Одиссея капитана Блада - английский и русский параллельные тексты

Сабатини Рафаэль

The dispute was being conducted by Hagthorpe, Wolverstone, and Pitt on the one side, and Cahusac, out of whose uneasiness it all arose, on the other.	В споре принимали участие, с одной стороны, Хагторп, Волверстон и Питт, а с другой - Каузак, чья трусость и послужила причиной спора.
Behind them in the sun-scorched, dusty square, sparsely fringed by palms, whose fronds drooped listlessly in the quivering heat, surged a couple of hundred wild fellows belonging to both parties, their own excitement momentarily quelled so that they might listen to what passed among their leaders.	Перед вожаками пиратов, на выжженной солнцем пыльной площади, окаймленной редкими пальмами с опущенными от зноя листьями, бурлила толпа из нескольких сот головорезов обеих партий.
Cahusac appeared to be having it all his own way, and he raised his harsh, querulous voice so that all might hear his truculent denunciation.	Каузака, видимо, никто не останавливал, и его резкий, крикливый голос покрывал нестройный шум толпы, стихавший по временам, когда француз бессвязно обвинял Блада во всех смертных грехах.
He spoke, Pitt tells us, a dreadful kind of English, which the shipmaster, however, makes little attempt to reproduce.	Питт утверждает, что Каузак говорил на ужасном английском языке, который Питт даже не пытается воспроизвести.
His dress was as discordant as his speech. It was of a kind to advertise his trade, and ludicrously in contrast with the sober garb of Hagthorpe and the almost foppish daintiness of Jeremy Pitt.	Одежда на французском капитане была так же нелепа и растрепана, как и его речь, и весь облик Каузака резко отличался от скромной фигуры Хагторпа, одетого в чистый костюм, и от почти щегольского облика Питта, появившегося там в нарядном камзоле и блестящих туфлях.
His soiled and blood-stained shirt of blue cotton was open in front, to cool his hairy breast, and the girdle about the waist of his leather breeches carried an arsenal of pistols and a knife, whilst a cutlass hung from a leather baldrick loosely slung about his body; above his countenance, broad and flat as a Mongolian's, a red scarf was swathed, turban-wise, about his head.	Вымазанная в крови блуза из синей бумажной ткани, мешковато сидевшая на французе, была расстегнута, открывая его грязную волосатую грудь; за поясом кожаных штанов у него торчал нож и целый арсенал пистолетов, и, кроме того, на перевязи болталась абордажная сабля. Над широким и скуластым, как у монгола, лицом свисал красный шарф, обвязанный вокруг головы в виде тюрбана.
"Is it that I have not warned you from the beginning that all was too easy?" he demanded between plaintiveness and fury.	– Разве я не предупреждал вас еще вначале, что все идет слишком гладко, слишком благополучно? – выкрикивал он, яростно подпрыгивая на своих кривых ногах.
"I am no fool, my friends.	– Я ведь не дурак, друзья!
I have eyes, me.	У меня все-таки есть глаза.
And I see.	Мы входим в озеро - и что мы видим?
I see an abandoned fort at the entrance of the lake, and nobody there to fire a gun at us when we came in.	Брошенный форт. Вы помните, да? Там никого не было. Помните? Никто в нас не стрелял. Пушки молчали.
Then I suspect the trap.	Я тогда уже заподозрил неладное.
Who would not that had eyes and brain?	Да и любой на моем месте, у кого есть глаза и мозги, думал бы так же.
Bah! we come on.	Но мы все-таки плывем дальше.
What do we find?	И что же мы находим?

A city, abandoned like the fort; a city out of which the people have taken all things of value.	Такой же брошенный, как и форт, город, из которого бежали жители, забрав с собой все ценное.
Again I warn Captain Blood. It is a trap, I say.	Я снова предупреждаю капитана Блада, я говорю ему, что это неспроста, что тут ловушка. Но он меня не слушает, не хочет слушать.
We are to come on; always to come on, without opposition, until we find that it is too late to go to sea again, that we cannot go back at all.	Мы продолжаем идти дальше, не встречая никакого сопротивления.
But no one will listen to me.	Наконец все уже видят, что еще немного - и думать о возвращении будет слишком поздно.
You all know so much more.	Я снова предупреждаю, но меня по-прежнему никто не слушает.
Name of God!	Боже мой!
Captain Blood, he will go on, and we go on.	Капитан Блад должен идти дальше!
We go to Gibraltar. True that at last, after long time, we catch the Deputy-Governor; true, we make him pay big ransom for Gibraltar; true between that ransom and the loot we return here with some two thousand pieces of eight.	И мы двигаемся дальше и доходим до Гибралтара[52] Правда, здесь в конце концов мы находим вице-губернатора, заставляем его заплатить нам выкуп за этот город, но стоимость всех наших трофеев составляет две тысячи песо!
But what is it, in reality, will you tell me?	Может быть, вы ответите мне, что это такое?
Or shall I tell you?	Или я вам должен объяснить?
It is a piece of cheese - a piece of cheese in a mousetrap, and we are the little mice. Goddam!	Это кусок сыра, понимаете? Кусок сыра в мышеловке! Кто же мыши? – спросите вы. Мыши - это мы, черт возьми!
And the cats - oh, the cats they wait for us!	А кошки? О, они еще ожидают нас!
The cats are those four Spanish ships of war that have come meantime. And they wait for us outside the bottle-neck of this lagoon.	Кошки - это четыре испанских военных корабля, которые стерегут нас у выхода из этой мышеловки.
Mort de Dieu!	Боже мой!
That is what comes of the damned obstinacy of your fine Captain Blood."	Мы попали в капкан из-за дурацкого упрямства нашего замечательного капитана Блада!
Wolverstone laughed.	Волверстон засмеялся.
Cahusac exploded in fury.	Каузак рассвирепел.
"Ah, sangdieu!	– А-а, черт возьми!
Tu ris, animal? You laugh!	Ты еще смеешься, скотина!
Tell me this: How do we get out again unless we accept the terms of Monsieur the Admiral of Spain?"	Отвечай мне: как мы сможем выбраться отсюда, если не примем условий испанского адмирала?
From the buccaneers at the foot of the steps came an angry rumble of approval.	Пираты, стоявшие на ступеньках внизу, одобрительно загудели.

The single eye of the gigantic Wolverstone rolled terribly, and he clenched his great fists as if to strike the Frenchman, who was exposing them to mutiny.	Огромный Волверстон, гневно взглянув на них своим единственным глазом, сжал кулаки, как бы готовясь ударить француза, подстрекавшего людей к бунту.
But Cahusac was not daunted.	Но Каузака это не смутило.
The mood of the men enheartened him.	Воодушевленный поддержкой пиратов, он продолжал:
"You think, perhaps, this your Captain Blood is the good God. That he can make miracles, eh?	– Ты, должно быть, полагаешь, что капитан Блад -это бог и что он может творить чудеса, да?
He is ridiculous, you know, this Captain Blood; with his grand air and his..."	Да знаешь ли ты, что ваш хваленый капитан Блад смешон...
He checked. Out of the church at that moment, grand air and all, sauntered Peter Blood.	Он внезапно умолк, потому что как раз в эту минуту из церкви не торопясь выходил капитан Блад.
With him came a tough, long-legged French sea-wolf named Yberville, who, though still young, had already won fame as a privateer commander before the loss of his own ship had driven him to take service under Blood.	Рядом с ним шел Ибервиль, длинноногий, высокий француз. Несмотря на свою молодость, он не пользовался славой лихого корсара, и его считали настоящим морским волком еще до того, как гибель собственного судна вынудила Ибервиля поступить на службу к Бладу.
The Captain advanced towards that disputing group, leaning lightly upon his long ebony cane, his face shaded by a broad-plumed hat.	Капитан "Арабеллы", в широкополой шляпе с плюмажем, приближался к пиратам, слегка опираясь на длинную трость из черного дерева.
There was in his appearance nothing of the buccaneer. He had much more the air of a lounger in the Mall or the Alameda - the latter rather, since his elegant suit of violet taffetas with gold-embroidered button-holes was in the Spanish fashion.	По внешнему виду никто не назвал бы его корсаром; он скорей походил на праздного щеголя с Пелл Молл[53] или с Аламеды[54]. Последнее, пожалуй, вернее, так как его элегантный камзол с отделанными золотом петлями был сшит по последней испанской моде.
But the long, stout, serviceable rapier, thrust up behind by the left hand resting lightly on the pummel, corrected the impression. That and those steely eyes of his announced the adventurer.	Но при более пристальном взгляде на него это впечатление менялось. Длинная боевая шпага, небрежно откинутая назад, и стальной блеск в глазах Блада выдавали в нем искателя приключений...
"You find me ridiculous, eh, Cahusac?" said he, as he came to a halt before the Breton, whose anger seemed already to have gone out of him.	– Вы находите меня смешным, Каузак, а? – спросил он, останавливаясь перед бретонцем, который вдруг как-то внезапно выдохся.
"What, then, must I find you?"	– Кем же тогда я должен считать вас?
He spoke quietly, almost wearily.	– Он говорил тихим, утомленным голосом.
"You will be telling them that we have delayed, and that it is the delay that has brought about our danger.	– Вы кричите, что наша задержка породила опасность.
But whose is the fault of that delay?	А кто в этой задержке виноват?
We have been a month in doing what should have been done, and what but for your blundering would have been done, inside of a week."	Мы потратили почти месяц на то, что можно было сделать за одну неделю, если бы не ваши ошибки.
"Ah ca! Nom de Dieu!	– О, боже мой!

Was it my fault that..."	Значит, я еще и виноват, что...
"Was it any one else's fault that you ran your ship La Foudre aground on the shoal in the middle of the lake?	– А разве я посадил "Ла Фудр" на мель посреди озера?
You would not be piloted. You knew your way. You took no soundings even.	Вы понадеялись на себя, отказались от лоцмана.
The result was that we lost three precious days in getting canoes to bring off your men and your gear.	Это привело к тому, что мы потеряли три драгоценных дня на разгрузку вашего корабля, чтобы стащить его с мели.
Those three days gave the folk at Gibraltar not only time to hear of our coming, but time in which to get away.	За эти три дня жители Гибралтара не только узнали о нас, но и успели скрыться.
After that, and because of it, we had to follow the Governor to his infernal island fortress, and a fortnight and best part of a hundred lives were lost in reducing it.	Вот что вынудило нас гнаться за губернатором и потерять у стен этой проклятой крепости около сотни людей и две недели времени!
That's how we come to have delayed until this Spanish fleet is fetched round from La Guayra by a guarda-costa; and if ye hadn't lost La Foudre, and so reduced our fleet from three ships to two, we should even now be able to fight our way through with a reasonable hope of succeeding.	Вот в чем причина нашей задержки! А пока мы со всем этим возились, подоспела испанская эскадра, вызванная из Ла Гуайры кораблем береговой охраны. Но даже и сейчас мы могли бы вырваться в открытое море, если бы не был потерян "Ла Фудр".
Yet you think it is for you to come hectoring here, upbraiding us for a situation that is just the result of your own ineptitude."	И вы еще осмеливаетесь обвинять меня в том, в чем виноваты вы сами или, вернее, ваша глупость!
He spoke with a restraint which I trust you will agree was admirable when I tell you that the Spanish fleet guarding the bottle-neck exit of the great Lake of Maracaybo, and awaiting there the coming forth of Captain Blood with a calm confidence based upon its overwhelming strength, was commanded by his implacable enemy, Don Miguel de Espinosa y Valdez, the Admiral of Spain.	Надеюсь, вы согласитесь со мной, что сдержанность Блада трудно не назвать удивительной, если учесть, что испанской эскадрой, сторожившей выход из озера Маракайбо, командовал его злейший враг - дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес, адмирал Испании.
In addition to his duty to his country, the Admiral had, as you know, a further personal incentive arising out of that business aboard the Encarnacion a year ago, and the death of his brother Don Diego; and with him sailed his nephew Esteban, whose vindictive zeal exceeded the Admiral's own.	У адмирала, помимо долга перед страной, были, как вам уже известно, и личные причины желать встречи с Бладом из-за истории, которая произошла около года назад на борту "Энкарнасиона" и завершилась смертью его брата дона Диего. Вместе с доном Мигелем плавал и его племянник дон Эстебан, еще более, чем сам адмирал, жаждавший мщения.
Yet, knowing all this, Captain Blood could preserve his calm in reproving the cowardly frenzy of one for whom the situation had not half the peril with which it was fraught for himself. He turned from Cahusac to address the mob of buccaneers, who had surged nearer to hear him, for he had not troubled to raise his voice. "I hope that will correct some of the misapprehension that appears to have been disturbing you," said he.	И все же капитан Блад сохранял полное спокойствие и высмеивал трусливое поведение Каузака.

"There's no good can come of talking of what's past and done," cried Cahusac, more sullen now than truculent. Whereupon Wolverstone laughed, a laugh that was like the neighing of a horse.	– Сейчас нечего говорить о том, что сделано в прошлом! – закричал Каузак.
"The question is: what are we to do now?"	– Вопрос сейчас стоит так: что мы теперь будем делать?
"Sure, now, there's no question at all," said Captain Blood.	– Такого вопроса вообще не существует! – отрезал Блад.
"Indeed, but there is," Cahusac insisted.	– Как не существует? – кипятился Каузак.
"Don Miguel, the Spanish Admiral, have offer us safe passage to sea if we will depart at once, do no damage to the town, release our prisoners, and surrender all that we took at Gibraltar."	– Испанский адмирал дон Мигель обещал обеспечить нам безопасность, если мы немедленно уйдем, оставив город в целости, если мы освободим пленных и вернем все, что захватили в Гибралтаре.
Captain Blood smiled quietly, knowing precisely how much Don Miguel's word was worth. It was Yberville who replied, in manifest scorn of his compatriot:	Капитан Блад улыбнулся, зная цену обещаниям дона Мигеля, а Ибервиль, не скрывая своего презрения к Каузаку, сказал:
"Which argues that, even at this disadvantage as he has us, the Spanish Admiral is still afraid of us."	– Это лишний раз доказывает, что испанский адмирал, несмотря на все преимущества, какими он располагает, все же боится нас.
"That can be only because he not know our real weakness," was the fierce retort.	– Так это потому, что ему неизвестно, насколько мы слабы! – закричал Каузак.
"And, anyway, we must accept these terms. We have no choice.	– Нам нужно принять его условия, так как иного выхода у нас нет.
That is my opinion."	Таково мое мнение.
"Well, it's not mine, now," said Captain Blood.	– Но не мое, - спокойно заметил Блад.
"So, I've refused them."	– Поэтому-то я и отклонил эти условия.
"Refuse'!"	– Отклонили?
Cahusac's broad face grew purple.	– Широкое лицо Каузака побагровело.
A muttering from the men behind enheartened him.	Ропот стоявших позади людей подбодрил его.
"You have refuse'? You have refuse' already - and without consulting me?"	– Отклонили и даже не посоветовались со мной?
"Your disagreement could have altered nothing.	– Ваш отказ ничего изменить не может.
You'd have been outvoted, for Hagthorpe here was entirely of my own mind.	Нас большинство, так как Хагторп придерживается того же мнения, что и я.
Still," he went on, "if you and your own French followers wish to avail yourselves of the Spaniard's terms, we shall not hinder you.	Но если вы и ваши французские сторонники хотите принять условия испанца, то мы вам не будем мешать.
Send one of your prisoners to announce it to the Admiral.	Пошлите сообщить об этом адмиралу.
Don Miguel will welcome your decision, you may be sure."	Можно не сомневаться, что ваше решение только обрадует дона Мигеля.

Cahusac glowered at him in silence for a moment. Then, having controlled himself, he asked in a concentrated voice:	Каузак сердито посмотрел на него, а затем, взяв себя в руки, спросил:
"Precisely what answer have you make to the Admiral?"	– Какой ответ вы дали адмиралу?
A smile irradiated the face and eyes of Captain Blood.	Лицо и глаза Блада осветились улыбкой.
"I have answered him that unless within four-and-twenty hours we have his parole to stand out to sea, ceasing to dispute our passage or hinder our departure, and a ransom of fifty thousand pieces of eight for Maracaybo, we shall reduce this beautiful city to ashes, and thereafter go out and destroy his fleet."	– Я ответил ему, что если в течение двадцати четырех часов он не гарантирует нам свободного выхода в море и не выплатит за сохранность Маракайбо пятьдесят тысяч песо, то мы превратим этот прекрасный город в груду развалин, а затем выйдем отсюда и уничтожим его эскадру.
The impudence of it left Cahusac speechless, But among the English buccaneers in the square there were many who savoured the audacious humour of the trapped dictating terms to the trappers.	Услышав столь дерзкий ответ, Каузак потерял дар речи. Однако многим пиратам из англичан пришелся по душе смелый юмор человека, который, будучи в западне, все же диктовал свои условия тому, кто завлек его в эту ловушку.
Laughter broke from them. It spread into a roar of acclamation; for bluff is a weapon dear to every adventurer.	В толпе пиратов раздались хохот и крики одобрения.
Presently, when they understood it, even Cahusac's French followers were carried off their feet by that wave of jocular enthusiasm, until in his truculent obstinacy Cahusac remained the only dissentient.	Многие французские сторонники Каузака были захвачены этой волной энтузиазма. Каузак же со своим свирепым упрямством остался в одиночестве.
He withdrew in mortification. Nor was he to be mollified until the following day brought him his revenge.	Обиженный, он ушел и не мог успокоиться до следующего дня, который стал днем его мщения.
This came in the shape of a messenger from Don Miguel with a letter in which the Spanish Admiral solemnly vowed to God that, since the pirates had refused his magnanimous offer to permit them to surrender with the honours of war, he would now await them at the mouth of the lake there to destroy them on their coming forth.	В этот день от дона Мигеля прибыл посланец с письмом. Испанский адмирал торжественно клялся, что, поскольку пираты отклонили его великодушное предложение, он будет ждать их теперь у выхода из озера, чтобы уничтожить.
He added that should they delay their departure, he would so soon as he was reenforced by a fifth ship, the Santo Nino, on its way to join him from La Guayra, himself come inside to seek them at Maracaybo.	Если же отплытие пиратов задержится, предупреждал дон Мигель, то, как только его эскадра будет усилена пятым кораблем - "Санто Ниньо", идущим к нему из Ла Гуайры, он сам войдет в озеро и захватит их у Маракайбо.
This time Captain Blood was put out of temper.	На сей раз капитан Блад был выведен из равновесия.
"Trouble me no more," he snapped at Cahusac, who came growling to him again.	– Не беспокой меня больше! – огрызнулся он на Каузака, который с ворчанием снова ввалился к нему.
"Send word to Don Miguel that you have seceded from me. He'll give you safe conduct, devil a doubt.	– Сообщи адмиралу, что ты откололся от меня, черт побери, и он выпустит тебя и твоих людей.

Then take one of the sloops, order your men aboard and put to sea, and the devil go with you."	Возьми шлюп[55]и убирайся к дьяволу!
Cahusac would certainly have adopted that course if only his men had been unanimous in the matter.	Каузак, конечно, последовал бы этому совету, если бы среди французов было единодушие в этом вопросе.
They, however, were torn between greed and apprehension. If they went they must abandon their share of the plunder, which was considerable, as well as the slaves and other prisoners they had taken.	Их раздирали жадность и беспокойство: уходя с Каузаком, они начисто отказывались от своей доли награбленного, а также и от захваченных ими рабов и пленных.
If they did this, and Captain Blood should afterwards contrive to get away unscathed - and from their knowledge of his resourcefulness, the thing, however unlikely, need not be impossible - he must profit by that which they now relinquished.	Если же хитроумному капитану Бладу удастся выбраться отсюда невредимым, то он, конечно, на законном основании захватит все, что они потеряют.
This was a contingency too bitter for contemplation.	Одна лишь мысль о такой ужасной перспективе была слишком горькой.
And so, in the end, despite all that Cahusac could say, the surrender was not to Don Miguel, but to Peter Blood.	И в конце концов, несмотря на все уговоры Каузака, его сторонники перешли на сторону Питера Блада.
They had come into the venture with him, they asserted, and they would go out of it with him or not at all.	Они заявили, что отправились в этот поход с Бладом и вернутся только с ним, если им вообще доведется вернуться.
That was the message he received from them that same evening by the sullen mouth of Cahusac himself.	Об этом решении угрюмо сообщил ему сам Каузак.
He welcomed it, and invited the Breton to sit down and join the council which was even then deliberating upon the means to be employed.	Блад был рад такому решению и пригласил бретонца принять участие в совещании, на котором как раз в это время обсуждался вопрос о дальнейших действиях.
This council occupied the spacious patio of the Governor's house - which Captain Blood had appropriated to his own uses - a cloistered stone quadrangle in the middle of which a fountain played coolly under a trellis of vine.	Совещание происходило в просторном внутреннем дворике губернаторского дома. В центре, окруженный аркадами каменного четырехугольника, под сеткой вьющихся растений бил прохладный фонтан.
Orange-trees grew on two sides of it, and the still, evening air was heavy with the scent of them.	Вокруг фонтана росли апельсиновые деревья, и неподвижный вечерний воздух был напоен их ароматом.
It was one of those pleasant exterior-interiors which Moorish architects had introduced to Spain and the Spaniards had carried with them to the New World.	Это было одно из тех приятных снаружи и внутри сооружений, которые мавританские архитекторы строили в Испании по африканскому образцу, а испанцы затем уже перенесли в Новый Свет.
Here that council of war, composed of six men in all, deliberated until late that night upon the plan of action which Captain Blood put forward.	В совещании принимали участие всего лишь шесть человек, и оно закончилось поздней ночью. На этом совещании обсуждался план действий, предложенный Бладом.

The great freshwater lake of Maracaybo, nourished by a score of rivers from the snow-capped ranges that surround it on two sides, is some hundred and twenty miles in length and almost the same distance across at its widest.	Огромное пресноводное озеро Маракайбо тянулось в длину на сто двадцать миль, кое-где достигая такой же ширины. Его питали несколько рек, стекавших со снежных хребтов, окружавших озеро с двух сторон.
It is - as has been indicated - in the shape of a great bottle having its neck towards the sea at Maracaybo.	Как я уже говорил, озеро это имеет форму гигантской бутылки с горлышком, направленным в сторону моря у города Маракайбо.
Beyond this neck it widens again, and then the two long, narrow strips of land known as the islands of Vigilias and Palomas block the channel, standing lengthwise across it.	За этим горлышком озеро расширяется снова, а ближе к морю лежат два длинных острова -Вихилиас и Лас Паломас, закрывая выход в океан.
The only passage out to sea for vessels of any draught lies in the narrow strait between these islands.	Единственный путь для кораблей любой осадки проходит между этими островами через узкий пролив.
Palomas, which is some ten miles in length, is unapproachable for half a mile on either side by any but the shallowest craft save at its eastern end, where, completely commanding the narrow passage out to sea, stands the massive fort which the buccaneers had found deserted upon their coming.	К берегам острова Лас Паломас могут пристать только небольшие, мелкосидящие суда, за исключением его восточной оконечности, где, господствуя над узким выходом в море, высится мощный форт, который во время подхода к нему корсаров оказался брошенным.
In the broader water between this passage and the bar, the four Spanish ships were at anchor in mid-channel.	На водной глади между этими островами стояли на якорях четыре испанских корабля.
The Admiral's Encarnacion, which we already know, was a mighty galleon of forty-eight great guns and eight small.	Флагманский корабль "Энкарнасион", с которым мы уже встречались, был мощным галионом, вооруженным сорока восьмью большими пушками и восьмью малыми.
Next in importance was the Salvador with thirty-six guns; the other two, the Infanta and the San Felipe, though smaller vessels, were still formidable enough with their twenty guns and a hundred and fifty men apiece.	Следующим по мощности был тридцатишестипушечный "Сальвадор", а два меньших корабля - "Инфанта" и "Сан-Фелипе" -имели по двадцать пушек и по сто пятьдесят человек команды каждый.
