Одиссея капитана Блада - английский и русский параллельные тексты

Сабатини Рафаэль

Levasseur had departed in a rage, swearing that he would make mademoiselle his wife in the teeth of all the fathers in Christendom, and that M. d'Ogeron should bitterly rue the affront he had put upon him.	Левасер в ярости удалился, поклявшись, что он женится на дочери губернатора, невзирая на сопротивление всех отцов и матерей в мире, а д'Ожерон будет горько сожалеть, что он оскорбил будущего зятя.
This was the man who now thrust himself upon Captain Blood with a proposal of association, offering him not only his sword, but his ship and the men who sailed in her.	Таков был человек, который за столиком портовой таверны предлагал капитану Бладу объединиться для совместной борьбы с испанцами.
A dozen years ago, as a lad of barely twenty, Levasseur had sailed with that monster of cruelty L'Ollonais, and his own subsequent exploits bore witness and did credit to the school in which he had been reared.	Лет двенадцать назад Левасер, которому тогда едва исполнилось двадцать лет, плавал с жестоким чудовищем - пиратом Л'Оллонэ - и своими последующими "подвигами" доказал, что не зря провел время в его школе.
I doubt if in his day there was a greater scoundrel among the Brethren of the Coast than this Levasseur.	Среди "берегового братства" тех времен вряд ли нашелся бы больший негодяй, нежели Левасер.
And yet, repulsive though he found him, Captain Blood could not deny that the fellow's proposals displayed boldness, imagination, and resource, and he was forced to admit that jointly they could undertake operations of a greater magnitude than was possible singly to either of them.	Капитан Блад, чувствуя отвращение к авантюристу, все же не мог отрицать, что его предложения отличаются смелостью и изобретательностью и что совместно с ним можно было бы предпринять более серьезные операции, чем те, которые были под силу каждому из них в отдельности.
The climax of Levasseur's project was to be a raid upon the wealthy mainland city of Maracaybo; but for this, he admitted, six hundred men at the very least would be required, and six hundred men were not to be conveyed in the two bottoms they now commanded.	Одной из таких операций, предлагаемых Левасером, был план нападения на богатый город Маракайбо, лежавший вдали от морского берега. Для этого набега требовалось не менее шестисот человек, а их, конечно, нельзя было перевезти на двух имевшихся сейчас у них кораблях.
Preliminary cruises must take place, having for one of their objects the capture of further ships.	Блад понимал, что без двух-трех предварительных рейдов, целью которых явился бы захват недостающих кораблей, не обойдешься.
Because he disliked the man, Captain Blood would not commit himself at once.	Хотя Левасер не понравился Бладу и он не захотел сразу же брать на себя какие-либо обязательства, но предложения авантюриста показались ему заманчивыми.
But because he liked the proposal he consented to consider it.	Он согласился обдумать их и дать ответ.
Being afterwards pressed by both Hagthorpe and Wolverstone, who did not share his own personal dislike of the Frenchman, the end of the matter was that within a week articles were drawn up between Levasseur and Blood, and signed by them and - as was usual - by the chosen representatives of their followers.	Хагторп и Волверстон, не разделявшие личной неприязни Блада к этому французу, оказали сильное давление на своего капитана, и в конце концов Левасер и Блад заключили договор, подписанный не только ими, но, как это было принято, и выборными представителями обеих команд.

These articles contained, inter alia, the common provisions that, should the two vessels separate, a strict account must afterwards be rendered of all prizes severally taken, whilst the vessel taking a prize should retain three fifths of its value, surrendering two fifths to its associate.	Договор, помимо всего прочего, предусматривал, что все трофеи, захваченные каждым из кораблей, даже в том случае, если они будут действовать не в совместном бою, а вдали друг от друга, должны строго учитываться: корабль оставлял себе три пятых доли захваченных трофеев, а две пятых обязан был передать другому кораблю.
These shares were subsequently to be subdivided among the crew of each vessel, in accordance with the articles already obtaining between each captain and his own men.	Эти доли в соответствии с заключенным договором следовало честно делить между командами каждого корабля.
For the rest, the articles contained all the clauses that were usual, among which was the clause that any man found guilty of abstracting or concealing any part of a prize, be it of the value of no more than a peso, should be summarily hanged from the yardarm.	В остальном все пункты договора не отличались от обычных, включая пункт, по которому любой член команды, признанный виновным в краже или укрытии любой части трофейного имущества, даже если бы стоимость утаенного не превышала одного песо, должен был быть немедленно повешен на рее.
All being now settled they made ready for sea, and on the very eve of sailing, Levasseur narrowly escaped being shot in a romantic attempt to scale the wall of the Governor's garden, with the object of taking passionate leave of the infatuated Mademoiselle d'Ogeron.	Закончив все эти предварительные дела, корсары начали готовиться к выходу в море. Но уже в канун самого отплытия Левасер едва не был застрелен стражниками, когда перебирался через высокую стену губернаторского сада, для того чтобы нежно распрощаться с влюбленной в него мадемуазель д'Ожерон.
He desisted after having been twice fired upon from a fragrant ambush of pimento trees where the Governor's guards were posted, and he departed vowing to take different and very definite measures on his return.	Ему не удалось даже повидать ее, так как по приказу осторожного папы стражники, сидевшие в засаде среди густых душистых кустарников, дважды в него стреляли. Левасер удалился, поклявшись, что после возвращения все равно добьется своего.
That night he slept on board his ship, which with characteristic flamboyance he had named La Foudre, and there on the following day he received a visit from Captain Blood, whom he greeted half-mockingly as his admiral.	Эту ночь Левасер спал на борту своего корабля, названного им, с характерной для него склонностью к крикливости, "Ла Фудр", что в переводе означает "молния". Здесь же на следующий день Левасер встретился с Бладом, полунасмешливо приветствуя его как своего адмирала.
The Irishman came to settle certain final details of which all that need concern us is an understanding that, in the event of the two vessels becoming separated by accident or design, they should rejoin each other as soon as might be at Tortuga.	Капитан "Арабеллы" хотел уточнить кое-какие детали совместного плавания, из которых для нас представляет интерес только их договоренность о том, что, если в море - случайно или по необходимости - им придется разделиться, они поскорее должны будут снова встретиться на Тортуге.
Thereafter Levasseur entertained his admiral to dinner, and jointly they drank success to the expedition, so copiously on the part of Levasseur that when the time came to separate he was as nearly drunk as it seemed possible for him to be and yet retain his understanding.	Закончив недолгое совещание, Левасер угостил своего адмирала обедом, и они подняли бокалы за успех экспедиции. При этом Левасер проявил такое усердие, что напился почти до потери сознания.

Finally, towards evening, Captain Blood went over the side and was rowed back to his great ship with her red bulwarks and gilded ports, touched into a lovely thing of flame by the setting sun.	Под вечер Питер Блад вернулся на свой корабль, красный фальшборт которого и позолоченные амбразуры сверкали в лучах заходящего солнца.
He was a little heavy-hearted.	На душе у него было неспокойно.
I have said that he was a judge of men, and his judgment of Levasseur filled him with misgivings which were growing heavier in a measure as the hour of departure approached.	Я уже отмечал, что он неплохо разбирался в людях, и неприятное впечатление, произведенное на него Левасером, вызывало опасения, увеличивавшиеся по мере приближения выхода в море.
He expressed it to Wolverstone, who met him as he stepped aboard the Arabella:	Он сказал об этом Волверстону, встретившему его на борту "Арабеллы":
"You over persuaded me into those articles, you blackguard; and it'll surprise me if any good comes of this association."	– Черт бы вас взял, бродяги! Уговорили вы меня заключить этот договор. Вряд ли из нашего содружества выйдет толк.
The giant rolled his single bloodthirsty eye, and sneered, thrusting out his heavy jaw.	Но гигант, насмешливо прищурив единственный налитый кровью глаз, улыбнулся и, выдвинув вперед свою массивную челюсть, заметил:
"We'll wring the dog's neck if there's any treachery."	– Мы свернем шею этому псу, если он попытается нас предать.
"So we will - if we are there to wring it by then." And on that, dismissing the matter: "We sail in the morning, on the first of the ebb," he announced, and went off to his cabin.	– Да, конечно, если к тому времени у нас будет возможность сделать это, - сказал Блад и, уходя в свою каюту, добавил: - Утром, с началом отлива, мы выходим в море.
Chapter XIV	Глава XIV
LEVASSEUR'S HEROICS	"ПОДВИГИ" ЛЕВАСЕРА
It would be somewhere about ten o'clock on the following morning, a full hour before the time appointed for sailing, when a canoe brought up alongside La Foudre, and a half-caste Indian stepped out of her and went up the ladder. He was clad in drawers of hairy, untanned hide, and a red blanket served him for a cloak. He was the bearer of a folded scrap of paper for Captain Levasseur.	Утром, за час до отплытия, к борту "Ла Фудр" подошла маленькая туземная лодка - легкое каноэ. В ней сидел мулат в коротких штанах из невыделанной кожи и с красным одеялом на плечах, служившим ему плащом. Вскарабкавшись, как кошка, по веревочному трапу на борт, мулат передал Левасеру сложенный в несколько раз грязный клочок бумаги.
The Captain unfolded the letter, sadly soiled and crumpled by contact with the half-caste's person. Its contents may be roughly translated thus: "My well-beloved - I am in the Dutch brig Jongvrouw, which is about to sail.	Капитан развернул измятую записку с неровными, прыгающими строчками, написанными дочерью губернатора: Мой возлюбленный! Я нахожусь на голландском бриге[50] "Джонгроув". Он скоро должен выйти в море.
Resolved to separate us for ever, my cruel father is sending me to Europe in my brother's charge.	Мой отец-тиран решил разлучить нас навсегда и под опекой моего брата отправляет меня в Европу.
I implore you, come to my rescue.	Умоляю вас о спасении!
Deliver me, my well-beloved hero!	Освободите меня, мой герой!
– Your desolated Madeleine, who loves you."	Покинутая вами, но горячо любящая вас Мадлен.

The well-beloved hero was moved to the soul of him by that passionate appeal.	Эта страстная мольба до глубины души растрогала "горячо любимого" героя.
His scowling glance swept the bay for the Dutch brig, which he knew had been due to sail for Amsterdam with a cargo of hides and tobacco.	Нахмурившись, он окинул взглядом бухту, ища в ней голландский бриг, который должен был уйти в Амстердам с грузом кож и табака.
She was nowhere to be seen among the shipping in that narrow, rock-bound harbour. He roared out the question in his mind.	В маленькой, окруженной скалами гавани брига не было, и Левасер в ярости набросился на мулата с требованием сообщить, куда девался корабль.
In answer the half-caste pointed out beyond the frothing surf that marked the position of the reef constituting one of the stronghold's main defences.	Вместо ответа мулат дрожащей рукой указал на пенящееся море, где белел небольшой парус.
Away beyond it, a mile or so distant, a sail was standing out to sea.	Он был уже далеко за рифами, которые служили естественными стражами цитадели.
"There she go," he said.	– Бриг там, - пробормотал он.
"There!"	– Там?!
The Frenchman gazed and stared, his face growing white. The man's wicked temper awoke, and turned to vent itself upon the messenger. "And where have you been that you come here only now with this?	– Лицо француза побледнело; несколько минут он пристально всматривался в море, а затем, не сдерживая более своего мерзкого темперамента, заорал: - А где ты шлялся до сих пор, чертова образина? Почему только сейчас явился? Кому показывал это письмо?
Answer me!"	Отвечай!
The half-caste shrank terrified before his fury.	Перепуганный непонятным взрывом ярости, мулат сжался в комок.
His explanation, if he had one, was paralyzed by fear.	Он не мог дать какого-либо объяснения, даже если бы оно у него и было, так как его парализовал страх.
Levasseur took him by the throat, shook him twice, snarling the while, then hurled him into the scuppers.	Злобно оскалив зубы, Левасер схватил мулата за горло и, дважды тряхнув, с силой отшвырнул к борту.
