова.
— Ну вот... Полагаю, двести лет в вашем представлении — совсем не история, — закончил он, усмехнувшись. — Но для Америки это почти древность.
— Школа, в которой я училась, была построена при королеве Елизавете. — Изабель сделала паузу и рассмеялась. — Елизавете Первой, конечно.
— Но и ваш родовой замок — тоже сплошная история. Жаль, что я так и не приехал в Перро на трехсотлетие. Хоть бы напоследок повидал Бертрана.
Изабель повернулась к морю. Она смотрела на рыбачью лодку, боровшуюся с волнами. Мэтти обнял
— Простите, Изабель. Я не хотел напоминать о грустном.
— Вам не за что извиняться, — ответила принцесса, глядя ему в глаза. — Я знаю, как высоко ценил вас мой отец. Теперь я понимаю почему.
— А вот я никогда не понимал одного. Что нашел Бертран в этом Оноре Малро?
Изабель невольно вздрогнула.
— Оноре — чудесный человек, Мэтти. Он был очень добр к моей семье.
— Единственная семья, к которой Малро может быть добр, — это его собственная, — сказал Бронсон. — Этот сукин сын оставил за собой по всей Европе столько следов, что вы бы не поверили, если бы вам рассказали.
— Я кое-что об этом слышала, — призналась Изабель. — Но Оноре, которого я знаю, — он совсем другой.
— Что ж, я рад, что вас это никак не коснулось, — сказал Мэтти. — Лучше уж с легким сердцем начинать все с нуля.
Изабель улыбнулась:
— Начинать с нуля, как вы выразились, — это очень страшно.
— Только не для вас, — улыбнулся Мэтти, почти совсем как Дэниел. — Мне кажется, на этом берегу Атлантики у вас все получится наилучшим образом.
Они присели на перевернутую шлюпку почти у самой воды. Изабель подтянула коленки к подбородку и обхватила их руками.
— Вы скучаете по дому? — спросил Мэтти, застегивая молнию на своей куртке до самого подбородка.
Изабель немного подумала.
— Не очень. Если честно, я не так уж часто бывала там.
— Вы с сестрой воспитывались в пансионе? Изабель покачала головой.
— Нет, только я, — тихо ответила она. — Джулиану учили дома.
— Нет ничего удивительного в том, что у вас ностальгия. Дэнни вообще чуть не заболел, когда ему пришлось уехать в колледж. Он звонил домой так часто, что я даже пригрозил установить в его комнате таксофон.
— Но вы же отвечали на его звонки? Мэтти искренне удивился:
— Разумеется. Он ведь мой сын. Кровь и плоть моя. Разве можно было отвернуться?
— Но иногда такое все же случается.
— Я понимаю, о чем вы говорите, — сказал Мэтти неожиданно ласковым голосом. — Но это ведь не навсегда. Вы с сестрой обязательно помиритесь. Узы крови сильнее всего на свете.
— Я никогда не вернусь туда, — заявила Изабель и даже сама поразилась резкости своего тона. — Меня больше не интересует их жизнь.
— Понимаю, сейчас вам все видится именно так. Но все обязательно изменится. Дом — это такое место, мимо которого невозможно пройти.
— Но это не мой дом, Мэтти, и я думаю, он никогда не был моим домом.
Старик похлопал ее по плечу, и они еще немного посидели молча, они смотрели на солнечные блики на волнах и на чаек, нырявших в поисках пищи в пенные гребни. «Интересно, каково это — чувствовать себя членом такой семьи, как семья Мэтти Бронсона? — думала Изабель. — Всегда знать, что тебя любят, несмотря ни на что, знать, что дома ждут тебя, где бы ты ни скитался?»