Such was the fleet of which the gauntlet was to be run by Captain Blood with his own Arabella of forty guns, the Elizabeth of twenty-six, and two sloops captured at Gibraltar, which they had indifferently armed with four culverins each.	Такова была эскадра, на вызов которой должен был ответить капитан Блад, располагавший, помимо "Арабеллы" с сорока пушками и "Элизабет" с двадцатью шестью пушками, еще двумя шлюпами, захваченными в Гибралтаре, каждый из которых был вооружен четырьмя кулевринами[56].
In men they had a bare four hundred survivors of the five hundred-odd that had left Tortuga, to oppose to fully a thousand Spaniards manning the galleons.	Против тысячи испанцев корсары могли выставить не более четырехсот человек.
The plan of action submitted by Captain Blood to that council was a desperate one, as Cahusac uncompromisingly pronounced it.	План, представленный Бладом, отличаясь смелостью замысла, со стороны все же казался отчаянным, и Каузак сразу же высказал свои опасения.
"Why, so it is," said the Captain. "But I've done things more desperate."	– Да, не спорю, - согласился капитан Блад, - но мне приходилось идти и на более отчаянные дела.

Complacently he pulled at a pipe that was loaded with that fragrant Sacerdotes tobacco for which Gibraltar was famous, and of which they had brought away some hogsheads.	– Он с удовольствием закурил трубку, набитую душистым табаком, которым так славился Гибралтар.
"And what is more, they've succeeded.	– И что еще более важно - все эти дела кончались удачно.
Audaces fortuna juvat. Bedad, they knew their world, the old Romans."	Audaces fortuna juvat[57], - добавил он по-латыни и напоследок сказал: - Честное слово, старики римляне были умные люди.
He breathed into his companions and even into Cahusac some of his own spirit of confidence, and in confidence all went busily to work. For three days from sunrise to sunset, the buccaneers laboured and sweated to complete the preparations for the action that was to procure them their deliverance.	Своей уверенностью он заразил даже недоверчивого и трусоватого Каузака. Все деятельно принялись за работу и три дня с восхода до заката готовились к бою, сулившему победу.
Time pressed.	Время не ждало.
They must strike before Don Miguel de Espinosa received the reenforcement of that fifth galleon, the Santo Nino, which was coming to join him from La Guayra.	Они должны были ударить первыми, прежде чем к дону Мигелю де Эспиноса могло подоспеть подкрепление в виде пятого галиона "Санто Ниньо", идущего из Ла Гуайры.
Their principal operations were on the larger of the two sloops captured at Gibraltar; to which vessel was assigned the leading part in Captain Blood's scheme.	Основная работа велась на большем из двух шлюпов, захваченных в Гибралтаре. Этот шлюп играл главную роль в осуществлении плана Блада.
They began by tearing down all bulkheads, until they had reduced her to the merest shell, and in her sides they broke open so many ports that her gunwale was converted into the semblance of a grating.	Все перегородки и переборки на нем были сломаны, и судно превратилось как бы в пустую скорлупу, прикрытую досками палубы, а когда в его бортах просверлили сотни отверстий, то оно стало походить на половину пустого ореха, источенного червями.
Next they increased by a half-dozen the scuttles in her deck, whilst into her hull they packed all the tar and pitch and brimstone that they could find in the town, to which they added six barrels of gunpowder, placed on end like guns at the open ports on her larboard side.	Затем в палубе было пробито еще несколько люков, а внутрь корпуса уложен весь запас смолы, дегтя и серы, найденных в городе. Ко всему этому добавили еще шесть бочек пороха, выставив их наподобие пушек из бортовых отверстий шлюпа.
On the evening of the fourth day, everything being now in readiness, all were got aboard, and the empty, pleasant city of Maracaybo was at last abandoned.	К вечеру четвертого дня, когда все работы были закончены, пираты оставили за собой приятный, но безлюдный город Маракайбо.
But they did not weigh anchor until some two hours after midnight.	Однако снялись с якоря только часа через два после полуночи, воспользовавшись отливом, который начал их тихо сносить по направлению к бару[58].