The man's head struck the gunwale as he fell, and he lay there, quite still, a trickle of blood issuing from his mouth. Levasseur dashed one hand against the other, as if dusting them.	Ударившись головой о планшир, мулат упал и остался неподвижным. Из полуоткрытого рта побежала струйка крови.
"Heave that muck overboard," he ordered some of those who stood idling in the waist.	– Выбросить эту дрянь за борт! – приказал Левасер своим людям, стоявшим на шкафуте.
"Then up anchor, and let us after the Dutchman."	– А затем поднимайте якорь. Мы идем в погоню за голландцем.
"Steady, Captain.	– Спокойно, капитан.
What's that?"	В чем дело?
There was a restraining hand upon his shoulder, and the broad face of his lieutenant Cahusac, a burly, callous Breton scoundrel, was stolidly confronting him.	И Левасер увидел перед собой широкое лицо лейтенанта Каузака, плотного, коренастого и кривоногого бретонца, который спокойно положил ему руку на плечо.

Levasseur made clear his purpose with a deal of unnecessary obscenity.	Пересыпая свой рассказ непристойной бранью, Левасер сообщил ему, что он намерен предпринять.
Cahusac shook his head.	Каузак покачал головой:
"A Dutch brig!" said he.	– Голландский бриг?
"Impossible!	Нет, это не пойдет!
We should never be allowed."	Нам никто этого не позволит.
"And who the devil will deny us?" Levasseur was between amazement and fury.	– Какой дьявол может мне помешать? – вне себя не то от гнева, не то от изумления вскричал Левасер.
"For one thing, there's your own crew will be none too willing.	– Прежде всего твоя собственная команда.
For another there's Captain Blood."	Ну, а кроме нее, есть еще капитан Блад.
"I care nothing for Captain Blood..."	– Капитана Блада я не боюсь...
"But it is necessary that you should.	– А его следует бояться.
He has the power, the weight of metal and of men, and if I know him at all he'll sink us before he'll suffer interference with the Dutch.	Он обладает превосходством в силе, в мощи огня и в людях, и, думается мне, он скорее потопит нас, чем позволит нам разделаться с голландцами.
He has his own views of privateering, this Captain Blood, as I warned you."	Я ведь рассказывал тебе, что у этого капитана свои взгляды на каперство.
"Ah!" said Levasseur, showing his teeth.	– Да?! – процедил Левасер, заскрежетав зубами.
But his eyes, riveted upon that distant sail, were gloomily thoughtful. Not for long.	Не спуская глаз с далекого паруса, он задумался, но ненадолго.
The imagination and resource which Captain Blood had detected in the fellow soon suggested a course.	Сообразительность и инициатива, подмеченные капитаном Бладом, помогли ему тут же найти выход из положения.
Cursing in his soul, and even before the anchor was weighed, the association into which he had entered, he was already studying ways of evasion.	Он проклинал в душе свое содружество с Бладом и обдумывал, как ему обмануть компаньона.
What Cahusac implied was true: Blood would never suffer violence to be done in his presence to a Dutchman; but it might be done in his absence; and, being done, Blood must perforce condone it, since it would then be too late to protest.	Каузак был прав: Блад ни за что не позволит напасть на голландское судно. Но ведь это можно сделать и в отсутствие Блада. Ну, а после того, как все закончится, он вынужден будет согласиться с Левасером, так как спорить уже будет поздно.
Within the hour the Arabella and La Foudre were beating out to sea together.	Не прошло и часа, как "Арабелла" и "Ла Фудр" подняли якоря и вышли в море.
Without understanding the change of plan involved, Captain Blood, nevertheless, accepted it, and weighed anchor before the appointed time upon perceiving his associate to do so.	Капитан Блад был удивлен, что Левасер повел свой корабль несколько иным курсом, но вскоре "Ла Фудр" лег на ранее договоренный курс, которого держалось, кстати сказать, и одетое белоснежными парусами судно, бегущее к горизонту.

All day the Dutch brig was in sight, though by evening she had dwindled to the merest speck on the northern horizon.	Г олландский бриг был виден в течение всего дня, хотя к вечеру он уменьшился до едва заметной точки в северной части безбрежного водного круга.
The course prescribed for Blood and Levasseur lay eastward along the northern shores of Hispaniola.	Курс, которым должны были следовать Блад и Левасер, пролегал на восток, вдоль северного побережья острова Гаити.
To that course the Arabella continued to hold steadily throughout the night. When day broke again, she was alone.	Всю ночь "Арабелла" тщательно придерживалась этого направления, но, когда занялась заря следующего дня, она оказалась одна.
La Foudre under cover of the darkness had struck away to The northeast with every rag of canvas on her yards.	"Ла Фудр" под покровом темноты, подняв на реях все свои паруса, повернул на северо-восток.
Cahusac had attempted yet again to protest against this.	Каузак еще раз пытался возразить против самовольства Левасера.
"The devil take you!" Levasseur had answered him.	– Черт бы тебя побрал! – ответил заносчивый капитан.
"A ship's a ship, be she Dutch or Spanish, and ships are our present need.	– Судно остается судном, безразлично -голландское оно или испанское.
That will suffice for the men."	Наша задача - это захват кораблей, и команде достаточно этого объяснения.
His lieutenant said no more.	Его лейтенант не сказал ничего.
But from his glimpse of the letter, knowing that a girl and not a ship was his captain's real objective, he gloomily shook his head as he rolled away on his bowed legs to give the necessary orders.	Но, зная о содержании письма, привезенного покойным мулатом, и понимая, что предметом вожделений Левасера является не корабль, а девушка, он мрачно покачал головой.
Dawn found La Foudre close on the Dutchman's heels, not a mile astern, and the sight of her very evidently flustered the Jongvrow.	Однако приказ капитана есть приказ, и, ковыляя на своих кривых ногах, лейтенант пошел отдавать необходимые распоряжения. На рассвете "Ла Фудр" оказался на расстоянии мили от "Джонгроува".
No doubt mademoiselle's brother recognizing Levasseur's ship would be responsible for the Dutch uneasiness.	Брат мадемуазель д'Ожерон, опознавший корабль Левасера, встревожился не на шутку и внушил свое беспокойство капитану голландского судна.
They saw the Jongvrouw crowding canvas in a futile endeavour to outsail them, whereupon they stood off to starboard and raced on until they were in a position whence they could send a warning shot across her bow.	На "Джонгроуве" подняли дополнительные паруса, пытаясь уйти от "Ла Фудр". Левасер, чуть свернув вправо, гнался за голландцем до тех пор, пока не смог дать предупредительный выстрел поперек курса "Джонгроува".
The Jongvrow veered, showed them her rudder, and opened fire with her stern chasers. The small shot went whistling through La Foudre's shrouds with some slight damage to her canvas.	Голландец, повернувшись кормой, открыл огонь, и небольшие пушечные ядра со свистом проносились над кораблем Левасера, нанося незначительные повреждения парусам.
Followed a brief running fight in the course of which the Dutchman let fly a broadside.	И пока корабли шли на сближение, "Джонгроуву" удалось сделать только один бортовой залп.

Five minutes after that they were board and board, the Jongvrow held tight in the clutches of La Foudre's grapnels, and the buccaneers pouring noisily into her waist.	Пять минут спустя абордажные крюки крепко вцепились в борт "Джонгроува", и корсары с криками начали перепрыгивать с палубы "Ла Фудр" на шкафут голландского судна.
The Dutchman's master, purple in the face, stood forward to beard the pirate, followed closely by an elegant, pale-faced young gentleman in whom Levasseur recognized his brother-in-law elect.	Капитан "Джонгроува", побагровев от гнева, подошел к пирату. Голландца сопровождал элегантный молодой человек, в котором Левасер узнал своего будущего шурина.
"Captain Levasseur, this is an outrage for which you shall be made to answer.	– Капитан Левасер! – сказал голландец. – Это неслыханная наглость!
What do you seek aboard my ship?"	Что вам нужно на моем корабле?
"At first I sought only that which belongs to me, something of which I am being robbed.	– Мне нужно только то, что у меня украли.
But since you chose war and opened fire on me with some damage to my ship and loss of life to five of my men, why, war it is, and your ship a prize of war."	Но коль скоро вы первыми начали военные действия: открыв огонь, повредили "Ла Фудр" и убили пять человек из моей команды, то ваш корабль будет моим военным трофеем.
From the quarter rail Mademoiselle d'Ogeron looked down with glowing eyes in breathless wonder upon her well-beloved hero.	Стоя у перил кормовой рубки, мадемуазель д'Ожерон, затаив дыхание, восхищалась своим возлюбленным.
Gloriously heroic he seemed as he stood towering there, masterful, audacious, beautiful.	Властный, смелый, он казался ей в эту минуту воплощением героизма.
He saw her, and with a glad shout sprang towards her.	Левасер, увидев девушку, с радостным криком бросился к ней.
The Dutch master got in his way with hands upheld to arrest his progress.	На его пути оказался голландский капитан, протянувший руки, чтобы задержать пирата.
Levasseur did not stay to argue with him: he was too impatient to reach his mistress. He swung the poleaxe that he carried, and the Dutchman went down in blood with a cloven skull.	Левасер, горевший нетерпением поскорее обнять свою возлюбленную, взмахнул алебардой, и голландец упал с раскроенным черепом.
The eager lover stepped across the body and came on, his countenance joyously alight.	Нетерпеливый любовник переступил через труп и помчался в рубку.
But mademoiselle was shrinking now, in horror.	Мадемуазель д'Ожерон в ужасе отпрянула от перил.
She was a girl upon the threshold of glorious womanhood, of a fine height and nobly moulded, with heavy coils of glossy black hair above and about a face that was of the colour of old ivory.	Это была высокая, стройная девушка, обещавшая стать восхитительной женщиной. Пышные черные волосы обрамляли ее гордое лицо цвета слоновой кости.
Her countenance was cast in lines of arrogance, stressed by the low lids of her full dark eyes.	Выражение высокомерия еще сильнее подчеркивалось низко опущенными веками больших черных глаз.
In a bound her well-beloved was beside her, flinging away his bloody poleaxe, he opened wide his arms to enfold her.	Левасер взбежал наверх и, отбросив в сторону окровавленную алебарду, широко раскрыл объятия, намереваясь прижать к груди свою возлюбленную.

But she still shrank even within his embrace, which would not be denied; a look of dread had come to temper the normal arrogance of her almost perfect face.	Но, попав в объятия, из которых ей уже трудно было вырваться, она съежилась от страха, и гримаса ужаса исказила ее лицо, согнав с него обычное выражение высокомерия.
"Mine, mine at last, and in spite of all!" he cried exultantly, theatrically, truly heroic.	– О, наконец-то ты моя! Моя, несмотря ни на что!- напыщенно воскликнул ее герой.
But she, endeavouring to thrust him back, her hands against his breast, could only falter:	Но она, упираясь руками в его грудь, пыталась оттолкнуть его и едва слышно проговорила:
"Why, why did you kill him?"	– Зачем, зачем вы его убили?
He laughed, as a hero should; and answered her heroically, with the tolerance of a god for the mortal to whom he condescends:	Ее герой громко засмеялся и, подобно божеству, которое милостиво снисходит к простому смертному, с пафосом произнес:
"He stood between us.	– Он стоял между нами!
Let his death be a symbol, a warning. Let all who would stand between us mark it and beware."	Пусть его смерть послужит символом и предупреждением для всех, кто осмелится стать между нами!
It was so splendidly terrific, the gesture of it was so broad and fine and his magnetism so compelling, that she cast her silly tremors and yielded herself freely, intoxicated, to his fond embrace.	Этот блестящий и широкий жест так очаровал Мадлен, что она, отбросив в сторону свои страхи, перестала сопротивляться и покорилась своему герою.
Thereafter he swung her to his shoulder, and stepping with ease beneath that burden, bore her in a sort of triumph, lustily cheered by his men, to the deck of his own ship.	Перебросив девушку через плечо, он под торжествующие крики своих людей легко перенес свою драгоценную ношу на "Ла Фудр".
Her inconsiderate brother might have ruined that romantic scene but for the watchful Cahusac, who quietly tripped him up, and then trussed him like a fowl.	Ее отважный брат мог бы помешать этой романтической сцене, если бы Каузак со свойственной ему предупредительностью не успел сбить его с ног и крепко связать ему руки.
Thereafter, what time the Captain languished in his lady's smile within the cabin, Cahusac was dealing with the spoils of war.	А затем, пока капитан Левасер наслаждался в каюте улыбками своей дамы, лейтенант занялся подробным учетом плодов победы.
The Dutch crew was ordered into the longboat, and bidden go to the devil.	Г олландскую команду посадили в баркас и велели убираться к дьяволу.
Fortunately, as they numbered fewer than thirty, the longboat, though perilously overcrowded, could yet contain them.	К счастью, голландцев оказалось не более тридцати человек, и баркас, хотя и перегруженный, мог их вместить.
Next, Cahusac having inspected the cargo, put a quartermaster and a score of men aboard the Jongvrow, and left her to follow La Fondre, which he now headed south for the Leeward Islands.	Затем Каузак, осмотрев груз, оставил на "Джонгроуве" своего старшину и человек двадцать людей, приказав им следовать за "Ла Фудр" направлявшимся на юг - к Подветренным островам.
Cahusac was disposed to be ill-humoured.	Настроение у Каузака было отвратительное.
The risk they had run in taking the Dutch brig and doing violence to members of the family of the Governor of Tortuga, was out of all proportion to the value of their prize.	Риск, которому они подвергались, захватив голландский бриг и совершив насилие над членами семьи губернатора Тортуги, совсем не соответствовал ценности их добычи.

He said so, sullenly, to Levasseur.	Не скрывая своего раздражения, он сказал об этом Левасеру.
"You'll keep that opinion to yourself," the Captain answered him.	– Держи свое мнение при себе! – ответил ему капитан.
"Don't think I am the man to thrust my neck into a noose, without knowing how I am going to take it out again.	– Неужели ты думаешь, что я такой идиот, который сует голову в петлю, не зная заранее, как ее оттуда вытащить?
I shall send an offer of terms to the Governor of Tortuga that he will be forced to accept.	Я поставлю губернатору Тортуги такие условия, что он не сможет их не принять.
Set a course for the Virgen Magra.	Веди корабль к острову Вихрен Магра.
We'll go ashore, and settle things from there.	Мы сойдем там и на берегу уладим все.
And tell them to fetch that milksop Ogeron to the cabin."	Да прикажи доставить в каюту этого щенка д'Ожерона.
Levasseur went back to the adoring lady.	И Левасер вернулся в каюту к даме своего сердца.
Thither, too, the lady's brother was presently conducted.	Туда же вскоре привели и ее брата.
The Captain rose to receive him, bending his stalwart height to avoid striking the cabin roof with his head.	Капитан приподнялся с места, чтобы встретить его, нагнувшись при этом из опасения удариться головой о потолок каюты.
Mademoiselle rose too.	Мадемуазель д'Ожерон также встала.
"Why this?" she asked Levasseur, pointing to her brother's pinioned wrists - the remains of Cahusac's precautions.	– Зачем это? – спросила она, указывая на связанные руки брата.
"I deplore it," said he.	– Весьма сожалею об этой вынужденной необходимости, - сказал Левасер.
"I desire it to end.	– Мне самому хочется положить этому конец.
Let M. d'Ogeron give me his parole..."	Пусть господин д'Ожерон даст слово...
"I give you nothing," flashed the white-faced youth, who did not lack for spirit.	– Никакого слова я не дам! – воскликнул побледневший от гнева юноша, не испытывавший недостатка в храбрости.
"You see." Levasseur shrugged his deep regret, and mademoiselle turned protesting to her brother.	– Ну, вот видишь, - пожал плечами Левасер, как бы выражая этим свое сожаление.
"Henri, this is foolish!	– Анри, это же глупо! – воскликнула девушка.
You are not behaving as my friend.	– Ты ведешь себя не как мой друг.
You..."	Ты...
"Little fool," her brother answered her - and the "little" was out of place; she was the taller of the twain.	– Моя маленькая глупышка... – ответил ей брат, хотя слово "маленькая" совсем не подходило к ней, так как она была значительно крупнее его.
"Little fool, do you think I should be acting as your friend to make terms with this blackguard pirate?"	– Маленькая глупышка, неужели я мог бы считать себя твоим другом, если бы унизился до переговоров с этим мерзавцем-пиратом?
"Steady, my young cockerel!" Levasseur laughed. But his laugh was not nice.	– Спокойно, молодой петушок! – засмеялся Левасер, но его смех не сулил ничего приятного.

"Don't you perceive your wicked folly in the harm it has brought already?	– Подумай, сестра, - говорил Анри, - погляди, к чему привела тебя глупость!
Lives have been lost - men have died - that this monster might overtake you.	Несколько человек уже погибло по милости этого чудовища.
And don't you yet realize where you stand - in the power of this beast, of this cur born in a kennel and bred in thieving and murder?"	Ты не отдаешь себе отчета в своих поступках. Неужели ты можешь верить этому псу, родившемуся в канаве и выросшему среди воров и убийц?..
He might have said more but that Levasseur struck him across the mouth.	Он мог добавить еще кое-что, но Левасер ударил юношу кулаком в лицо.
Levasseur, you see, cared as little as another to hear the truth about himself.	Как и многие другие, он очень мало интересовался правдой о себе.
Mademoiselle suppressed a scream, as the youth staggered back under the blow. He came to rest against a bulkhead, and leaned there with bleeding lips.	Мадемуазель д'Ожерон подавила готовый вырваться у нее крик, а ее брат, шатаясь от удара, с рассеченной губой, прислонился к переборке.
But his spirit was unquenched, and there was a ghastly smile on his white face as his eyes sought his sister's.	Но дух его не был сломлен; он искал глазами взгляд сестры, и на бледном его лице появилась ироническая улыбка.
"You see," he said simply.	– Смотри, - спокойно заметил д'Ожерон. – Любуйся его благородством.
"He strikes a man whose hands are bound."	Он бьет человека, у которого связаны руки.
The simple words, and, more than the words, their tone of ineffable disdain, aroused the passion that never slumbered deeply in Levasseur.	Простые слова, произнесенные тоном крайнего презрения, разбудили в Левасере гнев, всегда дремавший в несдержанном, вспыльчивом французе.
"And what should you do, puppy, if your hands were unbound?"	– А что бы ты сделал, щенок, если бы тебе развязали руки?
He took his prisoner by the breast of his doublet and shook him.	– И, схватив пленника за ворот камзола, он неистово начал его трясти.
"Answer me!	– Отвечай мне!
What should you do? Tchah! You empty windbag! You..." And then came a torrent of words unknown to mademoiselle, yet of whose foulness her intuitions made her conscious.	Что бы ты сделал, пустозвон, мерзавец, подлец... – И вслед за этим хлынул поток слов, значения которых мадемуазель д'Ожерон не знала, но все же могла понять их грязный и гнусный смысл.
With blanched cheeks she stood by the cabin table, and cried out to Levasseur to stop.	Она смертельно побледнела и вскрикнула от ужаса.
To obey her, he opened the door, and flung her brother through it.	Опомнившись, Левасер распахнул дверь и вышвырнул ее брата из каюты.
"Put that rubbish under hatches until I call for it again," he roared, and shut the door.	– Бросьте этого мерзавца в трюм! – проревел он, захлопывая дверь.
Composing himself, he turned to the girl again with a deprecatory smile.	Взяв себя в руки, Левасер, заискивающе улыбаясь, повернулся к девушке.
But no smile answered him from her set face.	Но бледное лицо ее окаменело.