Однажды в Манчинге
Шрифт:
Наутро она об этом не скажет, побоится признаться самой себе, однако во мраке благословенной ночи Лейла прижимается к боку мужа и с невероятной радостью чувствует его ответное бессознательное объятие. Мир становится счастливым и целым. Пусть ненадолго…
Мидир с трудом вынырнул из чужого сна, устроил голову спящей на подушке поудобнее и задумался, глядя на красавицу рядом с собой — красавицу даже по меркам ши, обладательницу легкого характера и жертвенного сердца. Всего того, что когда-то было использовано и обмануто. Подсунутая ему в подарок юная Лейла выглядела равнодушно-спокойной, хотя находилась на грани смерти или безумия. Но предупредить его об опасности успела. А он тогда, самую малость воспользовавшись магией,
Женщина прошептала «Фелан», потерлась щекой о плечо Мидира. «Волк», ну надо же!
Волчий король не мог отказаться от собственного наименования. Ухмыльнувшись двусмысленности фразы, он приобнял женщину за плечи, позволяя опираться на себя и представлять, что там, в сегодняшнем сне, она так же счастлива, как одним прошедшим непримечательным вечером. Пусть это и ограничивало его в движениях: все равно ходить куда-либо сегодня уже не хотелось. А если быть честным самим с собой — Мидир скривился — то просто не было сил. После необходимого, но излишне раннего визита к судье вновь болело все тело. Даже рука, откушенная когда-то драконом, болела меньше во время востановления. Мидир вновь подумал о том, чтобы упасть домой, черпнуть магии и предупредить Черный замок о собственном отсутствии. И наткнуться на очередной взбрык времени! Нет, не стоит. Люди как-то живут с подобной болью и неподвижностью, так и он сможет. Тем паче, пройдет все куда быстрее, чем у смертных.
Мидир потянулся мыслью к племяннику, спавшему не менее тревожно, чем Лейла, потратил остатки магии, стирая кошмары горящего родительского дома, и замер, не в силах ни заснуть, ни подняться.
На следующую ночь Лейла вновь была рядом с ним. Ши все же волшебные существа, и он как мог доказывал ей ее привлекательность и достоинство — как в первую она спасала его от невыносимой душевной муки. Возможно, это оттягивало процесс выздоровления, но оно того стоило. Лейла розовела, звала его неутомимым и яростным волком, который дорвался до нее как до вкусной добычи, Мидир рычал и нежил свою очаровательную подругу.
А под утро позвал других волков.
Вожак, толкавший носом толстопузых пушистых щенят — двух черных, трех серых — лизнул настороженную волчицу и оторвался для ответа. Новость порадовала: все те, чьи запахи им указал Мидир, были изловлены. Охотники и слуги, в одночасье уведенные магическим зовом, вкрадчиво шептавшим их имена, приняли смерть на разных дорогах. Но чуткие волчьи уши уже слышали шепотки, носы чуяли человеческий страх от вида разорванных трупов, от выпущенных без толку стрел и бесполезных мечей, рубивших воздух вместо вертких тел, потому серые души глодало беспокойство за детенышей — как бы люди, пока молодняк не вырос, не пошли войной.
Мидир успокоил вожака, поблагодарил за службу, приказал не нападать пока на людской скот, благо дичи в лесу было в достатке, и продлил защиту лесных жителей еще на год.