Then, at last, on the first of the ebb, they drifted silently down towards the bar with all canvas furled save only their spiltsails, which, so as to give them steering way, were spread to the faint breeze that stirred through the purple darkness of the tropical night.	Корабли шли, убрав все паруса, кроме бушпритных, подгоняемые легким бризом, едва ощутимым в фиолетовом мраке тропической ночи.

The order of their going was as follows: Ahead went the improvised fire-ship in charge of Wolverstone, with a crew of six volunteers, each of whom was to have a hundred pieces of eight over and above his share of plunder as a special reward.	Впереди шел наскоро сделанный брандер[59] под командованием Волверстона, с шестью добровольцами. Каждому из них, кроме специальной награды, было обещано еще по сто песо сверх обычной доли добычи.
Next came the Arabella. She was followed at a distance by the Elizabeth, commanded by Hagthorpe, with whom was the now shipless Cahusac and the bulk of his French followers.	За брандером шла "Арабелла", на некотором расстоянии от нее следовала "Элизабет" под командой Хагторпа; на этом же корабле разместился и Каузак с французскими пиратами.
The rear was brought up by the second sloop and some eight canoes, aboard of which had been shipped the prisoners, the slaves, and most of the captured merchandise.	Арьергард замыкали второй шлюп и восемь каноэ с пленными, рабами и большей частью захваченных товаров.
The prisoners were all pinioned, and guarded by four buccaneers with musketoons who manned these boats in addition to the two fellows who were to sail them.	Пленных охраняли два матроса, управлявшие лодками, и четыре пирата с мушкетами.
Their place was to be in the rear and they were to take no part whatever in the coming fight.	По плану Блада, они должны были находиться в тылу и ни в коем случае не принимать участия в предстоящем сражении.
As the first glimmerings of opalescent dawn dissolved the darkness, the straining eyes of the buccaneers were able to make out the tall rigging of the Spanish vessels, riding at anchor less than a quarter of a mile ahead.	Едва лишь первые проблески опалового рассвета рассеяли темноту, корсары, напряженно всматривавшиеся в даль, увидели в четверти мили от себя очертания рангоутов[60] и такелажей[61] испанских кораблей, стоявших на якорях.
Entirely without suspicion as the Spaniards were, and rendered confident by their own overwhelming strength, it is unlikely that they used a vigilance keener than their careless habit. Certain it is that they did not sight Blood's fleet in that dim light until some time after Blood's fleet had sighted them.	Испанцы, полагаясь на свое подавляющее превосходство, не проявили большей бдительности, чем им диктовала их обычная беспечность, и обнаружили эскадру Блада только после того, как их уже заметили корсары.
By the time that they had actively roused themselves, Wolverstone's sloop was almost upon them, speeding under canvas which had been crowded to her yards the moment the galleons had loomed into view.	Увидя сквозь предрассветный туман испанские галионы, Волверстон поднял на реях своего брандера все паруса, и не успели испанцы опомниться, как он уже вплотную подошел к ним.
Straight for the Admiral's great ship, the Encarnacion, did Wolverstone head the sloop; then, lashing down the helm, he kindled from a match that hung ready lighted beside him a great torch of thickly plaited straw that had been steeped in bitumen.	Направив свой шлюп на огромный флагманский корабль "Энкарнасион", Волверстон намертво закрепил штурвал и, схватив висевший около него тлеющий фитиль, зажег огромный факел из скрученной соломы, пропитанной нефтью.
First it glowed, then as he swung it round his head, it burst into flame, just as the slight vessel went crashing and bumping and scraping against the side of the flagship, whilst rigging became tangled with rigging, to the straining of yards and snapping of spars overhead.	Факел вспыхнул ярким пламенем в ту минуту, когда маленькое судно с треском ударилось о борт флагманского корабля. Запутавшись своими снастями в его вантах, оно начало разваливаться.
His six men stood at their posts on the larboard side, stark naked, each armed with a grapnel, four of them on the gunwale, two of them aloft.	Шестеро людей Волверстона без одежды стояли на своих постах с левого борта шлюпа: четверо на планшире и двое - на реях, держа в руках цепкие абордажные крючья.