Почти закончив разговор, Мидир наткнулся на смущение вожака и заметил на рану в боку. Несерьезную, но рану, быть которой не должно. Вожак зарычал, прося — нет, требуя! — разрешения закончить, и волчий король коснулся его разума…
Белесый туман стелился в распадке, серебристые облака не скрывали растущую, очень узкую, мертвенно-бледную луну, черная трава впитывала черную кровь, а рядом с одним из тех, кого властно собрал его Зов, Мидир увидел серую фигуру. Существо было еле
Запахов вокруг хватало! Разило смертным страхом от умирающего с прокушенным горлом; ужасом и потом — от вздыбившегося коня, которого удерживала на месте запутавшаяся в упряжи рука; остро тянуло прелой влагой ночного леса, но существо, к которому человек тянулся за помощью, не имело запаха вовсе и смотрело только на волка. Конь яростно дернулся прочь, в запале опустил копыта на человека и тот, содрогнувшись в последний раз, притих. Рысак всхрапнул, рванулся еще раз, выдернул поводья и исчез. Туман задрожал, пошел волнами, словно существо потянулось к сознанию волка, и Мидир порадовался, что вожак из всех указанных противников взял на себя сильнейшего, оказавшегося в такой занятной, явно потусторонней компании. Будь на месте могучего зверя другой, поглупее и послабее, гость без запаха сумел бы дотянуться до намерений и того, кто послал за жертвами.
На это указывал и пущенный вслед убегающему зверю дротик: он не имел целью убить, лишь оцарапал бок, пытаясь коснуться мыслей, выведать, кто и зачем послал зверей по людскому следу.
«Этого не трогай! — бросил волчий король, и вожак, скалясь, опустил голову, признавая право сюзерена принести смерть. — Доложи только, если увидишь, и обходи дальней стороной. Твой долг выполнен, мой брат. Займись своей семьей. Пусть будет славен твой день и полна звёздами ночь».
Мидир, прокручивая в пальцах темно-рыжий локон Лейлы, призадумался. Он не заметил ни следа, ни намека на магический круг возле дома, однако это не значило, что брат не устанавливал защиту. Джаред дошел до пепелища легко, но он полукровка и родной сын. Мэрвин же, при всем его смирении, построил дом в глуши, подальше от человеческого жилья. Почему? Только ли потому, что жаждал уединения? Или все-таки еще и потому, что так он мог сберечь свою земную семью? Путь к его дому наверняка отводил глаза всем чужим. Тогда круг защиты мог выжечь лишь тот, кто владел земной магией. Возможно, друиды. А кто еще? Правда, для этого ими должна быть пролита кровь невинного. Она способна на многое, в том числе — открывать любые запоры.
Происки серых капюшонов, все больше претендовавших на единоличную власть в разобщенной стране галатов, и политические дрязги земных лэрдов, старавшихся возвыситься любыми средствами — то, от чего Мидир всегда шарахался и то, в чем он, похоже, увяз по самые уши. Найти бы того, кто был чист душой, кто мог повести за собой — и кто был бы достоин стать истинным королем… Тогда ему можно было бы помочь. Пока владыка Нижнего мира подобных людей не встречал. Может, потому что сейчас общался не с лучшими представителями смертных.
Значит, друиды поставили на Рагнара? Что-то он им пообещал в ответ… Узаконить жертвоприношения?
Кажется, друиды поняли: страдания укрепляют и усиливают хрупкую ткань магии, иначе с чего бы им сбрасывать своих жертв в колодцы — туда, где смертные умирали долго и мучительно.
Мидир поморщился. Похоже, в Верхнем мире силы отнимало еще и омерзение, иначе с чего бы ему ощущать себя настолько изможденным?
Волчий король пожалел, что не увидел непонятное существо магическим зрением, зато порадовался, что успел запомнить его ауру.
Небо светлело, а его ждала пара часов заслуженного отдыха…
А еще сильнее, чем страдания, магию давала добровольная жертва — пришло в голову Мидиру при пробуждении. Именно то, что сделал Мэрвин. Он знал, что шел на смерть, знал! Так почему? Зачем было позволять убить себя, когда одно движение руки, одно обращение, даже одно только пожелание — и убийцы лежали бездыханными. И жизнь Джареда была бы вне опасности.
Причем силу Мэрвина не получил никто, значит, она… она могла…
Мидиру показалось, он почти уловил суть, но тут раздался стук в дверь и дрогнувший голос племянника: